Он зажмурился, словно это могло прогнать навязчивые мысли, и подался вперед, находя ее холодные губы. Мстиша жадно ответила на поцелуй.
– Это из-за волос? Я больше не кажусь тебе красивой, потому что у меня нет кос? – оторвавшись от него, на выдохе спросила она.
– Нет! – простонал Ратмир и уткнулся лбом в ее лоб, перебирая пальцами растрепавшиеся пряди. – Нет, нет, нет! Краше тебя нет на свете.
– Тогда докажи мне, – попросила она, целуя его скулу там, где прятался застарелый шрам, – докажи…
На миг он застыл, как перед прыжком в черную студеную прорубь. Ратмир снова зажмурился, изо всех сил стараясь не замечать тонкого, но неотступного запаха мертвой плоти, и его руки нашли завязки Мстишиной сорочки. Невесомый шелк легко соскользнул с ее оголившихся плеч, и он почувствовал, как по бархатистой коже жены пробежал трепет желания. Его пальцы тоже задрожали. От озноба.
Когда все закончилось и Мстиша выгнулась и закричала – коротко, страшно, по-птичьи, – Ратмир, мокрый и трясущийся, точно в лихорадке, откатился в сторону. Накрыв разгоряченное тело Мстиславы меховым одеялом и дождавшись, пока ее сморит сон, он выскользнул прочь. Нутро грозилось вывернуться наизнанку, Ратмир задыхался. Нужно было скорее смыть с себя ложь и предательство. Смыть грязь. Смыть ее. Если потребуется, содрать вместе с кожей. Ратмир заперся в бане и скоблил тело, пока на нем не осталось ни следа, ни намека на чужой запах, а оттуда направился прямиком в кабак.
Волк ушел, но в отместку забрал с собой все, что было дорого Ратмиру.
Он забрал его любовь к Мстише.
Опорожнив желудок, Ратмир почувствовал себя немного лучше, но по-прежнему не мог даже подумать о том, чтобы вернуться домой. И уж точно не в таком виде. Что ж, было место, где его примут любым.
До дома Хорта Ратмир сумел бы добраться и с завязанными глазами. Стражники на воротах если и удивились, узрев княжича пешим и нетвердо стоящим на ногах, то не повели и бровью.
Усадьба уже спала, и, когда Хорт спустился в повалушу, чуть растрепанный и выглядящий непривычно уязвимо в наспех накинутой свите, Ратмир почувствовал себя виноватым. Непрошенная, его нагнала мысль об оставшейся в теплой постели друга молодой жене. Наверняка Векша встревожилась, стала задавать вопросы… Ратмир старался не злоупотреблять гостеприимством друга и, чтобы не возвращаться в их с Мстиславой покои, иногда ночевал в соколятне. Но слуги все видели, и он знал, что вскоре пойдут разговоры…
Подавив зевок, Хорт зябко запахнулся и уселся напротив, ощупывая друга беспокойным взглядом. Он ни о чем не спрашивал, но Ратмир понимал, что должен как-то объясниться.
– Прости, что потревожил в такой час. Иди к жене. Я лишь переночую и утром уйду, – не глядя на Хорта, проговорил Ратмир.
Некоторое время Хорт молча изучал его, а потом тихо спросил:
– Что с тобой, Ратша? Так больше не может продолжаться. Ты сам не свой. С тех пор, как вы вернулись… – Он замялся и, опершись локтем о стол, утомленно запустил руку в волосы. – Я думал, что, как только мы поймаем шайку, ты успокоишься, и все наладится.
– Я… Я не знаю, – покачал головой Ратмир. – Я больше не тот, кем был прежде. Все изменилось, и я не знаю, как быть. Не знаю…
Хорт нахмурился.
– Разве ты стал иным? Что-то точит тебя, это верно, но… По первости ты был таким радостным, таким счастливым. А потом…
– Полно, ступай к Векше, – негромко, но решительно хлопнул Ратмир ладонью по столу, прерывая разговор.
Он не хотел бродить в потемках собственной души. Чтобы друг понял его, пришлось бы рассказать о Мстише, а для этого он не находил в себе сил. Все и вправду произошло незаметно, исподволь, и он сам не знал, где терялся исток его бед, в какой миг он начал смотреть на жену иными глазами. Было трудно признавать, но Ратмир нынче жалел, что больше не мог обратиться волком и отдаться во власть чужой воли. Не мог сбежать, не думая ни о чем.
Хорт недоверчиво насупился, но оставил друга в одиночестве, добавив, что ему постелили в гостевых покоях. Но спать не хотелось. Ратмир знал, что стоило лечь и закрыть веки, как перед внутренним взором замельтешат сводящие с ума осколки воспоминаний. Он успел порядком протрезветь, и хотелось снова напиться до беспамятства, чтобы не помнить ни Мстиславу, ни самого себя.
Припасы держали в клети рядом со стряпущей избой на людской половине – в детстве они с Хортом бегали туда таскать яблоки и орехи. Тогда хранившиеся там же бочки с медом и брагой их не интересовали. Ратмир мог бы послать за корчагой слуг, но ему не хотелось никого будить. Впрочем, когда он вошел внутрь, в избе теплился свет. На столе, за которым обычно обедала дворня, стоял горящий жировик, а рядом сидела Незвана.
Ратмир вздрогнул, узнав ее. Девушка, задумчиво подпиравшая кулаком щеку, изумленно подняла голову. Она тоже едва заметно дернулась и ухватилась за край стола, словно в поисках опоры. Как загнанный в угол зверек, Незвана быстро обежала взглядом пространство вокруг себя, кажется, борясь с порывом вскочить и ринуться прочь.
