Боец, да плюс к тому еще и младший помощник мастера, то есть человек весьма в местных делах искушенный, посмотрел длинно и задумчиво, словно поражался, какие серые личности коптят с ним один небосвод.
– Да, если захочешь платить за отросшую конечность несколькими годами жизни… Нет-нет, не умрешь раньше на несколько лет, а эти самые последние годы проживешь, болея, едва-едва колупаясь, страдая. Ресурсы организма не бескрайни. Бывают и иные варианты, конечно, но они чересчур дороги даже для императорских бойцов.
– Известное дело. Как и у меня на родине – почти что угодно, были б деньги.
– Это во всех мирах одинаково… Будешь давать напряжение правому плечу или предпочтешь пока тренировать левую?
– Мы ж на мечах собирались.
– Ну и что?.. Стоп – ты не владеешь левой рукой?! Э-э…
– Ты мне сейчас Оэфию напомнил. Да, я питекантроп, не умею того и этого. И местные деньги считать не умею. Все, капец мне!
– Хм… Паль, между прочим, очень толковая девчонка. С огромным опытом.
– Возможно. Но возьмите наконец в голову, что бывают и непохожие на вас люди! Даже в вашем собственном мире, побьюсь об заклад. Они гладиаторствуют, не владея мечом, владеют мечом, но не работают левой, или даже – вполне вероятно – не любят гладиаторские игры!
– Да ладно, нормальный человек не может не любить бои!
– А что для тебя нормальность? Каквсешность? Но достоинство человека отнюдь не в умении сбиваться в стадо. Иначе б мы по сей день траву щипали и больше ничем себя не обременяли.
– Странные ты вещи говоришь. Как любой чужак, – расстроенно ответил Аршум. – Ты меч берешь?
– Беру.
Мы немного размялись с тренировочным оружием, аккуратно взялись врукопашную.
– Если, по-твоему, можно не любить гладиаторские бои, – пропыхтел мой напарник, – то как же ты вообще собираешься дальше сражаться, с такими-то мыслями? Рисковать жизнью, считая, что кому-то это на фиг не интересно?
– Если ткач знает, что не все носят шелка, бросит ли он ткать шелковые ткани?
– А ну молчать! – рявкнул нам Хунайд. – Если продолжишь в прежней манере, Серт, следующий бой станет для тебя последним!
– Оптимист…
– Это называется реалист!
– Не дождетесь!
– А покажи!
– На «слабо» берешь? – Я выпрямился, затягивая на запястье ремешки «когтей». – Изволь.
– Так-так, наглец-хитрец! Я из тебя повытрясу эту дурь на радость всем, – алчно провозгласил помощник мастера, вытаскивая из ножен меч.
Действительно, террасы по стенам тренировочных залов вмиг обросли публикой.
Он взял меч наизготовку. Я ловил его взгляд – спокойный и даже рассеянный. Можно предположить, что Хунайд как боец стоит на голову выше меня и непринужденно составит конкуренцию той же Оэфии Паль. Правда, в отличие от нее, над которой я сумел одержать верх, он в курсе всех неожиданностей, которые я могу предложить его вниманию, и не склонен меня жалеть.
Крученую, сложную в своей траектории атаку мечом я не пропустил лишь потому, что именно этот прием только накануне осваивал с Аршумом. Поймал клинок в «когти», дал соскользнуть вниз и в порыве раздражения и смелости адекватно ответил, прицелившись строго в пах.
Меня словно стальным ветром сковало и толкнуло, развернув в броске, который я сумел перевести в прыжок.
– Проводи такое лишь с противником, в слабости которого уверен, – едва слышно подсказал мне Хунайд.
Он уже не выглядел разозленным – скорее оживленным, азартным.
В дальнейшем поединок наш напоминал обмен самыми заковыристыми ударами, ни одного простого выпада – обязательно тонкий выпендреж. Я как-то сразу поддался инерции событий, хотя подобное поведение для бойца было в корне ошибочным, чужим правилам нельзя подчиняться, следовало навязывать свои. Но, как бы там ни было, я не пытался показывать простые и очевидные приемы – всерьез опасался, что за них меня «обласкают» столь же банальным и унизительным, вроде пинка под зад.
С полчаса мы с Хунайдом выкобенивались кто во что горазд, и если положение и умение давали ему значительное преимущество, он, как правило, малозаметно и совсем слегка уступал мне. Собственно, в иной ситуации поединок закончился бы очень быстро. Правда, я не сразу осознал его тактику и сперва пребывал в уверенности, что мне просто везет раз за разом.
Но очень скоро даже моего оптимизма оказалось недостаточно – я сообразил, что к чему, и немного успокоился. Хорошо уже то, что у Хунайда не настолько отвратительное настроение, чтоб он начал в буквальном смысле избавляться от своих подопечных.
Только вот сдаваться было преждевременно – если помощник мастера сочтет, что я «окончательно обнаглел», может и прикончить, вполне. Местные нравы принимают это как норму, особенно если речь идет о чужаке вроде меня.
