Ратмир не понимал, откуда она взялась, и потому не верил.
В угоду привязавшейся к ней Векше и в награду за помощь Незвану оставили служанкой в усадьбе, и Ратмиру приходилось видеть ее гораздо чаще, чем хотелось бы. Кажется, Незвана старалась не попадаться ему на глаза, но само ее незримое присутствие вызывало в душе смутное беспокойство.
В тот вечер Ратмир застал ее врасплох. Она сидела во дворе и прихорашивалась, расчесывая кончик рыжеватой косы. Княжич отрывисто кивнул девушке – он до сих пор чувствовал себя виноватым в том, что случилось с ней в ночь облавы, – и уже собирался пройти мимо, но взгляд зацепился за знакомый предмет в ее руках. Ратмир остановился как вкопанный, чувствуя, что нутро начинает закипать от негодования: Незвана причесывалась гребнем, который он подарил Мстише на свадьбу. Ратмир знал наверняка: свою работу он ни за что бы не спутал.
– Как ты смеешь?! – возмущенно воскликнул он, в несколько широких шагов оказавшись рядом с девушкой.
Незвана вскинула на него удивленный взгляд и, только заметив, куда он смотрит, поняла причину его гнева. Она опустила глаза и побледнела, так что на худеньком лице еще явственней проступили веснушки. Гребень задрожал в ее руках, но пальцы крепко сжались на вырезанных из дерева папоротниковых листьях.
– Воровка! – сквозь зубы процедил Ратмир, и Незвана вздрогнула.
– Это неправда, неправда! Она сама оставила его мне.
– Ты лжешь!
Ратмир сделал еще один шаг вперед и требовательно протянул руку. Незвана замотала головой, а ее взгляд стал затравленным и беспомощным. Она цеплялась за проклятую деревяшку, словно тонущий за соломинку, но Ратмир продолжал испепелять Незвану безжалостным взором, и, разом поникнув, она протянула ему гребень.
– Я не крала его, – прошептала она и вдруг, заплакав навзрыд, кинулась прочь.
Еще несколько мгновений Ратмир стоял, желая провалиться сквозь землю, и едва удерживался от того, чтобы не разбить окаянный гребень в щепки. Он сделал все по совести, вернул украденную у жены вещь, свадебный дар. Почему же тогда он чувствовал себя, словно отобрал последний кусок хлеба у ребенка?!
Но это было лишь начало. Решив, что не иначе как сами боги подают ему знак, Ратмир поспешил домой. Вернуть гребень, обрадовать Мстишу. Попробовать снова. Его передергивало от мысли, что он предал ее. Что посмел…
Ратмир сжал гребень, так что зубчики до боли вонзились в ладонь, и заторопился в терем.
Мстиша была в своих покоях. В их покоях, напомнил он себе. Он почти не удивился, когда увидел, что она расчесывалась перед зеркалом – страшно дорогим, заказанным отцом у знаменитого кузнеца нарочно для любимой невестки, спасшей его сына. Ее волосы, похожие на жидкое золото, быстро отрастали, но Ратмир все равно никак не мог привыкнуть к тому, что они такие короткие.
Мстислава продолжала гладить пряди серебряным гребнем, украшенным алыми лалами, не оборачиваясь на мужа, и они встретились глазами в отражении. Губы Ратмира дрогнули в улыбке, лживой и неискренней, такой же, как и он сам.
– Ратша, – улыбнулась в ответ Мстиша.
Грудь кольнуло, точно в нее воткнули иголку. Он так долго мечтал, чтобы она начала называть его домашним именем, но теперь, когда желаемое свершилось, вместо радости испытывал лишь уколы совести.
– Здравствуй, родная моя, – выдавил из себя он, надеясь, что она не почувствует его лицемерия, и отвел глаза.
– Наконец-то ты пришел, – проговорила Мстиша, не переставая перебирать волосы. – Совсем забыл о жене.
– Прости, много забот нынче, – пожал плечами Ратмир, не встречаясь с ней взглядом. – И батюшке помощь нужна в соколятне, и разбойников допрашивать надобно. Да вот, посмотри, что принес тебе, – воодушевленно добавил он, цепляясь за то единственно правдивое, что мог сказать ей, и достал из-за пазухи отобранный у Незваны гребень.
Мстислава заинтересованно обернулась, но предвкушение, на миг озарившее ее лицо, погасло, стоило ей рассмотреть вещицу в его руках. Она вопросительно склонила голову набок.
– Никогда не догадаешься, где я нашел его, – горячо проговорил Ратмир, стараясь не замечать холода, заползавшего в грудь. Она не должна была оставаться такой равнодушной. Она… Но он не позволил себе раздумывать. – У Незваны!
Когда он впервые рассказал про Незвану, про ее переезд в город, службу у Векши и Хорта и помощь с разбойниками, Мстиша, как и сам Ратмир, встревожилась. Она тоже считала это подозрительным: за время, что она провела у Шуляка, Мстислава успела невзлюбить Незвану, что, зная нрав последней, немудрено. Несколько раз Мстиша спрашивала про нее потом, но нового сказать Ратмиру было нечего, и вскоре она успокоилась. Теперь же, кажется, новости и вовсе не произвели на нее впечатления.
– Чего еще ждать от такой, как она, – надменно протянула Мстислава. Цокнув и неодобрительно покачав головой, она забрала у него гребешок и, не глядя бросив его к груде мелких безделушек, захлопнула ларец.
