Как ни пыталась Мстислава остаться спокойной, безразлично смотреть на нее не получалось. Теперь, по прошествии времени, она удивлялась, как другие не замечали, что перед ними самозванка: движения, слова и ужимки, все принадлежало ей, Незване. И даже вся Мстишина красота не могла скрыть что-то потертое и тусклое, что составляло истинную суть ведьмы.
Мстиславе не позволяли разносить блюда и касаться еды, только убирать посуду и вытирать грязь. Она старалась не смотреть на Незвану, не прислушиваться к разговору. Поначалу Мстиша думала, что та попытается унизить, указать на ее место, и это не страшило: едва ли можно унизить человека, и без того оказавшегося на самом дне. Но, вопреки ожиданиям, Незвана словно не замечала ее. Все внимание гостьи было обращено на Векшу, они шутили и смеялись, сетуя лишь на то, что их мужья снова в отъезде.
Но застолье продлилось недолго. Векша, положение которой уже не скрывали даже свободные одежды, в последнее время, как выражалась Кислица, «чудила»: то вовсе не могла есть, а то без конца просила какого-то странного кушанья, то не могла и шагу пройти, а то хлопотала по дому без устали. Поэтому никто особенно не удивился, когда, едва подали калачи и яблоки в патоке, их госпожу начало клонить в сон. Векша так уморилась, что чернавки едва успели довести ее до покоев.
Когда Мстиша заканчивала убирать со стола, ее подозвала к себе ключница.
– Тебя под свои очи княжна требует, – с ядовитой ухмылкой объявила она и отвела Мстиславу в ту самую горницу, где та когда-то очнулась.
На лавке сидела Незвана и с рассеянным видом глядела в окно. Низко поклонившись, Кислица бросила на Мстишу полный презрения взор, попятилась и бесшумно затворила дверь, оставляя их наедине.
Когда ключница вышла, Незвана взглянула на стоявшую посреди горницы Мстишу. Глаза ведьмы были полны холодного спокойствия, и Мстише вдруг стало не по себе под бездушным, каким-то змеиным взором. Она зябко поежилась. В руках Незвана держала вышитую ширинку – свадебный подарок Стояны.
– Садись, в ногах правды нет, – устало проговорила она, кивая на скамейку у стола. Мстислава с трудом отвела очи от платка и, сглотнув, опустилась, не сводя с Незваны настороженного взгляда. – А ты настырная, – усмехнулась та, и Мстиша подивилась, откуда в ее голосе успела появиться эта бархатистая уверенность. – Никак не смиришься, значит?
– Почему я должна смиряться?
– Потому что ты сама согласилась! – не вытерпела Незвана, и за напускным спокойствием проступила снедающая ее тревога. – Таков был уговор!
– И я свое слово сдержала. Но мы не договаривались, что я навсегда останусь в дремучем лесу и не стану бороться. Я не обещала, что отдам тебе свою жизнь. Ты получила только то, что снаружи.
Незвана разразилась неискренним смехом.
– Только не говори, что представляешь из себя что-то без своей смазливой рожи! Посмотри, где ты сейчас без нее!
– Должно быть, поэтому ты и позвала меня к себе, – спокойно ответила Мстиша, и лицо Незваны исказилось гневом и досадой.
– Тебе не удастся отобрать его у меня! – зашипела ведьма. – Ни его, ни мою жизнь!
– Жизнь, которую ты украла!
– Не украла, нет! – Она затрясла выставленным вперед пальцем. – Ты сама отдала мне ее в обмен на жизнь Ратши, а теперь хочешь схитрить! Хочешь получить все! Только вот где тебе тягаться со мной! Куда тебе, смердке, до меня?
– А это уж пусть сам Ратмир решает, – тряхнув головой, хмыкнула Мстислава. Сохранять хладнокровие становилось все труднее.
Что-то ледяное вдруг мелькнуло в глазах Незваны. Напружинившееся тело ведьмы расслабилось, и она вальяжно откинулась на лавку, медленно поглаживая одной рукой другую:
– Можешь сколько угодно пыжиться, да только ночная кукушка денную перекукует. Не ты, а я грею его постель, не тебя, а меня он ласкает по ночам, – вкрадчиво продолжала Незвана, и Мстиша почувствовала, как пересыхает в горле. Сколько бы она ни гнала от себя эти мысли, от них некуда было деться. – Из-за того что Ратша заметил твое существование – вечно он привечает покалеченных зверушек, – ты решила, что вернула его любовь? – Она запрокинула голову и звонко рассмеялась, теперь уже совершенно по-настоящему. – Только я вижу, как темнеют его глаза, когда он смотрит на меня, только я знаю, как шибко начинает стучать его сердце от моего прикосновения, только я слышу, как Ратша стонет, когда…
– Замолчи! – крикнула Мстиша, стискивая кулаки и зубы. – Я не стану слушать твои отравленные речи и не сдамся! Я верну его, и ты знаешь, что мне это под силу! Что есть средство…
Мстислава прикусила язык и тут же пожалела о сказанном. Должно быть, Незвана и так догадывалась, что Мстише известен способ вернуть свое тело, но теперь знала наверняка. Самодовольное выражение сползло с ее лица, как прошлогодняя шкура с гадюки, и красивые черты перекосило злобой.
