ов, погруженных в творческий процесс? Старейшие обсуждали эти восхитительные возможности, погружаясь в транс и вступая в состояние внутренней групповой связи, а телесные марсиане с нетерпением ждали их решения.
Проблема эта представляла особый интерес еще и потому, что касалась религиозного (в земном понимании) искусства и имела огромную значимость в эмоциональном плане: в опусе описывался контакт между марсианами и жителями Пятой планеты - событие, которое имело место очень давно, но сохранило для марсиан животрепещущее значение, подобно тому как одна-единственная казнь путем распятия остается для землян живой и необычайно важной спустя два тысячелетия.
Марсиане встретились с жителями Пятой планеты, полностью их грокк и немедленно приступили к действиям: обломки астероидов - вот все, что осталось от этой планеты, хотя марсиане, разумеется, продолжают ценить и восхвалять уничтоженных ими ее бывших обитателей. Произведение, о котором речь шла выше, было одной из попыток грокк этот восхитительный момент истории во всей его сложности, но в рамках единого творческого импульса. Однако, прежде чем дать ему окончательную оценку, следовало грокк, как же его судить. Это была интереснейшая проблема.
А Валентайн Майкл Смит, находившийся в это время на Третьей планете, об этой жгучей проблеме даже не помышлял. Он о ней никогда и не слыхивал. Его марсианский Учитель и собратья этого Учителя по воде не были расположены дразнить воображение Смита вещами, сути которых он уловить не мог. Смит, конечно, знал о разрушении Пятой планеты, так же, как школьники на Земле узнают о Трое или Плимут-Роке[15], но до искусства, которого он грокк не мог, его просто не допускали. Его образование было уникальным: он знал неизмеримо больше, чем его юные согнездники, но и на столько же меньше, чем взрослые марсиане. Его Учитель и советники Учителя из числа Старейших с мимолетным интересом наблюдали, сколько и какие именно знания мог усвоить этот чужестранный юный согнездник. Результат наблюдений дал им больше знаний о человеческой сущности, чем имеют о себе сами люди, ибо Смит свободно грокк такие вещи, о которых прочие люди и понятия не имеют.
Сейчас Смит был очень счастлив. В Джубале он нашел нового собрата по воде, приобрел много друзей и знакомых, обогащался множеством впечатлений, сменявшихся с калейдоскопической быстротой, так что он не успевал их как следует грокк. Он откладывал их в памяти, чтобы потом, в свободную минуту, пережить еще раз.
Его брат Джубал сказал ему, что Смит будет грокк это удивительное и прекрасное место и лучше, и быстрее, если научится читать, поэтому он высвободил целый день, а Джилл показывала ему слова и учила произношению. Правда, из-за этого ему пришлось на день отказаться от купания в бассейне и плавания, что было для него огромной жертвой, поскольку плавание стало не только счастьем, но и приводило его в настоящий религиозный экстаз. Если бы не Джилл и Джубал, он бы ни на минуту не вылезал из бассейна.
Поскольку по ночам ему плавать не разрешалось, то это время суток посвящалось чтению. Он проглядывал тома энциклопедии, а на десерт «закусывал» медицинскими и юридическими книгами из библиотеки Харшоу.
Его брат Джубал, увидев, как он перелистывает какую-то книгу, остановился и спросил, о чем он читает. Смит отнесся к вопросу очень серьезно, точно так же, как относился к тем проверкам, которые ему устраивали Старейшие. Его собрат, по-видимому, остался чем-то недоволен, так что Смиту пришлось заняться медитацией, - он был уверен, что ответил теми же самыми словами, которыми была написана книга, хотя он их не грокк.
Все же бассейн он предпочитал книгам, особенно когда Джилл, Мириам, Ларри и все остальные брызгали водой друг в друга. Он не сразу научился плавать, но зато открыл, что может делать то, чего остальные не могут. Он опустился на дно и лежал там, погруженный в блаженство, пока его не вытащили оттуда с таким шумом и волнением, что он чуть было не впал в транс, хотя было ясно, что ими движет забота о его благополучии.
Потом он продемонстрировал то же самое Джубалу, проведя на дне чудесное время, и даже попробовал обучить своего брата Джилл, но она почему-то разволновалась, и он не стал настаивать. Так он впервые понял, что умеет делать вещи, которые недоступны для его новых друзей. Он много думал об этом, стараясь грокк проблему во всей ее глубине.
Смит был счастлив. Харшоу - нет. Он продолжал бездельничать, время от времени обращаясь к наблюдениям над своим новым лабораторным экспонатом. Он не разрабатывал для Смита ни особого расписания, ни особых программ, не проводил даже регулярных наблюдений над его физиологией. Харшоу пустил Смита бегать без поводка, как щенка на ранчо. Присмотр Джилл был более чем достаточен, хотя, по мнению раздражительного Джубала, женское воспитание никогда не приносило мужчинам добра.
