— Этого хватит, — улыбнулась она. — Майк говорит, что пить можно даже мысленно, главное — согласие пить. Я вникаю, что это правильно.
— Верно. Это как раз то, что мне нужно. Спасибо, Пэтти.
— Все наше — твое, и ты — наш. Мы рады, что ты дома. Все остальные сейчас на службе или на уроках. Придут, когда исполнится ожидание. Хочешь осмотреть Гнездо?
Бен согласился. Патриция повела его в кухню, огромную, с баром в углу; в библиотеку, в которой было больше книг, даже чем у Харшоу; показала ванные комнаты и спальни (Патриция называла их Гнездышками, а Бен сам решил, что это спальни, потому что пол был в них мягче, чем везде).
— А вот мое Гнездышко.
Часть комнаты занимали змеи. Бен терпел, пока Патриция не подвела его к кобрам.
— Не бойся, — заверила Пэт, — они не тронут. Сначала мы держали их за стеклом, а потом Майк научил их сидеть за чертой.
— Я бы предпочел держать их за стеклом.
— О'кей, Бен. — Она опустила стеклянную загородку.
Бену стало легче, и он даже погладил боа-констриктора, когда Патриция ему это предложила. Потом они прошли в другую комнату, большую, круглую, с очень мягким полом и бассейном посередине.
— Это Внутренний Храм, — пояснила Пэт. — Здесь мы принимаем в Гнездо новых братьев. Она поболтала в воде ногой и спросила:
— Хочешь разделить воду и сблизиться? Или просто поплавать?
— Нет, не сейчас.
— Пусть исполнится ожидание, — согласилась она.
Они вернулись в огромную гостиную, и Патриция налила Бену еще мартини. Бен устроился на кушетке, но вскоре поднялся. В комнате было жарко, от выпивки он вспотел, а кушетка приспосабливалась к форме тела и тоже пригревала. Бен решил, что глупо сидеть здесь в костюме, когда на Пэтти надета только змея.
Он остался в плавках, а все остальное повесил в прихожей. На входной двери красовалась табличка «Ты не забыл одеться?» Бен подумал, что в этом доме подобное напоминание совсем не лишнее. Внимание его привлекла еще одна деталь, которую он пропустил вначале: по обе стороны стояли урны с деньгами. Урны были переполнены, и деньги валялись на полу.
Пришла Патриция.
— Вот твой стакан, брат Бен. Сблизимся и пребудем счастливы!
— Спасибо. — Бен не мог оторвать глаз от денег. Патриция проследила его взгляд.
— Я неряшливая хозяйка, Бен. Майк одним взглядом наводит порядок, поэтому я совсем распустилась и каждый раз что-нибудь забываю.
Она подобрала рассыпавшиеся деньги и затолкала в урну.
— Почему вы держите их здесь?
— А где же? Эта дверь ведет на улицу. Каждый из нас, выходя за покупками или еще куда-нибудь, берет себе, сколько нужно. Держим на виду, чтобы не забывать.
— Просто так, схватил горсть и пошел?
— Ну да. Ах, я понимаю! Здесь не бывает чужих. Если к нам приходят знакомые, мы принимаем их в других помещениях и не держим денег там, где они могут соблазнить слабого человека.
— А я слабый человек.
Пэтти хихикнула.
— Для тебя не может быть соблазна: они твои.
— А грабители? — Бен пытался прикинуть, сколько в этих урнах денег. Банкнот с однозначными числами почти не было. На полу осталась пропущенная Пэтти бумажка с тремя нулями.
— На прошлой неделе один залез.
— Сколько он забрал?
— Он не успел: Майк отослал его прочь.
— Вызвал полицию?
— Зачем? Майк никого не выдает полиции. — Патриция пожала плечами. Он просто сделал так, что грабитель исчез. И разрешил Дюку открыть потолок в садовой комнате. Я тебе ее не показала? Там на полу растет трава. Джилл говорила мне, что у тебя дома тоже растет трава.
— Да, в гостиной.
— Если я буду в Вашингтоне, ты позволишь мне походить по твоей траве?
И полежать на ней?
— Конечно, Пэтти. Мой дом — твой дом.
— Я знаю, дорогой, но мне приятно услышать это от тебя. Я лягу на траву в твоем Гнездышке и буду счастлива.
— Буду рад принять тебя, Пэтти. — Бен надеялся, что она приедет без змей. — Когда ты будешь в Вашингтоне?
— Не знаю. Ожидание еще не окончилось. Майк должен знать.
— Ладно, соберешься приехать, предупреди, чтобы я не уехал. А впрочем, это не обязательно: Джилл знает код моей двери. Пэтти, вы считаете свои деньги?
— Зачем?
— Обычно люди считают.
— Мы не считаем. Берем, сколько возьмется, потом, если осталось, кладем обратно. Когда в урне становится мало денег, я беру у Майкла еще. Как, оказывается, все просто! Бен знал, что на Марсе общество устроено по модели, близкой к безнадежному коммунизму. Майк перенес это общественное устройство в свой храм, внешне приспособив к местным условиям. Интересно, знает ли Пэтти, что деньги фальшивые?
— Пэтти, сколько вас здесь, в Гнезде? — Бен сначала встревожился, но потом отогнал тревожные мысли: за его счет у них жить не получится, потому что у него дома не пещера Али-Бабы.
— Сейчас скажу… около двадцати, включая новых братьев, которые еще не умеют думать по-марсиански и не посвящены.
