было бы куда яснее. Обряд включает в себя все, что есть в браке и еще больше. Мы готовы предложить тебе воду… но если есть причина в твоей религии или в твоем сердце, мешающая тебе принять нас, — не пей!
Патриция Пайвонская глубоко вздохнула. Однажды она уже приняла подобное решение, при поддержке своего супруга. Кто она такая, чтобы отказывать святому человеку? И его благословенной невесте?
— Желаю, — решительно сказала она.
Отпив глоток, Джилл произнесла:
— Мы станем ближе. — Она передала стакан Майку.
— Благодарю тебя за воду, брат мой. — Он тоже сделал глоток.
— Пэт, даю тебе воду жизни. Пей глубоко. — И он передал стакан ей.
— Благодарю вас, о, благодарю вас, милые мои! «Вода жизни»— я люблю вас обоих! — И она жадно выпила.
Взяв стакан, Джилл допила, что осталось.
— Теперь мы станем еще ближе, братья.
(«Джилл?»
«Ну давай же!»)
Майкл поднял в воздух своего нового брата, понес ее по комнате и уложил на постель.
Валентин Майкл Смит грокнул, что физическая любовь среди людей — очень человеческая и очень физическая — была не просто «ускорением яиц», не только ритуалом, благодаря которому люди «сближались». Он все еще продолжал грокать смысл любви, стараясь при каждом удобном случае грокнуть ее во всей полноте. Сам акт помогал ощутить «сближение». Он давно уже перестал шарахаться от сильного подозрения, что даже Старейшинам был неведом этот экстаз — он грокнул, что его новые близкие обладали уникальной духовной глубиной. И он радостно старался исследовать новые глубины, не имея впитанных в детстве запретов и потому не испытывая ни вины, ни отвращения.
Земные учителя, нежные и щедрые, обучили его, не причинив вреда его чистоте. Результат был столь же уникален, сколь он сам.
Джилл не удивилась, когда Пэтти полностью, прямодушно согласилась разделить воду с Майком — та сразу поняла, что марсианская церемония влечет за собой древнейший человеческий ритуал. Джилл слегка удивилась, заметив, как спокойно Пэт воспринимает умение Майка творить чудеса и в этом. Но Джилл не догадывалась, что Патриция уже встречала на своем пути святого, и она заранее ожидала от святого большего, чем от обычного мужчины. Джилл пронзило ощущение покоя и счастья: вновь критический миг завершился верным шагом… а потом и она впала в экстаз, разделив возникшую близость.
Когда все успокоились, Джилл попросила Майка устроить Пэтти ванну с помощью телекинеза, и она взвизгивала и смеялась от восторга вместе со своей старшей подругой. Впервые Майк показал Джилл это чудо, играя, потом это стало семейной традицией. Джилл была уверена, что Пэтти это понравится. Забавно было наблюдать за Пэтти, когда она обнаружила, что невидимые руки ее моют, или когда тело ее мгновенно высохло, хотя не было ни полотенец, ни потока теплого воздуха.
— Ну, — заморгала Патриция. — теперь надо выпить.
— Конечно, милая.
— И я все еще хочу показать вам мои картинки.
Перейдя в гостиную, Пэтти встала посреди ковра.
— Поглядите на меня. На меня, а не на картинки. Что вы видите?
Майк мысленно снял с нее татуировку и посмотрел на нового брата по воде. Татуировки ему понравились, они делали ее неповторимой, выделяя среди остальных. И благодаря им у нее чувствовался аромат, схожий с марсианским, ведь почти все люди были на одно лицо, а она от всех отличалась. Он подумал, не сделать ли и ему татуировки по всему телу? Но надо бы сначала грокнуть, что там следует изобразить. Жизнь его брата по воде Джубала? Нужно обдумать. Может, и Джилл пожелает иметь татуировки. Какой узор сделает ее еще прекраснее, еще более самой собой?
Пэтти без татуировок не слишком ему понравилась — она выглядела, как и должна выглядеть женщина. Майк все еще не грокнул коллекцию Дюка, хотя фотографии научили его понимать, что существуют разнообразные размеры, формы, цвета, а также разнообразие в акробатике любви, но больше он ничего не сумел грокнуть из драгоценных картинок Дюка. Воспитание сделало Майка внимательным наблюдателем, но оно же оставило его невосприимчивым к тонкому наслаждению от созерцания эротических сцен. Конечно, он находил женщин (включая, безусловно, и Патрицию Пайвонскую) сексуально возбуждающими, но ему вовсе не нужно было на них смотреть. Запах, прикосновение значили куда больше, тут он был квазичеловеком, квазимарсианином; параллельный марсианский рефлекс (не более утонченный, чем чихание) вызывался именно этими ощущениями, но он действовал лишь во время сезона, и «секс» среди марсиан был не более романтичен, чем внутривенное вливание.
Но убрав ее картинки, Майк отчетливее рассмотрел следующее: у Патриции было ее собственное лицо, отмеченное красотой прожитой жизни. У нее, с удивлением увидел он, еще более свое лицо, чем у Джилл. И он испытал к Пэт сильное чувство, которое сам он еще не называл любовью.
У нее был свой особенный запах и свои особенный голос. Этот голос был слегка хрипловат, ему нравилось слушать, даже если он не мог грокнуть значение сказанного. Запах нес в себе примесь горечи и мускуса, оттого что она возилась со змеями. Майку нравились ее змеи, он научился обращаться с ядовитыми кобрами, и не только благодаря умению растягивать время. Они грокали вместе с ним, а он наслаждался их невинными безжалостными мыслями, они напоминали ему о доме. Майк был единственным, кроме Патриции, человеком, кто мог брать в руки Пышку, — и змея относилась к этому спокойно, даже с удовольствием. Она пребывала в таком оцепенении, что и другие могли ее трогать, но лишь Майка змея воспринимала как существо, заменяющее Патрицию.