Однако Джилл в основном лишь старалась привить Смиту кое-какие правила приличий. Теперь он обедал за столом и сам одевался (так думал Джубал, хотя и сделал для себя пометку, чтобы спросить у Джилл, не помогает ли она ему). Он быстро усвоил порядки этого дома и хорошо справлялся с возникающими перед ним проблемами по методу: «обезьянка видит, обезьянка подражает». В первую свою трапезу за общим столом Смит пользовался ложкой, а Джилл резала ему мясо ножом. Уже к концу обеда он ел так же, как и все остальные. А в следующий раз его манеры были скопированы с Джилл, даже включая некоторую присущую ей манерность.
Даже открытие, что Смит научился самостоятельно читать со скоростью электронного сканера, не подвигло Джубала на создание своего рода «Проекта Смита» с обязательными наблюдениями, измерениями и вычерчиваниями кривых прогресса. Харшоу была свойственна высокомерная скромность человека, так много познавшего, что теперь ему стала ясна беспредельность его незнания. Он не видел нужды в измерениях, поскольку не знал, что именно надо измерять.
Но и наслаждаясь наблюдением того, как уникальное лабораторное животное превращается в копию человека, он все же не испытывал полного удовлетворения.
Подобно Генеральному секретарю Дугласу, Харшоу ожидал начала большого скандала.
Поскольку Джубал решил действовать лишь в ответ на действия, направленные против него, отсутствие таковых его сильно раздражало. Черт побери, неужели федеральные копы так тупы, что не смогли проследить совершенно неопытную девчонку, тащившую чуть ли не через весь континент мужчину, находившегося в бессознательном состоянии? Или же они все время шли по ее следам, а теперь установили глухую слежку за его домом? Эта мысль приводила его в бешенство. Представить себе, что правительство днем и ночью следит за его домом, за его замком, было столь же тошнотворно, как и думать, будто его письма читают чужие глаза.
Ведь это тоже было в их власти! Ничего себе правительство! Три четверти его состоит из жалких паразитов, а остальные - просто тупые болтуны… О, Харшоу допускал, что человек, как животное общественное, не может обходиться без правительства, подобно тому, как он не в состоянии свергнуть власть собственного желудка над собой. Но только потому, что Зло неодолимо, вряд ли стоит называть его Добром. Как хотелось ему, чтобы правительство убралось куда подальше, да там и осталось!
Было вполне возможно и даже вероятно, что Администрация знает, где находится сейчас «Человек с Марса», но решила пока ничего не предпринимать. Если это так, то как долго будет продолжаться период бездействия? И как долго сможет Харшоу держать свою «бомбу» в боевой готовности? И где, во имя всех чертей, находится этот молодой идиот - Бен Какстон?
Джилл Бордмен заставила его выйти из состояния той духовной прострации, в которой он занимался расчетами на пальцах.
- Джубал!
- А? Ах, это ты, девочка! Я задумался. Садись. Выпьешь стаканчик?
- Нет-нет, спасибо. Джубал… я очень беспокоюсь.
- Что ж, это нормально. Смотри, какой великолепный прыжок! Интересно, удастся ли повторить его?
У Джилл были искусаны губы, и выглядела она лет на двенадцать старше, чем всегда.
- Джубал! Выслушайте меня! Я очень боюсь.
Он вздохнул.
- Ну в этом случае тебе бы следовало обсушиться. Бриз довольно прохладный.
- Ничего, мне тепло. Скажите, Джубал, можно мне оставить у вас Майкла одного?
Харшоу поморгал.
- Разумеется. Девочки присмотрят за ним, неприятностей от него никаких. Ты уезжаешь?
Она старательно избегала его взгляда.
- Да.
- Ммм… Мы тут тебе рады. Но ты свободна и можешь уехать, если захочешь.
- Но, Джубал, я вовсе не хочу уезжать!
- Тогда не уезжай.
- Так ведь надо.
- Давай-ка еще раз прокрутим нашу пленку, я как-то не ухватил смысла.
- Ну как вы не понимаете, Джубал. Мне тут очень хорошо. Вы так добры к нам! Но я не могу остаться, особенно, когда Бен пропал. Я должна разыскать его!
Харшоу буркнул весьма непристойное словцо, а затем добавил:
- А как ты собираешься начать свои поиски?
Джилл еще больше помрачнела.
- Не знаю. Но я не могу тут валяться, бездельничать и плавать в бассейне, когда Бена нет.
- Джиллиан, Бен уже большой мальчик. А ты ему не мать, да и не жена тоже. У тебя нет никакого долга, который обязывал бы идти и искать его. Верно?
Джилл поковыряла большим пальцем ноги в траве.
- Нет, - признала она, - никаких особых прав у меня на Бена нет. Но я знаю, что, если бы пропала я, Бен искал бы меня, пока не нашел. Словом, я должна его отыскать.
Джубал пробормотал под нос проклятие всем богам, виновным в идиотизме рода человеческого, а затем сказал:
- Ладно. Давай внесем в это хоть чуточку логики. Ты планировала нанять частных детективов?
Джилл выглядела ужасно несчастной.
- Думаю, это следовало бы сделать, но я… Я никогда не имела с ними дела. Это дорого?
- И даже очень.