— А ты посвящена, Пэтти?
— О, уже давно! Я преподаю марсианский начинающим и помогаю новым братьям. Мы с Дон (Дон и Джилл — верховные жрицы) — известные фостеритки и показываем другим фостеритам, что Вселенская Церковь не вступает в конфликт с Верой точно так же, как членство в баптистской секте не мешает стать масоном. — Пэт показала поцелуй Фостера, рассказала его историю, а также историю симметричного поцелуя Майкла.
— Я рассказываю ученикам, как трудно заслужить поцелуй Фостера, и говорю, что так же трудно добиться права вступить в наше братство, в наш Внутренний Храм. Многие готовы посвятить этому всю жизнь.
— Это так трудно?
— Конечно. Нам с тобой, Джилл и некоторым другим повезло: Майк сразу назвал нас братьями, а остальных он сначала обучает. Он учит их не слепо верить, а сначала понимать, во что они верят. Для этого нужно научить людей думать по-марсиански. Это нелегко, я сама еще не научилась как следует. Но ты знаешь, учиться и работать — такое счастье! Ты спрашивал, кто у нас в Гнезде. Дюк, Майк, Джилл, два фостерита — Дон и я, один обрезанный еврей, его жена и четверо детей…
— Даже дети?
— О, у нас много детей. Мы устроили для них отдельное детское Гнездо. Иначе было бы невозможно работать. Хочешь посмотреть?
— Как-нибудь потом.
— Католическая семья — три человека, мормонская семья — еще трое, остальные протестанты. Да, еще один атеист — он считал себя атеистом до тех пор, пока Майк не открыл ему глаза. Он пришел, чтобы посмеяться над нами, но остался учиться и скоро сам станет пастором. Нас девятнадцать человек, но мы редко сходимся все вместе — только на особые службы во Внутреннем Храме. Гнездо рассчитано на восемьсот одно место — три в дважды второй степени (так считают на Марсе). Майкл говорит, что нам еще не скоро понадобится большее. Бен, хочешь посмотреть, как Майкл проповедует?
— Мы не помешаем службе?
— Нет. Подожди, я оденусь.
Она вышла в одеянии, похожем на свидетельскую форму Энн, только рукава были в виде ангельских крыльев, а на сердце — символ Вселенской Церкви — девять концентрических окружностей со стилизованным Солнцем в центре. Это оказалось ритуальным облачением: на Джилл и других были такие же одежды, только у Пэтти был высокий ворот, под которым она скрывала татуировку. На ноги она одела носки и сандалии.
— Джабл, она сразу стала величественной и показалась старше. Правда, пятидесяти я бы ей все равно не дал. А какая у нее кожа, разве можно такую кожу портить татуировкой!
Я тоже оделся; она просила пока не надевать туфли. Мы вышли в коридор, там я обулся, мы сели в лифт и спустились на несколько этажей. Потом очутились в галерее, над залом для общих собраний. Там был Майк с какой-то жрицей. Издали я принял ее за Джилл, но затем разглядел, что это другая жрица — Дон Ардент.
— Как ты сказал?
— Дон Ардент, урожденная Хиггинс.
— Мы с ней встречались.
— Я знаю. Она без ума от тебя, а ты тут скромничал.
Джабл покачал головой.
— Я говорю о той Дон Ардент, с которой я встретился мельком два года назад. Она меня, наверное, забыла.
— Она тебя отлично помнит. Собирает все твои сочинения, выслеживает их под любым псевдонимом, записывает на пленку и слушает на сон грядущий. Говорит, что ночью ей снятся сказочные сны. Тебя там все знают. Повесили в гостиной портрет — цветную голографию в натуральную величину. Впечатление такое, что тебе отрубили голову и прибили к стене. Это тебя Дюк заснял.
— Вот негодяй!
— Его Джилл попросила.
— Вдвойне негодяйка!
— Ее подбил Майк. Джабл, ты должен гордиться: ты — святой Великой Церкви.
— Как они посмели! — не переставал ужасаться Джабл.
— Очень просто. Майк говорит, что все началось тогда, когда ты объяснил ему природу человеческой веры в Бога и он понял, как научить людей марсианской вере.
Харшоу застонал. Бен продолжал:
— Кроме всего прочего, Дон считает тебя красавцем-мужчиной. Если не принимать во внимание этого ее заблуждения, она умница и очаровательная женщина… Я отвлекаюсь… Майк увидел нас, крикнул: «Привет, Бен! Я скоро!» и вернулся к службе. Джабл, эту службу надо видеть! Майк совсем не похож на проповедника: светский костюм (правда, белый), приятные простые манеры. Прямо-таки торговый агент. Рассказывал побасенки и шуточки с пантеистическим смыслом. Одна притча была про червя, который рыл-рыл землю и встретил другого червя. И говорит ему: «Какой ты красивый! Давай поженимся!» А тот отвечает: «Ты что, дурак? Я твой второй конец!» Ты такое слышал когда-нибудь?
— Нет, я это написал.
— Вот не думал, что у этого анекдота такая борода! Майк его здорово использовал. Он имел в виду, что если ты встретишь разумное существо: мужчину, женщину, бродячую кошку, — значит, встречаешь свою вторую половину. Мы запутались во Вселенной, как в сети, давайте с этим согласимся и будем из этого исходить.
— Солипсизм плюс пантеизм, — грустно сказал Харшоу, — равняется нулю.