Ратмир замер на пороге и зловеще усмехнулся, и тогда Незвана, едва уловимо изменившись в лице, сложила руки перед собой и расправила плечи, всей своей хрупкой статью показывая, что пришла сюда первая и не собирается спасаться бегством.
Против воли восхитившись ее упрямством, Ратмир еще раз усмехнулся и уверенно направился к клети. Когда он проходил мимо Незваны, она не повернула головы, лишь недоверчиво скосила на него глаза. Схватив первую попавшуюся корчагу, Ратмир водрузил ее на стол. Потянувшись за стоявшей на полке кружкой, он задумался, не предложить ли из вежливости вторую Незване, но быстро отбросил эту мысль и, налив себе браги, уселся на противоположном конце стола.
Незвана молча наблюдала за его действиями, а он старался не смотреть на нее, но было странно находиться за одним столом с человеком и притворяться, будто его здесь нет. Сделав очередной глоток, Ратмир поднял глаза на Незвану, и дыхание вдруг перехватило. Он рассчитывал увидеть в ее взгляде осуждение или презрение, а скорее всего, и то и другое, но она смотрела совсем иначе. Ее взор походил на взор Хорта давеча: обеспокоенный и сочувствующий. В глазах Незваны не было насмешки, наоборот. Она глядела на него так, как мать смотрит на больного ребенка.
Брага встала поперек горла, и Ратмир откашлялся и вытер губы рукавом. Он хотел сказать что-нибудь злое и колкое, но, бросив взгляд на лицо девушки, не смог. Незвана, опустив ресницы, смотрела на свои худые пальцы. Ее неясного цвета волосы были затейливо заплетены и украшены зеленой лентой. Чистая рубаха сидела ладно, и вся девушка выглядела непривычно гладкой и опрятной. Ратмир запомнил Незвану другой, вечно взлохмаченной, суетливой и неряшливой. Возможно, дело в неверном свете жировика, а возможно, она просто повзрослела и заневестилась: в его памяти она навсегда запечатлелась нелюдимой подлеткой.
Воспоминания непрошено повалили в голову, точно ряженые в избу в колядную ночь. Ратмир поморщился и поспешно сделал новый глоток. Они с Незваной никогда не любили друг друга, но всю жизнь вспоминать отроческие годы и цепляться за прошлое глупо. Оба они стали иными. Пора бы простить ее и навсегда закрыть эту дверь.
Он почувствовал на себе взгляд и поднял глаза. Снова захватило дух, а по рукам отчего-то поползли мурашки. Несмотря на все ухищрения, лицо девушки оставалось по-прежнему некрасивым, но искра в ее взоре странным образом озаряла тусклые черты.
– Ты захворал? – спросила она, продолжая пытливо вглядываться в него.
– То не твоя забота, – грубее, чем хотел, ответил Ратмир.
Подбородок Незваны еле заметно дрогнул, и она на миг опустила ресницы, но, сглотнув и, должно быть, переборов поднимающуюся обиду, снова посмотрела на него:
– Ты все еще ненавидишь меня?
Это уже чересчур. Ратмир подумал, что по-хорошему стоило немедленно подняться и убраться вон, но что-то не давало ему. Какая-то часть его оживилась и с любопытством присматривалась к ведьме.
– Ненависть – слишком сильное слово, – равнодушно пожал он плечами.
– В прошлом всякое бывало, – продолжала Незвана, и глаза ее разгорались все ярче, словно это она, а не Ратмир пила брагу. – Но я давно уже не та, что прежде. Да и ты, – она сглотнула, – изменился.
– Зачем ты мне это говоришь?
Незвана ответила не сразу.
– Не знаю. Наверное, не хочу больше чувствовать себя виноватой.
Ратмир вскинул на нее острый взгляд. Слова Незваны странно откликались в его собственном сердце.
– Я хочу, чтобы ты простил меня за все дурное, что я когда-то сделала тебе, – закончила она.
– Я простил. Давно.
Незвана подняла глаза. Ее брови беззащитно взлетели, так непривычно и одновременно так знакомо… Должно быть, она и впрямь поднаторела в колдовстве и нынче напускала на него морок, путая и сбивая с толку.
– Ведь я тоже помогала лечить тебя, помогала поставить на ноги, – пробормотала она.
Ратмир почувствовал, как запрятанная тьма радостно поднимается со дна души.
– Уж не прикажешь ли пасть перед тобой ниц за мое спасение? – с издевкой усмехнулся он. Брага хорошо ложилась на старые дрожжи.
– Я тоже была там и ночами просиживала над твоей постелью, – упрямо ответила Незвана.
– Меня подняла на ноги жена! – Его резкий, неожиданно громкий голос заставил Незвану вздрогнуть. Ратмир сжал кулаки и подался вперед. – То, что я выжил, лишь ее заслуга!
– Если бы не она, ничего бы и не стряслось, – холодно промолвила Незвана, но даже в тусклом свете было заметно, как она побледнела.
– Не смей говорить ничего дурного о Мстише, – с угрозой прошипел он.
– Что же дурного в правде? – прошептала она.
Оба замолчали. Незвана устало провела ладонями по лицу, убирая выбившиеся пряди. Один рукав сполз, обнажив тонкое запястье, и Ратмир нахмурился, когда увидел на коже странные следы. Незвана заметила его взгляд, поспешно одернула рубаху и поднялась.