Секс в романе доминирует. Может быть, это действительно первый значительный научно-фантастический роман о сексе. Но, как предостерегал в предисловии к своей «Лолите» Набоков, тех, кто немедленно ринется перелистывать страницы романа в поисках «клубнички», ждет жестокое разочарование. Роман — не об этом…
Дело даже не в том, что по части откровенности наше время далеко ушло от «раннехипповой» Америки (а уж если говорить о постперестроечной России, то вопиюще далеко даже в сравнении с Америкой сегодняшней!). И то, что шокировало массового читателя три десятилетия тому, сегодня вряд ли заставит порозоветь щеки школьниц-старшеклассниц. Главная идея — вот что, а вовсе не пресловутые «сцены» — остается революционной и сегодня (особенно в нынешней, напуганной СПИДом и стремительно возвращающейся в пуританскую «моногамию» Америке!).
Идея эта, почерпнутая из многих источников, среди коих не последнее место занимает богатая восточная эротическая традиция, заключается в смене акцентов. Любовь — какой бы смысл в это слово ни вкладывали — для героя романа означает не владение (обладание), а разделение счастья и наслаждения с другими. Не с выбранным — и социальными институтами современного мира закрепленным почти пожизненно — одним, а со всеми сразу. Вместо патриархальной семьи — коллективные гнезда, вместо подавленного ощущения греховности, стыда и комплексов — радость, открытость, естественность желаний.
Это не «коммунарская» любовь, когда все опять-таки принадлежат всем. Своеобразная философия героя романа Майкла Валентина Смита строится на ином принципе: каждый добровольно, по внутреннему позыву предлагает разделить счастье с каждым. И как гроканье (что это такое, вы, надеюсь, поймете… грокнете в процессе чтения!) фактически объединяет всех мыслящих существ в «братство разума», так и описанные в романе ритуалы «разделения воды» объединяют обитателей гнезд в единую Семью (которая предполагает и «единую плоть»).
Впрочем, разделять фазы этого Великого Объединения на «духовное» и «телесное» — значит мыслить еще очень по-человечески, по-современному. Для героя, взращенного древней марсианской цивилизацией, все изначально едино и неделимо…
Вот такая любовь.
Конечно, при желании можно увидеть (и увидели!) в романе проповедь вселенского свального греха — в качестве альтернативы «моральной» моногамной любви, принятой за нравственный эталон христианской цивилизацией. Но было б, как говорится, желание опошлить — а за святыми (и оттого обязательно чуточку наивными) идеями дело не станет. И весьма популярные, несмотря на их вздорность и откровенную сфабрикованность, «обвинения» Хайнлайну, что он-де прямо подтолкнул к чудовищному ритуальному убийству знаменитого Чарлза Мэнсона, верны в той же мере, что и похожие обвинения в адрес автора «Графа Монте-Кристо» (пропагандировал же, как пить дать, наркотики!).
Стоит задуматься, почему аморализм, извращения и сексуальное насилие так же часто, если не в большей степени, произрастают на обильно удобренной христианскими нравоучениями почве, что и на «дикой» целине язычества. Ведь не где-нибудь, а именно в западной цивилизации возникло уродливое (многие со мной не согласятся) явление феминизма — как естественная реакция на столь же уродливый имидж «мужественности», предполагающий ограничить женщину кухней и детской.
Между прочим, постоянно обвиняемый критиками (особенно критикессами) в «сексизме» и «мужском шовинизме», Хайнлайн во многих своих произведениях необычайно благородно, я бы даже сказал, уважительно-трепетно относится к слабому полу. Военно-морская выучка подсказывает ему, что «женщины и дети — первые», и он постоянно демонстрирует джентльменскую заботу о тех, кто не может себя сам защитить.
И если будущие читательницы самого «сексуально-распущенного» хайнлайновского романа смогут взглянуть на него без предубеждения и злобы на «мужиков-козлов», вряд ли в адрес автора и его героя прозвучат стандартные обвинения в агрессивности, безответственности, невнимании, стремлении сломать и подавить, эгоизме. Словом, стандартный набор, которым награждают представителей сильного пола воинствующие феминистки (и не без оснований…). Хотя ведь и Майкл Валентин Смит — мужчина не обычный. Бог, одним словом…
Впрочем, это точка зрения автора предисловия. Писатель же сознательно провоцирует читателя, вызывая споры, а порой и резкие возражения.
Что бесспорно, так это удивительное для «низкого жанра» множество живых персонажей, образов во плоти и крови, а не манекенов, излагающих авторские идеи. И самая яркая звезда среди них — земной наставник марсианского «Маугли». Калифорнийский адвокат, жуир, циник и резонер, а в «свободное время» и немножко писатель — Джубал Хэршо.
