– Это мне? – словно не в силах поверить до конца, прошептала она.
Ратмир сглотнул. Незвана смотрела так, точно он дарил ей не деревянную безделушку, а по меньшей мере венец из золота и самоцветов, и от ее немого восхищения становилось еще хуже.
– Да, – с трудом заставляя себя не отводить глаз, кивнул Ратмир. – Я… Я погорячился тогда. Возможно… – Он осекся и разозлился на себя за то, что робеет как мальчишка и не может подобрать нужных слов. – Мстислава и в самом деле могла оставить гребень. Как бы то ни было, я не должен был так грубо вести себя. Прими это как подарок. – Он усмехнулся и добавил: – Кажется, я все-таки научился?
Незвана, завороженно водившая шершавым пальцем по деревянным узорам, подняла на него непонимающий взгляд.
– Или ты забыла, как дразнила меня и говорила, что я никогда не выучусь и ложки вырезать? – Ратмир сам удивлялся тому, как легко сейчас вспоминал то, что так мучило его когда-то, как она смеялась над его жалкими первыми опытами, как однажды бросила в печку ковш с ручкой в виде конской головы, над которой он корпел несколько седмиц…
Свет в глазах Незваны померк. Быстро захлопав ресницами, она тихо проговорила:
– Забыла.
– Ну, тогда и я забуду, – принужденно засмеялся он, кляня себя за то, что даже извинениями сумел омрачить ее мысли. – Прости меня, Незвана, – снова становясь серьезным, проговорил он. – Ты ведь и правда мне очень помогла. И разбойников поймать, и там, у Шуляка, заботилась обо мне.
Незвана вздернула голову.
– Это Мсти… – Она споткнулась и, лишь с усилием сглотнув, точно слова встали у нее поперек горла, докончила: – Это жена тебе сказала?
– Нет, – мотнул головой Ратмир. – Я… Я тебе верю.
– Спасибо. Спасибо тебе.
Ратмир кивнул. Рассеянно оглядевшись вокруг, он хлопнул по коленям, не зная, куда деть опустевшие руки. Он сделал то, ради чего пришел, и оставаться больше не имело смысла, но отчего-то ему хотелось найти предлог задержаться. Словно в поисках помощи он посмотрел на девушку, но та беспокойно вертела в руках гребень и глядела на него странно: одновременно холодно и нетерпеливо. Дожидалась, когда он наконец уйдет?
Ратмиру стало неловко. Он почувствовал, как к лицу приливает жар. Что за наваждение? Почему он терялся, точно отрок?
Он порывисто поднялся и попытался улыбнуться, но губы не слушались.
– Доброй ночи.
Быстро поклонившись, он размашистым шагом направился к выходу, но у самого порога его остановил оклик:
– Ратмир!
Княжич замер. На миг – на самый короткий миг – в душе всколыхнулось дорогое и, казалось, безвозвратно утерянное. Сердце защемило безумной надеждой, но Ратмир медленно обернулся, и морок развеялся: на него смотрела Незвана.
Он ничего не ответил и быстро вышел вон.
16. Возвращение
Мстиша ждала его. Она перестала выходить вечерами на улицу и вместо этого упрямо садилась за стол и зажигала светильник. Мстислава знала, что он придет. Она увидела это в его глазах, когда он посмотрел на нее с другого конца избы. Она знала, что Ратмир вернется, когда он сам еще об этом не знал.
Он пришел через три дня, и Мстиша, не говоря ни слова, поднялась и сходила за квасом. Ратмир медленно пил квас и расспрашивал о разбойничьем стане в лесу. Он говорил, что некоторым удалось сбежать во время облавы и нужно найти рассеявшиеся остатки шайки. Мстислава покорно отвечала на вопросы, повторяя то, что уже не раз рассказывала ему и Хорту.
В следующий раз Ратмир появился через несколько дней, усталый и измученный, но глаза его оживали. Болезненность, что так напугала Мстишу вначале, постепенно покидала его. Он рассказывал о поездке на восточную границу, о лихоимцах, орудовавших в дальней вотчине, и расспрашивал Мстиславу о ее житье, о том, зачем она ушла от Шуляка и чему научилась у колдуна.
Он стал приезжать через день, и Мстиша уже не могла сказать точно, о чем были их разговоры. Обо всем и ни о чем одновременно. Они могли просто молчать, каждый занимаясь своим делом: Мстиша вышивала, а Ратмир что-то выстругивал. Как два одиноких мотылька, они слетались к вечернему огню, просто чтобы знать, что в мире есть огонь и есть они.
А потом Ратмир исчез.
Он седлал коня, когда вдруг осознание пронзило его всей своей очевидностью, точно молния. Он ехал к ней. Не ради бесед с Хортом, не ради веселого застолья, даже не для того, чтобы, как бывало прежде, сбежать из дома. Нет, он ехал к Незване, к их вечерам, к неспешным разговорам и тихим песням, что она мурлыкала под нос.
Дурак! Как он мог не понимать этого раньше? Или он просто делал вид, что не понимает?
Но как? Как и почему?!
Как из девчонки, к которой Ратмир никогда не испытывал приязни, она превратилась в ту, общества которой он искал? Почему ему вдруг стало приятным само ее тихое присутствие? Улыбки, что она бросала: не скромные и неловкие, а теплые и ободряющие. Если задуматься, Незвана не была красавицей, скорее даже наоборот, но то, как она держала себя, ее спокойное достоинство и что-то неуловимое, что чувствуешь рядом с сильным, здоровым существом, заставляло забыть о ее некрасивости. Даже когда он видел Незвану усталой и изможденной после целого дня работы, эта невидимая взору крепость не покидала ее.