– Старый подпасок! – Мстиша вздрогнула. Яблочко от яблони… – Он все-таки рассказал тебе! Предатель! Все они предатели! – Незвана яростно скомкала ширинку и закрыла глаза. Отдышавшись, ведьма снова посмотрела на Мстиславу: – Ну что ж, ничего иного я и не ждала. – Ее голос все еще подрагивал, но она уже вернула власть над собой. – Не правда ли, Векша похорошела? Говорят же люди, что в тягости жены добрые лишь краше становятся. – Незвана сладко улыбнулась, и от этой улыбки у Мстиславы по загривку пробежал мороз. – Но не только кушать надобно за двоих нашей красе-боярыне, но и остерегаться вдвойне следует. Прикосов да озыков и всякого дурного слова.
– Только попробуй, – угрожающе прошептала Мстиша, но Незванина улыбка лишь сделалась шире:
– Что-то нынче душа наша рано почивать захотела. Больно стомчива стала. Ужель ночью всласть не выспалась?
Ведьма замолчала и с выжидающей улыбкой посмотрела на Мстиславу.
– Что ты с ней сделала?
Ради того чтобы выжить, Мстише приходилось держать в узде свой нрав, но нынче внутри поднималась волна ярости, грозившая начисто смести стены темницы, куда она так старательно запирала свою сущность.
– Ничего страшного, всего лишь сонное зелье, – пожала плечами Незвана. Казалось, чем сильнее выходила из себя Мстиша, тем крепче становилась уверенность ведьмы, точно она питалась ею, как пиявица кровью. – Сон только пойдет ей на пользу. Правда, я слышала, будто водятся у иных ворожеек и другие снадобья. Те, за которыми в ночи скребутся в избушку к колдунам бесстыжие девки, готовые отдать последнее, чтобы прикрыть свой срам, – с отвращением добавила Незвана.
– Ты не посмеешь!
Но Незвана лишь насмешливо приподняла брови.
– Ведьма! – бессильно прошипела Мстислава.
– Ведьма здесь только одна, – усмехнулась Незвана, – и если боярыня выкинет плод или, не приведи Великая, умрет, будь уверена, я позабочусь, чтобы злодейку предали справедливому суду.
Мстислава едва удерживалась от того, чтобы не кинуться на мерзавку и не выцарапать ей глаза, но Незвана предостерегающе проговорила:
– Все в твоих руках. Откажись от Ратши и уходи. Навсегда уходи из Зазимья, и тогда я обещаю, что не причиню вреда твоей подружке.
Нет! Нет, нет, нет! Только не теперь, когда цель так близка! Когда Мстиша чувствовала, что Ратмир вот-вот узнает ее, вот-вот догадается! Хотелось кричать в голос, бить и крушить все вокруг, хотелось исполосовать самодовольное – ее собственное – лицо. Но Мстиша ничего не могла поделать. Она снова оказалась в ловушке, из которой существовал единственный выход. Обвинения в колдовстве были ничем по сравнению с несчастьем, которое могло случиться с Векшей. Пусть даже Мстиславе удастся снять колдовские чары и снова стать собой, все померкнет, если Векша пострадает по ее вине.
Мстиша застонала и спрятала лицо в ладонях. Незвана тихонько выдохнула. Она знала, что победила.
Мстислава подняла голову и сдавленно попросила:
– Я хочу увидеть его. В последний раз.
– Нет, – отрезала Незвана.
Великая Пряха! Ей потребовалось время, чтобы преодолеть себя, прежде чем поверженно спросить:
– Что я должна делать?
17. Сон
От корзины шел упоительный запах свежего хлеба. Не такого, что замешан из серой грубой муки. Нет, на княжеском подворье пекли из белоярой пшеницы и самого отборного жита, и куски, предназначавшиеся грязным колодникам, были куда лучше, чем те, какими они с Шуляком когда-то довольствовались.
Стражник, ведший Незвану к острогу, не смел лишний раз взглянуть на нее и только со страдальческим видом косился на мелькавшие из-под подола крошечные, расшитые веселым бисером черевики. Кажется, его сердце обливалось кровью, когда те ступали по старым черным доскам. Будь его воля, он наверняка подхватил бы княжну и понес бы на руках, лишь бы изящные ножки не касались бренной земли.
Да уж, бедняга не знал, куда деться, когда увидел, кто к ним пожаловал. Раньше в острог приезжала Векша – это она привечала сирых и убогих. Дура! Незвана искренне не понимала, кто по собственной воле хотел прийти сюда, под сень ледяных сводов, вдохнуть отравленный воздух застенка и прикоснуться к сгустку человеческой мерзости, что обитал здесь. Она передернула плечами. У воеводы хватило ума запретить жене приезжать сюда хотя бы теперь, когда она сделалась толстая и неповоротливая. Незвана презрительно фыркнула себе под нос: нынче боярыня походила не на белку, а на лосиху. Что ж, рано или поздно Ратша тоже захочет иметь наследника, поэтому и ей не миновать подобной участи. Незвана вздохнула. Он уже давно не прикасался к ней и, даже когда бывал дома, норовил найти предлог, чтобы не оставаться с женой наедине.
Незвана стиснула зубы. Все из-за проклятой княжонки! Как только она появилась, все и разладилось между ними. Ну, ничего. За этим-то она и здесь. Незвана опомнилась и вернула лицу чинное выражение и расправила плечи. Стражник как раз оглянулся на нее, благоговейно раззявив рот. Незвана одарила его любезной улыбкой, тут же скромно опустив ресницы. Она успела заметить, как самодовольно зарделся глупый индюк.