Пусть картинки появятся…
Интересно, почему Пэтти позволила покрыть себя татуировкой, думала Джилл? Она выглядела бы чудесно, если бы не была живым комиксом. Но ей нравилась сама Пэтти, а не то как она выглядела… и она зарабатывает себе на хлеб… пока не состарится настолько, что болваны и лопухи перестанут платить за удовольствие поглазеть на нее, будь ее картинки написаны самим Рембрандтом. Может, она откладывает деньги в чулок… но тут Джилл припомнила, что Пэтти теперь брат по воде, следовательно, ей принадлежит часть огромного состояния Майка. И на душе ее потеплело.
— Ну? Что вы видите? Сколько мне лет, Майкл?
— Не знаю.
— Угадай.
— Не могу, Пэтти.
— Ну же, попробуй.
— Пэтти, — вмешалась Джилл, — Майк и правда не может — он не умеет угадывать возраст… ты же знаешь, он совсем недавно прибыл на Землю. К тому же Майк считает по-марсиански. Если нужно что-то посчитать, этим занимаюсь я.
— Ладно, тогда ты угадай. Не бойся, скажи правду.
Оглядев Пэтти, Джилл отметила ее подтянутую фигуру, но также руки, шею и глаза — и скинула пяток лет, несмотря на то, что брату по воде нужно было говорить правду.
— Ну, все еще тридцать, а?
Миссис Пайвонская чуть не подавилась со смеха:
— Вот тебе преимущество истинной Веры, милочка! Джилл, да мне скоро пятьдесят!
— Тебе столько не дашь!
— Это счастье, милая. Родив первого ребенка, я было распустилась — слово «толстуха» изобрели именно для меня. Пузо у меня висело, словно на шестом месяце беременности, груди свисали вниз, а я и не пыталась привести их в порядок. Можешь посмотреть — конечно, хороший хирург шрамов не оставляет, но на мне-то их было бы видно, появились бы дырки в двух картинках.
А потом — я увидела Свет! Не упражнения, не диета — я ем, как свинья. Счастье, моя милая. Совершенное Счастье и Вера, с помощью благословенного Фостера.
— Потрясающе! — восхитилась Джилл.
Да, Пэтти никогда не придерживалась диеты и не делала никаких особых упражнений за все то время, что Джилл была с ней знакома; а Джилл знала, как приводят в порядок бюст — нет, татуировок Пэтти нож не касался.
А Майк решил, что Пэтти научилась «думать» свое тело в такую форму, какая ей нравилась, и неважно, приписывала ли она успех Фостеру или нет. Он учил Джилл контролировать тело, но сначала ей нужно было довести до совершенства свое знание марсианского, а уж потом она сможет довести до совершенства тело. Спешить некуда, ожидание приведет к успеху. А Пэтт продолжала:
— Я хотела, чтобы вы увидели, сколько может сделать Вера. Но подлинные перемены — внутри. Само Счастье. Господу Богу ведомо, что у меня нет дара проповедника, но попытаюсь объяснить вам. Сначала вы должны понять: все прочие церкви — ловушки Дьявола, Драгоценный Иисус наш учил истинной Вере, так говорил Фостер, и я ему верю. Но в смутные времена слова Иисуса извратили и исказили до того, что и сам Он их не признал бы. Поэтому Бог послал Фостера объявить Новые Откровения и разъяснить Слово Божье.
Наставив на них указующий перст, Патриция Пайвонская внезапно превратилась в жрицу, облаченную в священное достоинство и мистические символы.
— Господь желает, чтобы мы были Счастливы. Он наполнил мир предметами, чтобы мы были Счастливы. Позволил бы Он виноградному соку превращаться в вино, если бы не желал, чтобы мы пили его и веселились? Он мог оставить его соком… или обратить в уксус, чтобы никто уже не смеялся. Разве это не правда?! Конечно, Он не желал, чтобы люди напивались допьяна, избивали жен, бросали детей… Он дал нам вещи, чтобы мы ими пользовались, а не для того, чтобы мы их ломали. Если вы желаете выпить среди друзей, видящих Свет, если вам потом хочется петь и плясать, благословляя Господа за доброту, — почему бы и нет? Господь сотворил алкоголь, Он сотворил и ноги, Он сотворил все, чтобы вы были счастливы! — Она помолчала.
— Налей еще, детка. Проповеди — такое дело, глотка пересыхает. Отличная хлебная водка, не надо разбавлять. Еще не все. Если бы Господь не желал, чтобы на женщин смотрели, Он сотворил бы их уродливыми — разумно, верно? Бог не мошенник. Он сам установил правила игры, не стал же Он устраивать все так, чтобы и выиграть никто не мог, и не пошлет Он кого-то в ад за проигрыш в азартной игре.
Ладно! Бог желает, чтобы мы были Счастливы, — и Он объяснил нам, как это делать. «Любите друг друга!» Любите змею, если бедняге нужна любовь. Любите соседа… отстраняйте лишь Сатану, его служителей, которые попытаются столкнуть вас с избранной дорожки, да прямо в ад. Под «любовью» Он вовсе не имел в виду ту жеманную любовь старой девы, которая боится поднять взор от молитвенника, чтобы не узреть соблазн плоти. Если Господь ненавидел плоть,