И пусть теперь поезд направлялся в Осеченки, эти мысли омрачали торжество княжны. У Хорта явно было что-то на уме, и Мстислава не могла отделаться от тревожного чувства. Ко всему прочему нынче рядом с предводителем зазимцев на своей гнедой лошаденке ехал, словно нарочно мозоля ей глаза, Нелюб. На его правом плече величаво восседал заклобученный ястреб.
Только бы добраться до места. Сновид уже давным-давно дожидается ее, и до встречи с милым оставалось всего ничего. Мстислава была рада, что скоро наконец отделается и от злосчастного воеводы, и от неотесанного помытчика, которому она вдобавок ко всему оказалась обязана. Слава Всевышней Матери, после Осеченок она больше никогда в жизни не увидит ни того, ни другого. Впрочем, отец учил ее всегда расплачиваться со своими долгами.
На очередной слазке Мстиша велела подозвать Нелюба к себе. Он затягивал подпругу и, кажется, удивился, когда к нему подошла Векша. Нелюб оторвался от своего занятия и поднял голову, находя озадаченным взглядом Мстишу. Он снова повернулся к лошади, еще раз проверил ремень, тщательно расправил и опустил крыло и путлище. Погладив кобылу по шее, зазимец наконец двинулся в сторону Мстишиного воза. Его спокойная, уверенная поступь невольно привлекала к себе взгляды, и Мстислава с досадой заметила, что в становище не было ни одного человека, который бы не смотрел, как помытчик направляется к ней. Никто не таращился в открытую, но весь обоз разом притих, следя за происходящим с плохо скрываемым любопытством.
– Звала, княжна? – спросил Нелюб, одаривая ее таким небрежным поклоном, что, если бы на месте зазимца был ее собственный слуга, Мстиша бы велела его высечь.
Снисходительная миролюбивость, в которой Мстислава пребывала, разом слетела с нее. Тут же вспомнились все события минувшего дня, то, как этот мужлан в открытую называл ее беглянкой, как непочтительно обращался с нею.
– Звала. – Поджав губы и задрав подбородок, она попыталась успокоиться и принялась перебирать камешки бирюзы в ожерелье. – Помнишь ли, давеча я тебе награду пообещала?
Замешательство на лице Нелюба вдруг сменилось пониманием. Он чуть мотнул головой, тихо хмыкнув себе под нос, и усмехнулся, на миг обнажив ровные белые зубы.
– Помню, как забыть. – Помытчик почесал короткую, под стать волосам и бровям черную бороду. – Не тревожься, княжна. Как в Зазимье прибудем, князь Любомир, свекор твой, со мной сочтется.
Мстиша вспыхнула.
– До Зазимья еще доехать надобно, а свекра пока у меня нет!
Нелюб выпрямился, расправив плечи и заложив левую руку за пояс, и слегка прищурился, внимательно изучая лицо княжны. Мстиша почувствовала, как под этим нетаящимся, дерзким взглядом нутро сжалось в комок, но заставила себя смотреть в ответ.
Вчера Нелюб показался Мстише середовиком, но сейчас, в солнечном свете, она увидела, что он годился в ровесники Хорту. Или Сновиду. Зазимец был крепкий, поджарый и – Мстислава уже знала – сильный. Но кроме телесной силы она чувствовала иную, не видную глазу. Ту, что позволяла ему вот так смело смотреть на невесту своего господина, ту, что выковывалась годами и отлилась побледневшими рубцами на лице, ту, что Мстислава ощущала всем своим естеством. Ощущала и ненавидела.
– Проси, чего пожелаешь, – упрямо проговорила она.
– Просить мне нечего, у меня все есть, а коли нет, так руками-ногами Отец Небесный не обделил, сам добуду.
Пальцы Мстиславы застыли, сжав бусину так крепко, что побелели костяшки. Она продолжала испепелять зазимца взглядом, ожидая ответа. Тогда он усмехнулся еще более откровенно и тряхнул головой, убирая лезшие в глаза вороные кудри.
– Мне твоего поклона и благодарности бы с прибытком хватило, да, видно, в княжеском тереме словам таким не учат, – спокойный голос Нелюба гулко разносился по всей поляне, – а с поклона, поди, голова отвалиться может.
Воцарилась совершенная тишина, которую через миг разорвал хлесткий звон пощечины.
Мстислава пожалела о содеянном тотчас. Она не услышала, а почувствовала тихий, звериный рокот в груди Нелюба. Он не шелохнулся, продолжая смотреть на нее, но княжна видела, как натянулось сукно вокруг налившихся предплечий. На его левой щеке, прямо поверх шрама, будто страшное родимое пятно, расплывался бледно-алый отпечаток ее ладони.
– И жито забыто, и пиво не в честь, – процедил он. – Что ж, благодарствую, княжна. – Нелюб поклонился до земли. – Вовек твою награду не забуду.
Он обжег Мстишу последним коротким взглядом и, развернувшись, так же спокойно, как и прежде, зашагал восвояси.
Всю дорогу до Осеченок Мстислава не снимала позабытый было плат. Она спряталась за покрывалом невесты, словно окрутник за колядной личиной, но и сквозь решетчатую завесу видела маячившую впереди спину зазимца.
Мстиша почти не помнила, как они добрались, как ее отвели поклониться Богине. Вопреки обыкновению, в святилище княжна почувствовала себя еще хуже. Раньше Мстислава не сомневалась, что Небесная Пряха на ее стороне. Она сама была женщиной и могла понять сердце княжны. Но нынче, когда Мстислава стояла на коленях перед деревянным изваянием, в суровом лике Матери ей впервые в жизни почудилось осуждение.