А потом помощник мастера торопливо и уже без церемоний отшвырнул меня к стенке (я аккуратно приземлился и вскочил, готовясь отвечать ударом на удар), повернулся ко входу в тренировочный зал. Там стоял мужчина, сперва показавшийся мне лишь смутно знакомым. Но «смутно» мигом переросло в «отчетливо». Да уж, не узнать это малоподвижное лицо и сильный взгляд было трудно. С другой стороны – что здесь может делать император? Он раньше ни разу не появлялся в тренировочных залах. Однако гладиаторы из местных уроженцев поспешили склониться перед ним, так же, как Хунайд и его помощники.
Помедлив, я поклонился тоже. Не стоило выделяться из общей массы.
Правитель сюда, само собой, вошел не один, в сопровождении целого облака мужчин и женщин, разодетых с пышностью декоративных птиц, но они воспринимались именно как облако – неощутимое, чересчур податливое, чтоб обращать на него внимание. Не император терялся на этом фоне – а они пропадали из виду рядом с императором. И в этом вряд ли можно было прочесть только его силу, как человека и как правителя, но и их способность быть только тенью от подобострастия.
Его величество обвел присутствующих взглядом – у него это получалось медленно и потому как-то особенно значительно. Малоподвижное лицо и осанка вызывали ассоциации со статуями богов в давно заброшенном скальном святилище, величественных и грозных, давно забытых, но все еще могущественных. Глядя на него, без труда удавалось поверить, что власть его в этом мире поистине беспредельна, никакие соображения вроде закона или морали ее совершенно не ограничивают.
Посмотрел он и на меня. Оценивающе.
– Я тебя помню, – с холодком отметил он. Голос у мужика звучал мрачновато. – Ты дважды выступал на последнем празднике.
– Да.
– Интересная техника. Своеобразная и непредсказуемая. – Правитель оглянулся на Хунайда. – Я снова хочу видеть его поединок с Оэфией. Скажем, завтра. Посмотрим, каков будет результат на этот раз.
– Как прикажет его величество.
– Аршум? Будешь биться завтра со своим учителем. После Серта и Паль.
– Да, ваше величество.
– Хунайд, хочу побеседовать с Исмалом. – И император направился ко входу в соседний тренировочный зал. Старший помощник мастера затрусил следом, корректно расталкивая сопровождающих.
– Он тут редко появляется, – тихо пояснил Аршум, когда цветастое облако свиты втянулось в арку. – Тебе, похоже, предстоит суровое испытание. Мне-то больше повезло…
– Тебя уже заставляли биться с учителем?
– Да, разок. Его величеству в прошлый раз понравилось, как мастер задал мне трепку. Видимо, снова хочет поржать. А от тебя Паль не оставит мокрого места. Сам понимаешь: изрядная обида для любого опытного знаменитого бойца – проиграть новичку. Уж она отыграется.
– Что – ущерб репутации?
– Хуже. Для любого гладиатора проигрыш – это вполне вероятно смерть. Для нее то, что она ощущала в последние секунды боя, – чрезвычайно неприятно и к тому же непривычно. Унизительно. Ты должен понимать.
Я лишь хмыкнул в ответ и пошел тренироваться. Собственное спокойствие изумляло меня – ни единой мысли, что Оэфия может от раздражения прикончить меня. От нее это не потребует слишком больших усилий, если возникнет подобное желание. Однако оба раза гладиаторша не делала попыток прикончить меня, и злобы, ожесточения я в ней не почувствовал. Может быть, причина здесь была именно во внутренней ее уверенности.
До самого вечера, да и утром тоже, я пребывал в состоянии полнейшего душевного равновесия. Не отказался и от медитации, которую мне в резком приказном порядке порекомендовал Хунайд, бледный и насупленный. Можно было подумать, что император или Исмал устроили ему головомойку, и это заставило напористого, грубого, решительного человека ненадолго превратиться в угрюмого молчуна.
Впервые за все время пребывания здесь не ко мне подошли сообщить какие-то сведения о предстоящем бое, а я подошел уточнить.
– Где я буду драться?
– Здесь, в замке, раз император пока здесь. – Помощник мастера посмотрел на меня ожесточенно. – Торопишься сыграть на свою жизнь? За этим дело не станет.
– И что я тебе должен ответить? Моя бы воля, ноги б моей в этом мире не было. Ах, как я тороплюсь с кем-нибудь подраться!
– Похами мне, похами… Нет, ну правильно вообще-то, мне следовало тебе до обеда все растолковать. Не знаю, в общем, что когда будет. Его величество сейчас принимает целый косяк чиновников, если не успеет все вопросы с ними решить до ужина, наверняка даже и не вспомнит о зрелищах. Не до того.
– Ладно, мне-то какая разница. А что, императорские гладиаторы так и вынуждены дежурить за дверью, гадая, позовут или нет?
– Не только гладиаторы. Все, кто чужую жизнь и чужие судьбы держит на ладони, сам перед кем-то отвечает. И чем больше ответственности, тем больше тягот. Такова жизнь. Тебе-то что за печаль? Жди себе. Время на то, чтоб одеться и вооружиться, тебе всяко дадут.
В какую-то минуту я даже понадеялся на то, что у его величества действительно не дойдут до меня руки. Правда, эти надежды прожили недолго. Ровно до того момента, когда ко мне в комнату заглянул парнишка в коричневом – слуга, хоть и не только, раз ему дали такое серьезное, даже в чем-то почетное поручение.