Незвану поразило, сколько дверей открывала красота. И богатство. А уж когда красота с богатством шли рука об руку… Незвана и раньше догадывалась, что мир несправедлив, но теперь знала наверняка. Одним достается все, а другим – ничего. Боги, молитвы, требы! Где там! Почему этой неженке повезло родиться в семье князей, где ее пестовали и холили, а Незвану угораздило появиться на свет в доме ублюдка?
Поначалу она боялась, что не сможет освоиться в новой личине, что шкура княжеской дочки окажется слишком замысловатым нарядом, который она не сумеет носить. Но нет. Незвана быстро училась, да и чему было учиться? Принимать обожание и покорность? Сладко есть и спать? Позволять, чтобы ее мыли и одевали, точно дитя? Незвана в совершенстве владела искусством становиться незаметной. Сливаться со стенами, словно моль. Это умение стало ее второй природой, ведь всякий раз, когда Незвану замечали, случалось только плохое, и больше всего на свете она желала сделаться меньше мыши, меньше клопа, забиться в щель и навсегда там схорониться. Поэтому поначалу трудно было привыкнуть к неотступно сопровождавшим ее взглядам, к робости взрослых мужчин перед ней, к постоянному вниманию, а главное, к тому, что за этим не следовало наказания. Наоборот. От нее ждали повелений, все вокруг были только рады подчиняться и угождать.
Какой же сладкой оказалась власть! Даже холодность Ратши не так сильно огорчала ее, ведь Незвана вдруг обнаружила, что, если пожелает, может получить любого. Стоило лишь удостоить взглядом – дружинника ли, слугу или пышнобородого боярина, – и глаза мужчин разгорались, а рассудок их делался безвольным и слабым. Красота и богатство превращали ее почти во всемогущую богиню, и осознание столь великой власти пьянило.
Неприятный душок, витавший в остроге, перерос в настоящую вонь, возвращая Незвану в действительность. Они дошли до клеток, где держали преступников.
Стражник несмело приблизился и с поклоном в очередной раз спросил, не передумала ли она. Рында, похожий на волота, что следовал за Незваной по пятам, вырос сбоку, напряженно всматриваясь в лицо своей госпожи. Она с неизменной кроткой улыбкой принялась вещать о том, что «Великая Пряха велит быть милостивыми даже к тем, кто оступился с пути добродетели», и прочую дребедень, которой прожужжала ей уши Векша. От нетерпения покалывало кончики пальцев.
Сдавшись, стражник повел ее к клеткам. Завидев княжну с корзинкой хлеба, колодники стали тянуть к ней замызганные, покрытые струпьями руки и щерить кривозубые рты. Охранник хотел было отогнать их, но Незвана не позволила. Смрад и грязь не пугали ее, у Шуляка ей приходилось видеть куда более омерзительные вещи. Торжественно разглагольствуя что-то о милости богов, Незвана раздавала еще теплое печево и внимательно вглядывалась в лица за решеткой. Но среди них не было того, для кого она приготовила особый хлеб – тот, что прятала на самом дне. Тот, внутрь которого были запечены нож и ключ от замка.
Дальше их путь лежал в подземелье. Когда они миновали несколько зарешеченных каморок, Незвана наконец увидела того, ради встречи с которым пришла сюда. Вынув хлеб, завернутый в полотенце, она протянула стражнику корзинку и приказала раздать оставшуюся еду заключенным. Тот с сомнением во взгляде подчинился, явно неохотно покинув княжну у темницы. Едва его шаги стихли, Незвана повернулась к рынде и указала глазами на лестничный свод в нескольких саженях от них:
– Обожди меня там, я хочу донести этому несчастному слово Великой.
В глазах волота на миг мелькнуло удивление, но Незвана быстро протянула к нему пальцы и легонько коснулась рукава, не то гладя, не то отталкивая. Взгляд рынды вспыхнул, и с покорным поклоном он тотчас отступил, замерев неподвижной тенью у выхода из подземелья. Стражник не станет задерживаться, а значит, в распоряжении имелось совсем немного времени, и Незвана не стала его терять. Приблизившись к клетке, она улыбнулась и прошептала:
– Здравствуй, Желан.
Мстиша лежала на кровати и смотрела в потолок. С запыленных балок свешивалась паутина, а по стене деловито бегали клопы. Под половицей не замолкая трещал сверчок. Она поежилась. Все это напоминало бесплодное ожидание Сновида, и она отстраненно думала, что жизнь описывает странный круг. Только вот постоялый двор, куда ее поселила Незвана, оказался куда хуже осеченского, а надежды на встречу с любимым нынче и вовсе не было.
Ведьма настолько сильно желала избавиться от Мстиши, что предложила помочь и отправить ее в Медынь с одним из попутных купеческих поездов, лишь бы она как можно скорее оказалась подальше от Зазимья. Наверное, если бы Мстислава находилась в менее отчаянном положении, она бы не стала принимать помощь Незваны, но последний удар выбил из нее остатки гордости. Она проиграла и могла теперь только сдаться.
В ожидании попутчиков Мстислава провела в тесной клетушке уже несколько дней. Гнетущую тишину нарушали лишь доносившиеся снаружи пьяные голоса да шум очередной потасовки. Безразличная ко всему, она или бездумно пялилась в стену, или погружалась в неглубокий и не приносящий ни отдыха, ни забытья сон.
Когда в дверь постучали, Мстиша не смогла понять, день на дворе или ночь. Встать с кровати вышло не с первого раза, ее вело из стороны в сторону, голова кружилась – наверное, от голода. Она и не помнила, когда в последний раз что-то ела.