Нахмурившись, Ратмир некоторое время не моргая смотрел на украшенную затейливой росписью крышку, где остался лежать его свадебный дар, сделанный когда-то с такой любовью. Холодок из груди пополз по животу и спине. Все было не так. Все ощущалось неправильным. Ратмир пожалел о том, что отобрал злополучный гребень, о том, что пришел к Мстише, о том, что теперь она смотрела на него. Он знал этот взгляд. Знал и боялся.
Мстислава отложила расческу и, каким-то странным, неловким движением поправив волосы, поднялась. Она улыбнулась – не обнажая зубов, чуть опустив голову и глядя исподлобья, отчего улыбка вышла какой-то змеиной, – и двинулась на него.
Ратмир застыл, чувствуя, как к горлу подступает ком и тело начинает прошибать ледяной пот. Мстиша подошла вплотную и положила ладони ему на грудь. Он затаил дыхание. Если только он не будет вдыхать ее запах, если не будет пытаться вспомнить, как ощущал его раньше, возможно… Возможно, ему удастся обмануть себя. И главное – обмануть ее. Во всяком случае, до сих пор ему удавалось. Он не мог допустить, чтобы после всего, что Мстиша пережила, после всего, что сделала ради него, она узнала о предательстве.
Но когда ее холодная ладонь легла ему на щеку, Ратмир вздрогнул. Он едва удержался от того, чтобы не отпрянуть, но Мстислава ничего не заметила, приняв его дрожь за возбуждение. Тонкие пальцы обвели его подбородок, и только теперь Ратмир понял, что сжимает зубы. Попытавшись расслабить челюсть, он невольно вдохнул, и ее запах ворвался в ноздри. Раньше ему казалось, что Мстиша пахнет ранними яблоками и лепестками шиповника, морозным зимним утром и свежестью реки в жаркий летний день. Но теперь от этих запахов остались почти неуловимые и оттого лишь более горькие следы: в благоухание яблок вплетались отголоски гнили, а цветы были отравлены тлением. Вместо запаха чистой проточной воды ему мерещился привкус болотного смрада.
Усмехнувшись и сверкнув глазами, Мстислава закусила губу и подтолкнула его к кровати.
Ратмир попытался воспротивиться. Заискивающе улыбнувшись, он невесомо прикоснулся к ее хрупким запястьям губами и пробормотал:
– Поздно уже, да и устала ты, поди…
Но Мстишина ухмылка лишь стала более хищной. Она качнула головой и, прищурившись, уже в полную силу пихнула Ратмира на постель. Он едва удержался, чтобы не повалиться на спину. Глубоко внутри заворочалось давно уже нарастающее раздражение, но он не мог позволить ему выйти наружу. Не имел права оттолкнуть от себя жену, как бы ему того ни хотелось. Усевшись на краю, Ратмир покорно, словно обреченный на казнь преступник, ждал продолжения.
Мстиша любила играть, и прежде ему это нравилось. Она походила на молодую лукавую лисичку, пушистую, красивую, но хитрую и норовистую, умеющую показать зубки. Сейчас Ратмиру казалась нелепой сама эта мысль, но они как нельзя подходили друг другу: волк и лиса. Они были одной породы, красными зверями. Но нынче… Ратмир больше не был волком, а Мстиша… Он, новый Ратмир, не мог смотреть на нее по-прежнему. Сейчас ее игра напоминала ему охоту медянки на ящерицу: ломаные, то слишком плавные, то слишком быстрые движения, холод и пустота за расширившимися зрачками.
Мстислава наклонилась, обдав его шею волной шелковистых волос, и ловко развязала ему пояс. Каждое ее прикосновение было слишком отчетливым, каждый взгляд – слишком ярким, и Ратмир пожалел, что пришел трезвый. В хмельной отупляющей дымке притворяться было проще. Мстиша по-хозяйски подцепила обе его рубашки и потянула вверх. Он послушно поднял руки и, когда Мстислава раздела его, безвольно уронил их вдоль тела.
Откинув одежду мужа в сторону, Мстиша забралась к нему на колени и обняла за плечи. Ратмир знал, что должен обнять ее в ответ, что она ждет его ласки, но не мог заставить себя пошевелиться.
Мстислава отстранилась и, приподняв ладонью его подбородок, заглянула в лицо. Ее чудесные голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, пытливо изучали его. Нежные, в шелковистом пушке щеки жаждали прикосновения, чуть приоткрытые в немом вопросе губы призывно алели, и Ратмир сглотнул.
– Ты совсем перестал целовать меня, – грустно прошептала она, и нежный упрек сдавил виски болью.
Ратмир положил руки на бедра Мстиши и осторожно обвел ладонями вернувшуюся мягкость изгибов. Когда они приехали в Зазимье от Шуляка, она была хрупкая, как веточка лиственницы, и первое время он боялся даже смотреть на жену, не то что прикасаться к ней. Он заставил пройти ее через ужасные испытания, это по его вине Мстиша была измождена и обессиленна. Ратмир дал слабину. Он должен был послушать старого колдуна и никогда не жениться. Не взваливать свою ношу на чужие плечи. Он должен был догадаться, что Мстиша, всем сердцем поверив, что справится, не выдержит. Сколько раз он успел пожалеть о том, что не отступился… У того боярина не хватило сил отстоять свою любовь, но появился бы кто-то другой. Страшнее всего было то, что, отвоевав Мстиславу себе, теперь Ратмир не мог ей дать того, чего она заслуживала. Того, чего хотела и по праву ждала от него.