Впрочем, предаваться излишним терзаниям было недосуг. Мстиша добилась своего, и грядущую ночь путники собирались провести на постоялом дворе Осеченок. Хотя Хорт и пытался создавать как можно меньше шума, приезд таких гостей не мог пройти незамеченным, и Мстислава не сомневалась, что вести о ее прибытии уже достигли Сновида. Радостный трепет и волнение постепенно вытеснили тревогу, и княжна с удвоенной силой принялась воплощать в жизнь замысел, который они так долго лелеяли.
Все было готово еще в Медыни, поэтому Мстиша лишь по новому разу проверяла содержимое сумы да перекладывала кое-какие вещи из сундука с приданым в дорожную укладку. На подворье ей отвели лучшие покои, но и те оказались тесными и темными. В другое время Мстислава бы не стерпела подобного, но нынче не замечала неудобства, а только возбужденно порхала, заканчивая последние приготовления, почти позабыв о больной ноге.
Векша, ни жива ни мертва, сидела у порога, не сводя полных невысказанной мольбы глаз со своей госпожи.
– Все сделала, как я велела? – не глядя на чернавку, бросила из-за плеча Мстислава.
– Да, княжна.
– Вот и славно. Ну, что ж, последняя ночь осталась. – Разрумянившаяся Всеславна наконец присела на краешек кровати и сложила беспокойные руки на коленях. – Ох, сердце так и колотится. Уснуть бы теперь. А то, коли глаз не сомкну, поутру буду снулая да бледная, негоже перед ладушкой такой показываться, – озабоченно проворковала она.
– Не тревожься, княжна, нет тебя краше. А сон твой я постерегу.
Мстислава только теперь прямо посмотрела на служанку.
– Что это ты мямлишь, точно помирать собралась? – с упреком спросила княжна. Печаль Векши отравляла ее счастливое воодушевление и поднимала со дна рассудка запрятанные, нежеланные мысли. – Да перестань глядеть, будто побитая собака! – начала злиться Мстиша.
– Прости, княжна. Не гневайся. Только я нынче стала Стояне завидовать. Она хоть горе свое отгоревала, да знает, что рано ли, поздно ли, ты пришлешь за ней.
Мстислава скривилась, будто съела пригоршню недозрелого крыжовника. Едва ли она взаправду думала о том, чтобы вызвать к себе няньку, когда пообещала это старухе. С другой стороны, кто знает, не станет ли ей одиноко на чужбине. Ведь Векша права. С ней она действительно расставалась навсегда.
Мстиша нахмурилась. В ее замысле была предусмотрена каждая мелочь, каждая подробность, но о судьбе своей самой близкой и верной служанки ей и не пришло в голову позаботиться. Всеславна не хотела замечать, что чернавка едва притрагивается к пище, почти не разговаривает и напоминает скорее тень, нежели живого человека. За собственными переживаниями и надеждами до Векши ли было Мстиславе?
Она тряхнула головой, гоня от себя непрошеные думы. Идти на попятную все равно было поздно.
Решение нашлось быстро.
– Подай уборный ларец, – велела Мстислава.
Векша повиновалась, и, отомкнув тугую крышку, Мстиша принялась рыться в нем, перебирая позвякивающие украшения. Она достала из вороха одежды платочек и стала накидывать в него перстеньки, подвески, шелестящие мониста.
– Вот так, – удовлетворенно сказала Мстиша, любуясь на выросшую блестящую горку. – Да еще убор мой, должно быть, к тебе перейдет, – неуверенно добавила она и прикусила губу. Никто из них не знал, чем могла закончиться Мстишина затея для Векши. – На, бери! – Она накрепко увязала ларечную кузнь в ткань и протянула чернавке.
Векша испуганно отмахнулась.
– Что ты, княжна, как можно!
– Не дури, Векша! Говорят тебе, бери, пока я не передумала. Поди, заслужила. Кто знает, как оно обернется.
Мстиша всучила служанке платок и, кажется, тотчас забыла и о нем, и о служанке. Дело сделано, она откупилась от Векши единственно известным ей способом, теперь главное было заснуть.
– Со вторыми петухами разбуди. Не позже, – велела она и, не раздеваясь, повалилась в кровать.
Мстиша волновалась так, что поджимались пальцы на ногах, но не могла хотя бы издали не посмотреть на отбывающий поезд. Куда разумнее и безопаснее было бы переждать в маленькой каморке, которую ей накануне заручила у хозяина Векша, но княжна хотела собственными глазами увидеть, что все получилось.
Впрочем, притаившаяся у повети Мстиша могла не беспокоиться. В закутанной в неказистую накидку и обутую в простые лапти девушке едва ли можно было узнать дочь князя Всеслава.
Утро занималось ненастное, и туман проглатывал обрывки скупых бесед поезжан раньше, чем те могли долететь до уха княжны. Впрочем, непогода была только на руку заговорщицам: все с ног до головы прятались в длинные плащи и торопились рассесться по местам, чтобы поскорее двинуться в путь.
Что-то болезненно отозвалось в сердце Мстиславы, когда служанки с почетом усадили в возок Векшу, накрытую платом и одетую в Мстишину епанчу. Было ли княжне жаль своей чернавки, или она просто взревновала, печалясь об уступленном месте? Едва ли она сама могла сказать наверняка. Одно Мстиша знала точно: она совершила непоправимое и нынче, прощаясь с Векшей в своем обличии, прощалась и с былой собой.