Но все они оказались как на подбор и не сулили ничего доброго: у одного не хватало зубов, у другого был безобразно свернут нос, лицо третьего изрывали уродливые рябины, а четвертого – пересекал страшный рубец. Мстиславе отчего-то припомнились старые деревянные куклы, которые она однажды в детстве нашла на подволоке, – почерневшие, с отколотыми краями, безрукие, калечные и изуродованные. Ни одна не была целой.
По спине прокатилась волна озноба. Ей уже приходилось однажды встречаться с этой породой людей.
– С пути сбилась? Так мы тебя выведем. Только сперва маненько погреем. – Плюгавый прихрюкнул от удовольствия. – Ты не гляди, что я ростом неказист, – подмигнул он перепуганной Мстише масленым глазом и доверительно добавил, сопроводив слова красноречивым движением ниже пояса: – Весь в корень ушел.
– Да куда ты со своим шишликом суешься, Щербатый!
Раздался ражий хохот, не вызвавший у Мстиславы ни малейшего облегчения. Плюгавый уже попытался приобнять ее, как вдруг его остановил долговязый желтолицый середовик:
– Не тронь ее. Али не узнал?
Серьезный, встревоженный голос охолонил пыл того, кого назвали Щербатым. Он отступил, в недоумении воззрившись на товарища, но тот лишь бесцветно позвал:
– Желан, гля сюды.
Человек, все это время молча сидевший в стороне, лениво поднялся. Продолжая жевать, он небрежно отбросил объедки в костер, вытер руки об штаны и неторопливо приблизился к сгрудившимся вокруг Мстиши мужчинам. Словно по безмолвному приказу, они расступились, давая ему дорогу. Остановившись в сажени от Мстиши, он пытливо всмотрелся в нее, и невозмутимое лицо озарила короткая искра удивления. Он усмехнулся, щелкнул языком и, с оттягом поведя шеей, выковырял застрявший в зубах кусок мизинцем, на котором красовался перстень с крупным самоцветом. Перстень, что когда-то подарил Мстиславе отец.
Мстиша сделала шаг назад, но наткнулась спиной на чьи-то руки. Дурнота подступила к горлу.
Прищурившись в наглой ухмылке, на нее смотрел Чубатый.
– Ба, вот это люди, – хрипло проговорил он. – Но что-то ты не рада мне, сестренка.
11. Разбойничий вертеп
Костер весело плясал рядом, обдавая долгожданным теплом, но его треск больше не казался Мстише приветливым. Они с Чубатым, которого, очевидно, звали Желаном, сидели на сдвинутых бревнах. Его товарищи почтительно посторонились, давая новообретенным «сродственникам» уединение, но Мстислава чувствовала, что каждый из них обратился в слух.
Кто-то успел быстро сунуть ей в руки берестяную кружку. Поморщившись от кислого запаха, Мстиша подняла на разбойника – а в том, кем являлись эти люди, сомнений у нее не оставалось – растерянный взор.
– Пей, милая, добрый олуй, мигом согреешься, – подмигнул тот и, кинув вороватый взгляд на своего предводителя, торопливо удалился.
Желан рассматривал Мстишу со снисходительным любопытством и молчал. Не в силах заставить себя пригубить сомнительное пойло, она вцепилась в кружку так, что та едва не треснула. Чтобы прервать затянувшуюся тишину, Мстиша, откашлявшись, спросила:
– Как здоровье батюшки с матушкой?
Брови Чубатого удивленно взмыли, а пухлые, треснувшие в уголках губы скривились в веселой усмешке, будто этот вопрос его весьма позабавил.
– Удивишься, но с тех пор, как ты улытнула, ничего не поменялось. Старуха все так же рыб кормит в омуте, а может, водянихой обернулась, а хрыча никак не турнет со двора курносая. Паскудина живучая, – добавил он сквозь зубы. Лицо Желана исказило отвращением, и он с чувством сплюнул в сторону.
Мстислава судорожно сглотнула и потупила взгляд, страшась выдать себя. Что ж, оказывается, у них с Незваной оказалось больше общего, чем она думала.
– Чего по лесу шатаешься? – насмешливо спросил Желан. – Выпер тебя старый подпасок?
– Сама ушла, – возразила Мстислава. Ей отчего-то стало обидно за Шуляка.
Но Желан не поверил:
– Сама? Брешешь. Ты к нему как пиявица присосалась, стала бы по своей воле уходить, как же. А ну-ка, посмотрим, много ль ты нажила у поганого ежееда!
Он выхватил у Мстиши котомку, хлестко ударив ее по протянутой было в возражении руке. Мстиша ахнула и прижала ладонь к груди, баюкая ушибленное место, но Желан даже не взглянул на «сестру»: все его внимание было приковано к добыче. Брезгливо морщась, он откинул в сторону рубашку, поддёвку и рушник. Следом на землю полетели шитье и берестяной сундучок с травами и притирками. Уезжая, Незвана забрала Мстишин мешок, и, рассудив, Мстиша взяла пожитки ведьмы: иной одежды у нее теперь не было, а остальное могло пригодиться в пути.
Дойдя до Ратмирова подарка, Желан задержался и повертел его между пальцев, видимо, взвешивая в уме ценность. К облегчению Мстиславы, через миг простой деревянный гребень полетел в груду отвергнутого скраба. Но когда в глубине торбы что-то глухо и тонко звякнуло, сердце Мстиши оборвалось. Как можно быть такой глупой? Сколько раз втолковывал ей Ратмир, что в дороге – совсем иная жизнь? Да и разве самой невдомек было, что пускается в путь одна и беречь ее некому? Отчего не догадалась понадежнее припрятать серебро?