Ратмир застонал и спрятал лицо в ладони.
Как же все это неправильно! Разлюбить жену, которой обязан жизнью, оказывается, еще полбеды. Гораздо хуже – чувствовать, как сердце начинает откликаться другой. Он не просто предавал Мстишу. Думая о Незване, он предавал ее тысячекратно. Ратмир, как любой смертный, был не властен над своими чувствами, но он был хозяин собственному телу. Остыв к Мстиславе, Ратмир сделался несчастным. Но, изменив ей – душой ли, телом, – он станет подлецом.
И то, что Незвана была чернавкой, ничего не меняло. Нет разницы в том, какую женщину он предпочтет жене, рабыню или знатную госпожу. И одно и другое делало его мерзавцем.
Ратмир прислонился лбом к боку лошади, которая недоуменно переступала на месте.
А что думала Незвана? Как выглядело его поведение со стороны? Подарил ли он ей надежду? Как относилась к Ратмиру она?
Мысли, которые раньше не приходили к нему, хлынули в голову неуправляемым потоком. Он приходил к Незване, не она к нему. Она не изменяла ради него своих привычек, а он, Ратмир, без спроса вторгся в ее жизнь. Или… Или все было не так? Что, если она нарочно явилась сюда, чтобы спутать его и без того сбившуюся в беспорядочный клубок нитей жизнь? Что, если она обманывала его, убеждая, что не занимается колдовством? Что, если она приворожила его, опоила зельем?
Ратмир сдавленно зарычал и, тряхнув головой, вывел лошадь во двор. Но он поехал не в усадьбу к Хорту, как собирался, а в лес. Он помчался через сжатое поле, все подстегивая и подстегивая застоявшуюся кобылу. Ветер трепал его кудри, и Ратмир закрыл глаза, подставляя лицо порывам теплого, еще летнего воздуха. Бездумный свободный бег волка был, пожалуй, единственным, по чему он скучал из своей прошлой жизни. Он увязал в мучительных раздумьях, как в болоте, и не хотел ничего решать.
На следующий день Ратмир уехал за кречетами на дальнее помчище.
Мстиша и не заметила, как пролетело лето. Страда завершилась, борода Великому Пастуху была с причитающимися почестями завита, и вместе с телегами, нагруженными хлебом, и нагулявшей за лето жир скотиной в усадьбу пришли достаток и сытость.
Но лица домочадцев и челяди светились еще какой-то тайной, заветной радостью. О таком добрые люди не говорят вслух, чтобы, не приведи Пряха, не спугнуть счастье и не навлечь беды. Мстислава, слишком хорошо изучившая Векшу, знала наверняка. Да и какие тут могли быть сомнения: и без того пригожая, нынче она сияла, не ярко и остро, как звезда, а ровно и спокойно, как лучина, разгоняющая ночной мрак. Если кому-то нужно было иное подтверждение Векшиной непраздности, то следовало просто взглянуть на Хорта, который и раньше смотрел на жену с обожанием, а теперь и вовсе носил ее на руках.
И, как ни удивительно, Мстиша научилась находить утешение в счастье молодой четы. Радуясь за них, она постепенно свыкалась с мыслью, что не всем суждено испытать подобное, что счастье – редкий дар, недолговечный и хрупкий. Ведь и самой Мстиславе довелось насладиться им, только вот удержать его она не сумела.
Первое время Мстиша продолжала ждать Ратмира. Она засиживалась за столом далеко за полночь, иной раз и до самых третьих петухов, и не обращала внимания на насмешливые взоры чернавок. Но он не приехал ни через день, ни через три, ни через пять. Не осмеливаясь спросить напрямую, Мстислава прислушивалась к разговорам, но, как назло, все словно позабыли о существовании княжича. Так минуло две седмицы, и к их исходу Мстиша истерзалась и не знала, что думать. Она была уверена, что день, когда Ратмир наконец появится в усадьбе, станет самым счастливым в ее жизни.
Как же она ошибалась.
В то утро в Зазимье пришла настоящая осень. Мелкий бусенец сыпал со вчерашнего вечера, и в воздухе сладко и тревожно пахло мокрыми листьями и грибами. В прошлой жизни Мстиша бы ни за что не высунула на улицу носу в такую погоду, но Кислица, которая, кажется, взъелась на нее, в последнее время все чаще находила для Мстиславы уроки во дворе. Былое сочувствие ключницы исчезло, и лишь мысль о том, что все не напрасно, что Ратмир стал меняться к ней, не давала опустить руки. Но его затянувшееся и неожиданное исчезновение совсем выбило Мстишу из колеи, и она едва держалась, чтобы не послать ключницу к лешему.
Вот и нынче старая карга приготовила для нее очередную пытку, заставив стирать засаленные половики на холоде. Мстише пришлось до локтей закатать рукава, и студеная вода в корыте обжигала кожу. Вполголоса бранясь, Мстиша, до сих пор содрогаясь от отвращения и зная, что руки еще несколько дней будут вонять, несла выстиранную дерюжину обратно, когда увидела Ратмира. Он всходил на крыльцо, где его угодливой улыбкой встречала Кислица. От неожиданности Мстиша остановилась. Не замечая ее, он со смехом извинялся, что измарал сапоги в лесу и запачкает полы. Старуха, заприметив замершую в отдалении Мстиславу, быстро нашлась и залебезила: