— Тогда подумай, насколько быстрее и проще наводить пушку в цель этими винтами, — я указал на фигурные рукоятки под рамой пыточного станка. — Два-три оборота, и она смотрит куда надо.
Азик потрясённо выдохнул какое-то замысловатое ругательство на своём грохочущем языке.
— Простые технические решения всегда кажутся такими неожиданными, правда? — изумление Азика вызывало у меня искреннее веселье. — Работай, мастер. Я жду как минимум два станка, так быстро, как только у тебя получится.
В дверях пыточной показались двое полуголых степняков. Младший Шеслав утащил их прямо с разделки, так что с кровавыми разводами по всему телу они выглядели на редкость уместно для пыточной.
— Тащите эту железяку в сторону кузницы, — я указал им на всё ещё неподвижного Азика и пыточный станок. — Там Азик сделает из неё пушечный лафет. Всё это время он может приказывать всё, что хочет. Скажет качать меха, будете качать, скажет гнуть железки — будете гнуть. Что ему делать, я уже объяснил. Еду вам принесут. Всё понятно?
Степняки переглянулись и невесело подтвердили, что всё поняли. Думаю, от пререканий их удержал только мой авторитет. С их точки зрения, такой пленник годился исключительно для зрелищной казни.
— Вы передумаете, когда увидите, как эта штука работает, — пообещал я. — Такого здесь ещё не было, и, я надеюсь, долго ещё не будет.
Ощущение стремительно утекающего времени давило на психику. Да, меня хотя бы слушались, но сделать предстояло слишком уж многое и слишком быстро. Нельзя прыгнуть из технологий шестнадцатого века сразу в конец восемнадцатого лишь потому, что мне этого хочется.
Но придётся.
Выстрел снаружи нарушил мои невесёлые размышления. За ним последовали крики, невнятный шум, и пара новых выстрелов. Я кинулся наружу.
— Открывай ворота! — крик раздался откуда-то сверху, от стрелковой галереи. — Уйдут же!
Знакомый голос. Кейгота вообще сложно перепутать. Выскочил я как раз вовремя, чтобы увидеть, как он запрыгнул на лошадь и выскочил через полуоткрытые ворота.
— Что за суета? — выпалил я прямо в лицо первому встречному.
— Гонцов спугнули, — раздосадованный дядька в форме наёмника сплюнул в сторону. — От форта кровью пахнет, они даже сигналам не поверили.
— Да чтоб его! — я бросился к воротам. — Этого мне только и не хватало!
Полукровки! Гнусное отродье шлюх, слишком трусливых, чтобы перегрызть себе вены! Я не знал никого, достойного большей ненависти. Даже проклятые дымари хотя бы оставались чужими. А предатели, цепные падальщики западных потворов, заслуживали только мучительной смерти.
Но почему, за какие заслуги боги даровали полукровкам такое чутьё? Гонцы ехали к форту, все трое, но именно полукровка забеспокоился первым. Я видел, как он поднял руку, и, начал что-то говорить спутникам. Наёмники Ленно прекрасные бойцы, но в степи они слепы, как новорожденные котята. Правильный сигнал рожка лишил их бдительности, но полукровка вновь заронил подозрение в сердца наёмников.
Мушкет будто сам по себе оказался в моих руках. На такое расстояние может стрелять лишь оружие проклятого чужака, но моя ненависть и обида за всех погибших соплеменников укрепили руку, и послали безжалостную пулю точно в цель. Полукровка упал бездыханным.
— Открывай ворота! — скрываться больше не имело смысла. — Уйдут же!
Ещё два безрезультатных выстрела над головой, и моя лошадь уже неслась по настилу моста. Другим стрелкам не досталось и тени моей удачи. Оба всадника стремительно удирали прочь, нахлёстывая лошадей. Оставалось лишь надеяться, что моя Звёздочка выносливее.
За спиной часто, выстрел за выстрелом, загрохотал дробовик. Всего лишь дробовик. Я видел, как раньше он смёл во дворе форта целый строй наёмников, будто гигантской метлой, но сейчас даже все таланты чужака не могли помочь ему попасть на таком расстоянии. А своё дальнобойное ружьё этот недоумок где-то забыл!
Гнедая одного из беглецов дёрнулась и гневно завизжала, но тут же прибавила в прыти вдвое. Одиночная дробина могла её разве что ужалить. Даже те, кому не повезло угодить под картечь дымарей на таком расстоянии, просто выковыривали её из неглубоких ранок после боя — и только.
Форт остался позади. Для меня исчезло всё, кроме двух беглецов. Те отчаянно пришпоривали лошадей, но моей вороной трёхлетке проигрывали. Шаг за шагом, одно мгновение за другим, Звёздочка настигала беглецов. Из всех моих лошадей я ценил её больше всего. Две недели горячки от стрелы в спину больше не казались чересчур дорогой ценой за такую лошадь.
Ещё немного, и я смог бы попасть ножом в любого из беглецов. Но те не собирались молча сдаваться. Блеснул полированными стволами пистоль. Один из беглецов кинулся навстречу мне. С такого расстояния не промазала бы и беременная старуха.
Я дёрнул поводья, и преданная мной Звёздочка вздрогнула, когда ей прямо в грудь ударили две пули. Я спрыгнул за мгновение до того, как она упала, и метнул нож в гнедую стрелка.
Она яростно завизжала и встала на дыбы. Всадник не удержался в седле. Я выхватил меч и бросился к нему. Раненая лошадь бросила его на произвол судьбы.
Удар за ударом я бил в оглушённого труса. Сейчас, без своего пистолета, он даже не мог толком защититься. Мои удары сломали его руку, будто сухую ветку. Даже широкий металлический наруч оказался бесполезен.
Меч окрасился кровью, но я продолжал бить, исторгая крик за криком из всё ещё живого тела.
Второй беглец скрылся, и догнать его не получилось бы ни у кого, но этот — получил сполна.
— Я не мешаю? — знакомый до ненависти голос вернул мне разум. Ну почему, за какие заслуги боги дали Вадиму язык народа? Клянусь, говори он с акцентом, как и подобает чужаку, я бы ненавидел его вдвое меньше!
— Нет, — я выпрямился и обтёр меч о траву. — Я уже закончил.
Вадим сидел на прекрасном вороном жеребце, из тех, что достались ему от Ирги, когда он помогал ей сбежать.
— Ты сидишь в седле как беременная старуха, — я в очередной раз пожалел, что лучшие кони всегда попадают в руки совсем не тем, кому следовало бы, и не сдержался. В моём стаде такой жеребец стал бы главным украшением на долгие годы.
— Ирга тоже мне это говорила, — равнодушно подтвердил Вадим. — Что поделать, у всех свои недостатки. Второй ушёл?
— Да, — мрачно подтвердил я и нагнулся за сбруей. Пока я добивал беглеца, Звёздочка перестала дышать.
— Скажи мне, чужак, — я медленно снимал детали сбруи, одну за другой, — почему они, продавшись как шлюхи, ведут себя как воины? Почему этот змеиный выкидыш зная, что может погибнуть, развернул свою лошадь? Почему?
— А бог его знает, — Вадим подвёл своего жеребца поближе. — Возможно, слишком ценил репутацию наёмников. Возможно, твои соплеменники убили кого-то из его друзей или семьи. Возможно, этот человек ценил жизнь своих товарищей больше собственной. Решай сам, какой ответ больше тебе по душе. Я же могу сказать лишь одно.
— Что? — я увязал седло и поводья в один тюк с остальной сбруей, и выпрямился. — Что ты можешь сказать?
— Идём, вождь, — он протянул мне руку. — Тебе ещё предстоит встретить наше пополнение. Встретить — и научить их быть хотя бы вполовину такими отчаянными и умелыми воинами, как этот наёмник.
Всю дорогу обратно до форта мы проехали молча.
— Ирга, ты же лучшим солдатом в роте могла быть! — подполковник Раков недовольно прохаживался взад и вперёд у меня перед глазами. — Сиськи почти четвёртый размер, физподготовка — жеребца на полном ходу отымеешь, а дисциплина — ни к чёрту!
Я старательно ела глазами начальство.
— Вот скажи мне, — Раков остановился и наставил палец куда-то в район моей груди, — зачем ты украла чайник из канцелярии, а?
— Та-ащ подполковник, ну вы же сами знаете, — неубедительное оправдание Раков оборвал на полуслове.
— Продали Родину, — прорычал он. — Развалили армию! Как ни пополнение — то не может фланец от вентиля отличить, а то на развод выходит с нечищеной бляхой и в чёрных очках!
Выходит. А что поделать, если солнце прямо в глаза лупит? Они-то у меня пока не казённые.
— А кровать? — гневный рык подполковника затмил бы даже степного тигра. — Кто полночи кроватью скрипел, а? Вся казарма уснуть не могла, с этого вашего марта в июле месяце! У кого дежурство на объекте неделями длится, неужели так сложно за гермодверью всласть натрахаться?
— Кровать! — я с ужасом вспомнила скрип резной спинки. — Всё-таки услышали!
— Я вот сейчас тебя как выведу прямо в чистое поле, — в руке у Ракова будто из ниоткуда возник огромный пистолет, — да как расстреляю там у стенки перед строем, чтобы на всю жизнь запомнила!
Я только хотела сказать что-то в своё оправдание, но пистолет оглушительно выстрелил мне прямо в лицо. А потом ещё раз. И ещё. И ещё.
Я проснулась.
Под окном часто и вразнобой лупили мушкеты. Я и не думала, что этот звук может оказаться настолько противным — хуже криков погонщиков, когда те рано утром поднимают стадо. Недовольная ругань Кейгота свидетельствовала, что вождь принимает в этом занятии самое деятельное участие. Даже звонкие удары металла по металлу не могли его перебить.
Липкие объятия чужих бредовых воспоминаний растаяли как дым. Я потянулась и села в кровати. Рубашка нашлась там, где я вчера её бросила — на массивной резной спинке из красного дуба.
— И ничего она не скрипела, — пробормотала я. — Нормальная спинка. Прочная.
Внизу снова грохнул нестройный залп.
Кейгот учил стрелять кого-то из своих дальних родичей. На таком расстоянии мелкие детали украшений не видны, так что я не поняла, кого именно.
Стреляли они в прислонённые к стене мишени. Если верить свинцовым отметинам на чёрном камне — довольно плохо. Возле кузни я с удивлением заметила бородатого дымаря в сером рабочем фартуке. Он активно размахивал куском гнутого железа в половину своего роста, и что-то недовольно выговаривал четверым степнякам. Для этого ему приходилось чуть ли не подпрыгивать, но его собеседники выглядели как нашкодившие юнцы на ковре у хана. Чуть в стороне от кузни стоял один из фургонов дяди Шеслава, почему-то без верха, но с разлапистой металлической конструкцией вместо задней лавки.