— Прошу прошения?
— Черт побери, ты меня не слушаешь?
— Извини, Джабл…
— Ладно, давай по-другому. Религия для многих является убежищем, и можно допустить, что какая-то религия владеет Абсолютной Истиной. Но догматическая религиозная вера — обратная сторона самодовольства. Вера, в которой я был воспитан, утверждала, что я — ее приверженец — лучше других.
Я «благословлен», а они «прокляты»; я — в царстве добра, а они — в царстве греха (И брат Махмуд попадет в царство греха). Деревенские мужики, которые мылись раз в месяц, претендовали на знание Абсолютной Истины. Они сверху вниз смотрели на людей, которые не пели с ними хвастливых гимнов о том, на какой мы короткой ноге с Господом, как он нас любит и какую устроит всем остальным взбучку в Судный День.
— Джабл, — перебила Джилл, — он не вникает!
— Извини… Мои родители хотели, чтобы я стал проповедником. Очевидно, они кое-чего добились.
— И немало.
— Не смейся. Из меня вышел бы неплохой проповедник, не заведи я вредную привычку читать книги. Если бы я имел чуть больше уверенности в себе и чуть меньше знаний — я стал бы выдающимся евангелистом. И балаган, в который нас пригласили, назывался бы молельней Архангела Джабла.
Джилл брезгливо поджала губы:
— Джабл, такие вещи нельзя говорить после завтрака!
— Я серьезно. Образованный человек понимает, когда лжет, и это ограничивает его возможности. А настоящий шаман должен верить в то, что вещает, тогда его возможности безграничны и вера заразительна. Мне не хватило веры в свою непогрешимость, я не дотянул до пророка, оставшись критиком. — Джабл нахмурился. — Фостериты искренни в своей вере, поэтому я их и боюсь. А Майк легко покупается на искренность.
— Как вы думаете, что они станут делать?
— Сначала обратят его в свою веру, а потом выманят деньги.
— Я думала, вы устроили все так, что никто не сможет отнять у Майка деньги.
— Против его воли — никто. И даже по своей воле он не откажется от состояния без разрешения правительства. Но если он захочет отдать деньги правительственной церкви — тут ему никто помешать не сможет.
— Почему?
— Милая моя, над церковью не властен никакой закон. Церкви дозволено то, что не дозволено никому другому. Церковь не платит налогов, ни перед кем не отчитывается, никем не контролируется. Церковь — это все то, что только можно назвать церковью. Когда-то делались попытки разграничить религии и культы, но это оказалось невозможным… Если Майк обратится в фостеритство, завещает имущество церкви, а сам как-нибудь на рассвете решит взойти на небеса, — все будет совершенно законно, как церковная служба в воскресенье.
— Боже мой! А я-то думала, что Майк наконец-то в безопасности!
— Дорогая моя, по эту сторону могилы безопасности не ищи.
— Что же вы будете делать, Джабл?
— Ничего. Злиться.
Майк запомнил их разговор, даже не стараясь в него вникнуть. Предмет разговора, такой простой на родном языке, на английском становился неуловимым. Даже брат Махмуд не понял его, когда он высказал простейшую формулу: «Ты есть Бог». Поэтому Майк решил подождать; скоро брат Джилл выучится его языку, и тогда он все ей объяснит. Они вникнут друг в друга, и она его поймет.
Сенатор Бун ждал их на лестничной площадке.
— Привет, народ! Благослови вас Господь! Рад вас видеть, мистер Смит!
И вас, доктор.
Он вынул изо рта сигарету и посмотрел на Джилл.
— Милая леди, кажется, я вас видел во Дворце?
— Да, сенатор. Меня зовут Джиллиан Бордмэн.
— Так я и думал. Вы верующая?
— Пожалуй, нет, сенатор.
— О, это никогда не поздно исправить. Мы будем рады, если вы посетите службу для новообращенных. Вас проводят, а мы с мистером Смитом и доком пойдем в святилище.
— Сенатор!
— Да, док?
— Если мисс Бордмэн нельзя в святилище, то мы тоже туда не пойдем, а отправимся на службу новообращенных. Мисс Бордмэн — сестра милосердия при мистере Смите.
— Мистер Смит нездоров? — встревожился Бун.
Джабл пожал плечами:
— Мистер Смит еще не вполне акклиматизировался на нашей планете. Я сопровождаю его в качестве врача и привык работать в паре с сестрой. Можем узнать мнение мистера Смита на этот счет. Майк, тебе нужна Джилл?
— Да, Джабл.
— Хорошо, мистер Смит.
Бун снова вынул изо рта сигарету, сунул туда два пальца и свистнул. Прибежал мальчик-подросток, одетый херувимом: лосины, детские сандалии, длинная широкая рубаха, а на спине — крылышки, как у голубка. У него были золотистые кудри и солнечная улыбка. «Сфотографировать бы его для рекламы ячменного пива», — подумала Джилл.
Бун приказал:
— Лети в офис и скажи дежурному, что мне нужен еще один значок пилигрима. Пароль — «Марс».
— Марс, — повторил мальчик и взлетел над толпой.
Джилл поняла, почему у него такая широкая рубаха: под ней спрятано устройство для передвижения прыжками.
— Приходится держать значки на строгом учете, — посетовал Бун. — Вы и не представляете, сколько грешников хотят вкусить Божью Благодать, не искупив своих грехов. Мы тут прокатимся да поглазеем, пока принесут третий значок.