Стук, настойчивый и нетерпеливый, повторился. Пошатываясь на ходу, Мстислава тщетно пыталась вспомнить, куда дела две тусклые куны, что ей оставила Незвана в уплату купцу. Она с трудом отодвинула засов и едва успела отступить, пропуская гостя, как неожиданно грубая сила смела ее с ног. Содрогаясь от боли, пронзившей тело, Мстиша услышала, как захлопнулась дверь.
Она оказалась на полу, а сверху, вдавливая ее в жесткие доски, нависал Желан.
Мстиша попыталась закричать, но огромная грязная ладонь зажала ее губы.
– Заткнись! – прошипел он и, быстро выудив из-под полы заляпанный пузырек, вытащил зубами пробку. Больно стиснув Мстишину челюсть, Желан заставил ее открыть рот и принялся вливать в него содержимое пузырька. Мстислава попыталась выплюнуть вязкую зловонную жидкость, но разбойник встряхнул ее и сквозь зубы прошипел прямо в ухо: – Пей, не то пожалеешь, что на свет родилась!
Скованная страхом, Мстиша покорно сглотнула, и по телу пробежала дрожь омерзения.
– То-то же, – с мрачным довольством хмыкнул он, не сводя с Мстиславы горящих холодным бешенством глаз. – Небось думала, меня уже черви гложут? Как бы не так. – По-прежнему держа Мстишу за челюсть, он притянул ее к себе. Страшные, ставшие совсем звериными черты начали расплываться перед глазами. – Ты мне за все ответишь, стерва, – выплюнул он ей в самое лицо и наотмашь ударил по щеке.
Жгучая боль была последним, что почувствовала Мстислава, прежде чем провалиться в липкий, отвратительный дурман.
В походе Ратмир был сам не свой и не мог думать ни о чем, кроме Мстиши. Или Незваны, он уже и не знал наверняка. Догадка сводила с ума, нужно было выяснить правду раз и навсегда, и на пути домой он едва не загнал лошадь до смерти. Добравшись до города, он не поехал в детинец, а направился прямо в усадьбу Хорта, оставив друга в полном недоумении. Но когда Ратмир с порога велел привести к нему Незвану, ключница лишь развела руками:
– Как водой смыло девку, уж седмица скоро пойдет, как пропала.
– Что значит пропала? – отбросив всякие приличия, гаркнул он.
Кислица оскорбленно поджала губы и, не скрывая презрения к служанке, ответила:
– А вот так. Пропала вертопрашка, и поминай как звали!
Не успел Ратмир рассердиться и потребовать объяснений, как во все еще открытые ворота влетел гонец:
– Княжич! Беда! Нынче ночью разбойничий главарь из острога утёк!
Голова раскалывалась от боли, в горле пересохло. Качка только усиливала тошноту. Откуда-то снизу слышалось тихое и размеренное шуршание. Сквозь дурноту доносились запахи желудей, прелой листвы и зверья. Запахи леса.
– Пить, – простонала Мстислава и не узнала собственного голоса.
Лоб терся обо что-то жесткое, и она хотела отодвинуться, но не сумела. Противно щекоча щеку, вниз сползала слюна, и, морщась от боли в затекшем непослушном теле, Мстиша извернулась и вытерлась о плечо. Она не без труда разлепила склеившиеся ресницы и быстро заморгала. Яркий свет резал глаза, и Мстислава снова застонала.
Неожиданно кто-то грубо схватил ее за волосы, разворачивая к себе.
– А-а, очухалась? – с влажным хрустом откусывая от яблока, спросил Желан и небрежно отпустил Мстишу, заставляя снова повалиться на лошадиный круп.
Всякое движение резко прекратилось.
– А ну, пошла, волчья снедь! – Желан с силой дернул повод и ударил лошадь. Та обиженно всхрапнула и, спотыкаясь и тревожно фыркая, неохотно тронулась дальше.
Сознание постепенно возвращалось, и Мстиша начинала понемногу понимать, что происходит. Безвольно опущенные руки оказались стянуты веревкой, и, попытавшись пошевелить ногами, она почувствовала, что те тоже связаны. В живот больно врезалось седло. Она висела на лошади, точно тюк сена.
– Куда ты меня везешь? – неразборчиво прохрипела Мстиша в лошадиный бок.
Но Желан услышал. Зашвырнув огрызок в кусты и смачно сплюнув, он простуженно рассмеялся:
– На посиделки с твоим суженым!
Мстиша нахмурилась. У нее не было сил на разгадывание загадок.
– Отпусти меня. Пожалуйста…
Лошадь опять остановилась, но на этот раз повинуясь воле разбойника. Он снова схватил Мстиславу за косу, заставляя посмотреть на себя. Его лицо, бледное, заросшее бородой, сохранявшее следы былой красоты, но безвозвратно испорченное пьянством и болезнями, перекосило от злобы.
– Отпустить? После того, как ты сдала меня княжеским шавкам?! Да если бы не эта бабенка, я бы так и гнил в подземелье, пока меня бы на шибенице не женили! Но-о, пошла! – Он хлестнул лошадь, и они двинулись дальше.
Вместо дороги Мстиша видела лишь пестрый ковер листьев, но вскоре ее безвольно висящее тело начали задевать ветки, а кобыла стала ступать все неохотнее. Чем дальше они продвигались, тем более отчетливым становился звериный запах, который пугал лошадь. Но Желан лишь грубее понукал несчастное животное.