Но было поздно: Чубатый уже жадно развязывал тесемки заветного мешочка. Брови предводителя разбойников подпрыгнули, когда он заглянул внутрь, но, быстро вернув лицу невозмутимое выражение и окинув коротким цепким взглядом подельников, что делали вид, будто вовсе не обращают внимания на происходящее между братом и сестрой, сунул монеты за пазуху. Мстише оставалось лишь утешаться тем, что она все-таки отдала часть серебра Шуляку. Как ни был он ей неприятен, ничто не могло сравниться с ее ненавистью к Чубатому.
– Недурно, – едва разлепляя губы, заметил Желан и кольнул Мстиславу холодным взглядом. – Это с каких пор бабы за вытравленных недоносков серебром расплачиваться стали?
Мстиша хлопнула глазами, заставив себя прикусить язык. Первой мыслью было потребовать мешочек назад, но она сразу поняла, насколько это глупо и бесполезно. Да и серебро никак не пригодится ей в воровском вертепе. Живой бы выбраться.
Кажется, Желан прочел написанную на ее лице внутреннюю борьбу и довольно хмыкнул:
– Будем считать, ты вернула должок.
В ответ на непонимающий взгляд Мстиславы Чубатый злобно прошипел:
– Когда ты тягу дала, думаешь, кого отец стал батожить? Ничего, я утек от него через год и отблагодарил за все с придатком: пустил ему во двор красного петуха.
Желан скрипуче рассмеялся, и от его мстительного оскала у Мстиши по рукам пробежали мурашки. Она безотчетно коснулась израненных запястий. Судьба Незваны понемногу становилась яснее. Но если Желан будет считать, что может ею помыкать, как, очевидно, поступали в их семье, то судьба ее примет скверный оборот. Нужно скорее развязаться и с «братцем», и с его шайкой.
– Я иду в город. Забирай серебро, – Мстислава кивнула, делая вид, что имеет выбор и расстается с монетами добровольно, – и покажи мне дорогу, вот и будем квиты.
Кажется, догадки Мстиши оказались близки к истине – Желан явно не ожидал от сестры подобного своеволия. Он нахмурился, и она приготовилась к худшему, когда молодое, но уже испитое лицо вдруг прояснилось, точно Желана посетила светлая мысль.
– В город, говоришь? Так нам по пути. Мы как раз на зазимскую ярмарку лыжи навострили. Вот и проводим тебя чин по чину, сестренка, – хохотнул он, – с бережатыми.
Накормив Мстишу какой-то сомнительной похлебкой, ее уложили поближе к костру, что, наверное, считалось почетным местом. Но несмотря на вежливое обращение, она не обманывалась: положение ее было шатким, ведь подельники Желана не могли не замечать его очевидного пренебрежения к сестре. И следующее утро лишь уверило Мстиславу в справедливости ее догадок. Она чувствовала это во взглядах, брошенных исподтишка, в словах, которые ощупывали ее и Желана, пробуя, насколько далеко им позволено будет зайти. Иногда разбойники шептались, поглядывая на гостью, а иногда и вовсе, не стесняясь ее присутствием, переходили на свой, как Мстислава называла его про себя, «лешачий» язык, что она слышала в далекий вечер засады на мосту.
Чубатый же только усугублял дело. На следующий день он походя бросил, чтобы Мстислава помогала стряпать дневальщику, «раз ни на что иное не годится». Скрепя сердце, она подчинилась: кто знает, что еще могло прийти на ум ее «братцу»? Лучше согласиться на меньшее из зол. Но ответ Желана на вопрос, когда они, собственно, выдвинутся в город, оказался столь же раздраженным, сколь и неопределенным. Тогда Мстислава сказала, что не хочет становиться обузой и доберется сама, попросив лишь показать дорогу, но получила отказ.
Кажется, она очутилась в плену.
Мстиша не понимала, зачем Желану удерживать ее, и от этого становилось вдвойне не по себе. Можно попытаться убежать, но она не была уверена в своих силах, а шутить с душегубами не хотелось. Она не знала пути, и снова бродить по чаще среди диких зверей казалось страшнее, чем оставаться с людьми, пусть даже такими.
Обмозговав свое положение как следует, Мстислава решила выждать и сделать все, чтобы его облегчить. Быстро стало понятно, что быть нелюбимой сестрой вожака – незавидная участь, но помощь пришла с неожиданной стороны.
Управившись с готовкой, Мстиша уселась чуть поодаль ото всех и принялась перебирать свои нехитрые пожитки, наводя порядок в мешке, что накануне разорил Желан. Она заметила, что к ней подошел один из разбойников, только когда его тень упала на мох, на котором она разложила Незванины вещи. При дневном свете, в видавших виды штанах и рубахе словно с чужого плеча, он выглядел жалко, не то что накануне, в ночном мраке, но Мстиша все равно вздрогнула. Впрочем, сам разбойник чувствовал себя не слишком уверенно: подходил как-то бочком, избегая встречаться с Мстиславой взглядом. Она нахмурилась и настороженно замерла, не спуская с него подозрительного взора.
– Здравствуй, Незвана, – почти робко пробормотал он. Его бегающие глаза и беспокойно ковыряющие ноготь пальцы плохо вязались с лихой наружностью. Если бы Мстиша не была так напугана, то, наверное, улыбнулась бы этой нелепости.