Они протиснулись сквозь толпу и вошли в молельню — высокий просторный зал. Бун остановился.
— Заметьте, — сказал он, — торговля присутствует везде, даже в деяниях Господа. Всякий гость, посетил он службу для новообращенных или нет, приходит сюда. И что же он видит? — Бун показал на игровые автоматы. — Счастливый шанс. Бар и закусочная находятся в дальнем конце: редкий грешник дойдет туда, не попытав счастья. Но нельзя сказать, что мы берем у него деньги и ничего не даем взамен. Смотрите.
Бун протолкался к автомату, оттеснил игравшую на нем женщину:
— Дочь моя, позволь…
Она оглянулась и досада на ее лице сразу же уступила место радости:
— Прошу вас, епископ…
— Благослови тебя Господь. Видите, — Бун бросил в прорезь четверть доллара, — даже если грешник ничего не выигрывает, он получает в награду благословение и священный текст на память.
Автомат поурчал и остановился. В окошке показалось: «БОГВИДИТ — ТЕБЯ».
— А вот и сувенир. — Бун оторвал полоску бумаги, высунувшуюся из автомата. — Сохраните его, милая леди, и почаще думайте над ним.
Джилл сунула бумажку в кошелек, но сначала пробежала ее глазами. «Но брюхо грешника набито грязью. Н.О., XXII; 17», — значилось там.
— Обратите внимание, — продолжал Бун, — что выигрыш выдается не деньгами, а жетонами. Обменять их на деньги можно в казне за баром. Обычно грешники сдают жетоны на благословение и поучительные тексты. Очень многие наши прихожане вступили на путь веры именно в казне.
— Не сомневаюсь, — буркнул Джабл.
— Особенно здорово бывает, когда они срывают банк. Тогда в окошке появляются три Всевидящих Ока, играет музыка, звонит колокол. Многие падают в обморок.
Бун дал Майку жетон.
— Попробуйте!
Майк поколебался. Джабл отобрал у него жетон (не стоит подпускать парня к однорукому бандиту) и сунул его в автомат.
Майк растянул ощущение времени и попытался вникнуть, что происходит внутри автомата. Он не хотел играть, не зная правил.
Завертелись барабаны, и Майк увидел нарисованные на них глаза. Интересно, что такое «сорвать банк»? Майк синхронизировал движение глаз на барабанах, и, когда автомат остановился, все три глаза смотрели из окошка. Зазвенел колокол, хор запел осанну, автомат замигал лампочками и стал выплевывать жетоны. Бун рассыпался в поздравлениях.
Майку стало любопытно, от чего это происходит, и он опять выстроил глаза в одну линию. Все повторилось с той лишь разницей, что высыпалась не куча жетонов, а один.
— Черт меня возьми! Этого не может быть, — испугался Бун и бросил в автомат еще жетон, чтобы автомат не стоял пустой.
Майк все же не понял, что такое «сорвать банк», и еще раз выстроил глаза в ряд. У Буна отвисла челюсть. Джилл сжала руку Майка и шепотом приказала: — Перестань!
— Джилл, я хотел посмотреть…
— Без разговоров! Прекрати! Дома все объясню.
— Я бы не спешил называть это чудом, — протянул Бун. — Мне кажется, здесь обычная авария. Херувим!.. Попробуем еще раз, — и бросил жетон.
Без вмешательства Майка автомат выдал: «ФОСТЕР — ЛЮБИТ — ТЕБЯ». Прибежал херувим:
— Добрый день. Что случилось?
— Три банка подряд, — сообщил Бун.
— Три???
— Ты глухой?! Музыки не слышал? Мы будем в баре, принесешь туда деньги. И проследи, чтобы отремонтировали автомат.
— Есть, епископ!..
— Пойдемте-ка от греха подальше, — заторопил всех Бун. — Неровен час, вы нас разорите. Вам всегда так везет, док?
— Всегда, — важно заявил Харшоу. Он уже понял, что без Майка дело не обошлось и молил (Бога?), чтобы это был его последний на сегодня фокус. Бун подвел гостей к стойке с табличкой «Занято» и спросил:
— Расположимся здесь или милая леди предпочитает сидеть за столиком?
— О, спасибо, не стоит беспокоиться! («Еще раз назовешь милой леди — натравлю Майка»).
Подбежал буфетчик:
— Добрый день! Епископ, вам как всегда?
— Двойную порцию. Доктор, мистер Смит, что будете пить? Не стесняйтесь, вы гости Верховного епископа!
— Спасибо. Бренди, воду отдельно.
— Спасибо. Бренди, воды не нужно, — сказал Майк (во-первых, церемония возможна и без воды, а во-вторых, ему не хотелось пить здесь воду).
— О-о-о! Мы серьезные люди! А что будет пить милая леди? Кока-колу? Молоко?
— Сенатор, — Джилл изо всех сил сдерживалась, — вашего гостеприимства хватит на мартини?
— Разумеется! У нас лучший мартини в мире — с благословениями вместо вермута. Двойной мартини для маленькой милой леди! Поторопись, сын мой, Господь тебя благослови! У нас мало времени. Сейчас засвидетельствуем почтение Архангелу Фостеру, и — в святилище, слушать Верховного епископа. Принесли напитки и деньги в обмен на жетоны. Бун произнес тост-благословение и вручил Джаблу выигрыш — триста долларов. Джабл оставил деньги в сосуде для пожертвований.