Одна подсказка будущим читателям: устами этого отъявленного индивидуалиста и в то же время законника до мозга костей, «готового бороться с целым государством, имея в кармане один перочинный ножик», скорее всего говорит сам автор…
Хэршо достаточно умен и критичен по отношению ко всему на свете, включая себя, чтобы серьезно претендовать на роль учителя — ведь его «ученик» интеллектуально и физически превосходит кого бы то ни было из живущих на Земле (благодаря своим первым марсианским «университетам»). В одном Хэршо мог оказаться полезен «божественному младенцу» — обучить того, как с большей пользой применить свои уникальные способности в Америке. В Америке же, особенно в Калифорнии начала 60-х (это не время действия романа, а время, когда писалась и впервые читалась книга Хайнлайна) нет ничего более выгодного для прирожденного чудотворца, как основать новый религиозный культ.
Вообще подобной литературе критиками давно был «присвоен» термин «Bildungsroman» (в переводе с немецкого означает «обучающий роман»). Традиция эта давняя, идущая от просветительской литературы XVIII века и — хотя немногие это признают — пронизывающая всю научную фантастику. Последняя ведь всегда претендовала на роль учителя, наставника, поводыря, а Хайнлайн это ее стремление просто декларативно высветил.
В романе все и всех поучают и просвещают. Кого-то это может раздражать (меня, во всяком случае: всякий раз, когда герой научно-фантастического произведения «встает в позу» и начинает вещать, хочется зашвырнуть книгу подальше…), но Хайнлайн смело идет на риск. И — выигрывает! Может быть, ему помогает юмор, самоирония, чувство дистанции. Писатель словно бы улыбается, поглядывая на читающего: не принимай, дескать, слишком серьезно все, что я тут навыдумывал…
Кто не согласен, пусть обратит особое внимание на короткое авторское предуведомление к книге — насчет того, что «все персонажи, места действия…» и т. д. А по прочтении романа — неплохо задуматься, не напоминает ли трагический финал некие священные книги [3]. Не думаю, что серьезный религиозный проповедник-мессия позволил бы себе шутить на такие темы!
Однако я уже вторгаюсь в сюжет, хотя обещал этого не делать. Книга — перед вами.
Я же пожелаю вам приятного чтения «лучшего за 1962 год»!
Вл. ГАКОВ
ПОСВЯЩАЕТСЯ
РОБЕРТУ КОРНОГУ
ФРЕДЕРИКУ БРАУНУ
ФИЛИППУ ХОЗЕ ФАРМЕРУ
ВНИМАНИЕ:
Все люди, боги и планеты в этой истории являются вымышленными.
Любое сходство имен — чистая случайность.
Перевод Н. Коптюг
Часть перваяЕго сомнительное происхождение
Глава 1
Жил да был марсианин, и звали его Валентин Майкл Смит.
Первую экспедицию на Марс набирали, исходя из той старой истины, что опасней всего для человека сам человек. Тогда, всего лишь через восемь лет после основания первой Земной колонии на Луне, люди совершали межпланетные перелеты по инерционной траектории. С Терры на Марс — двести пятьдесят восемь земных дней, столько же обратно. Да плюс четыреста пятьдесят пять дней ожидания на Марсе, пока планеты не доползали до позиции, пригодной для возвращения.
«Посланник» мог совершить перелет лишь после дозаправки на космической станции. Но и добравшийся до Марса корабль имел возможность вернуться, если только не потерпит крушение, если найдут воду, чтобы заполнить цистерны, если не произойдет тысяча других непредвиденных случайностей.
Да, восемь стиснутых в корабле землян должны были научиться ладить друг с другом куда лучше, чем на Земле — ведь им предстояло жить вместе больше трех земных лет. Хотели было набрать команду из одних мужчин, но наложили вето — нездорово и нестабильно. Вот если бы удалось подобрать сочетание всех необходимых специальностей, то оптимальный вариант — четыре супружеские пары.
Университет Эдинбург — основной подрядчик — передал часть контракта, а именно подбор команды, Институту Общественных Наук. Исключив добровольцев, не годившихся по возрасту, здоровью, умственному развитию, уровню подготовки и темпераменту, Институт оказался перед богатым выбором: ни много ни мало девять тысяч подходящих кандидатур. Требовались навыки астрогатора, доктора медицины, повара, машиниста, механика, командира корабля, семантика, инженера-химика, инженера-электронщика, физика, геолога, биохимика, биолога, инженера-атомщика, фотографа, гидропониста, специалиста по ракетам. Существовали сотни комбинаций из восьми добровольцев, обладавших нужными талантами; среди них были даже три готовые супружеские пары. Но во всех трех случаях психодинамики, оценивавшие уровни сочетаемости, в ужасе воздевали руки горе. Тогда основной подрядчик предложил снизить порог уровня сочетаемости. Институт ответил кратко: готовы вернуть плату (один доллар).
А машины все обрабатывали сведения, которые то и дело менялись из-за смертей, отказов, новых добровольцев. Капитан Майкл Брант, доктор наук, капитан третьего ранга и Защитник Веры в запасе, пилот и ветеран тридцати полетов на Луну, даже имел в институте своего человека. Он отыскивал имена девушек-добровольцев, которые согласились бы составить пару Бранту. Сам капитан вводил в компьютер свое имя вместе с именем девушки и просчитывал все факторы, надеясь установить уровень сочетаемости. В результате этой научной деятельности пилот и ветеран спешно вылетел в Австралию, где сделал предложение доктору Винифред Коберн. Брант был моложе этой старой девы на девять лет.