Они подошли ко входу в Гнездо. Бен снял туфли и помог Патриции разуться. В гнезде Бен разделся до плавок и подумывал о том, чтобы снять и их. Он начал понимать, что ходить в Гнезде одетым так же неудобно и неприлично, как явиться в бутсах на танцы. Окон нет, на двери висит памятка, в комнатах тепло, как в живых внутренностях, да и Патриция приглашала раздеться. То, что она сама ходит голая, Бен отнес на счет возможных странностей в поведении татуированных женщин, но, войдя в гостиную, он увидел мужчину, на котором было на одну змею и на много картин меньше, чем на Патриции. «Ты есть Бог», — приветствовал их мужчина и пошел в сторону «Гнездышек» и ванных комнат. На кушетке осталась лежать голая женщина.
Кэкстон знал, что во многих семьях заведено ходить по дому нагишом. А здесь и была семья — все друг другу братья. Но он никак не решался снять фиговый листок: если войдет кто-то одетый, ему будет стыдно. Надо же: еще не разучился краснеть!
— Что бы ты сделал на моем месте, Джабл?
Харшоу поднял брови:
— Чего ты хочешь? Майк волен организовывать свой семейный быт на нудистский манер. Человеческое тело бывает красивым и отвратительным, но это ничего не значит.
— Черт возьми, как приятно судить обо всем с высоты Олимпа! Что-то я не разу не видел, как ты бегаешь в компании без штанов. — Ты тоже ходишь в штанах, но я уверен, что не из скромности. Просто-напросто боишься показаться смешным! Это древний невроз с длинным псевдогреческим названием.
— Неправда! Я просто не знал, как лучше поступить!
— Вот именно, сэр, неправда. Вы знали, как следует поступить. Но вы боялись при этом выглядеть глупо или подозревали, что сработает мужской рефлекс. Мне кажется, что у Майка есть причины именно таким образом устраивать свой быт. Он ничего не делает просто так.
— Это правда. Джилл мне объяснила.
Бен стоял в прихожей, держась за плавки и все еще не решаясь их снять. Вдруг кто-то обнял его за талию.
— Бен, милый! Как здорово!
Джилл бросилась в его объятия, прижалась жадным теплым ртом к его губам, и Бен не пожалел, что разделся. Джилл уже не была Праматерью Евой, на ней был наряд жрицы, но Бен радостно сознавал, что держит в руках живую, теплую женщину.
— Господи, — сказала она, отрываясь от его губ, — как я по тебе скучала! Ты есть Бог!
— Ты есть Бог, — уступил он. — Джилл, ты еще никогда не была такой красивой!
— Положение обязывает, — согласилась она. — Знаешь, как было приятно, когда ты смотрел на меня в финале!
— В финале?
— Джилл имеет в виду конец службы, — вмешалась Пэтти, — когда она изображала Мать всего сущего. Это цирковой термин. Ну, пока, я побежала.
— Пэтти, ты забыла, что мы не спешим?
— Я не спешу, а бегу. Сейчас уложу мою девочку спать — и в класс. Поцелуемся на прощание?
Бен поймал себя на том, что целует Патрицию. На змей он старался не обращать внимания. Потом Патриция поцеловала Джилл.
— Пока! — И неторопливо удалилась.
— Она прелесть, правда, Бен?
— Правда, хотя вначале она меня смутила.
— Понимаю. Пэтти всех ошеломляет, потому что никогда не сомневается, а сразу делает то, что считает правильным. Этим она похожа на Майка. Она лучше нас всех постигла его науку, ей бы быть верховной жрицей, но татуировки мешают выполнению некоторых обязанностей. Отвлекают. А она не хочет их снимать.
— Снять столько татуировок? Она может умереть!..
— Нет, милый. Майк способен сделать это без ножа и без боли. Но она считает их частью себя. Садись. Дон принесет ужин. Мне нужно поесть, пока ты здесь, а то после не успею. Тебе понравилось у нас? Дон говорит, ты был на общей службе.
— Был.
— Ну как?
— Майк сумел бы продать змеям ботинки.
— Бен, тебя что-то беспокоит?
— Нет.
— Ладно, поговорим об этом через недельку-другую.
— Я к тому времени уеду.
— У тебя уже не осталось материала?
— Есть на три дня. Но мне все равно нужно ехать.
— А я думала, ты погостишь. Ну, ладно, позвонишь, когда захочешь приехать.
— Не думаю, чтобы мне захотелось.
— Захочется, вот увидишь. У нас не совсем церковь.
— Да, Пэтти что-то такое говорила.
— По внешним признакам наша организация — церковь. Но мы не стараемся показать людям путь к Богу. Мы не пытаемся спасать души: душу нельзя спасти, потому что нельзя погубить. Мы не стараемся обратить людей в нашу веру: то, что мы им предлагаем — не вера, а правда, и это можно проверить. Мы даем им правду, насущную, как хлеб. Мы показываем им способ жизни, при котором война, голод, насилие становятся такими же бессмысленными, как одежда в нашем Гнезде. Но для этого они должны выучить марсианский. Мы ищем людей, способных верить тому, что они видят, готовых упорно работать: ведь изучение языка — это серьезная работа. Нашу правду нельзя выразить английскими словами, как Бетховеновскую Пятую. — Она улыбнулась. — Майк не спешит. Перед ним проходят тысячи людей, а он отбирает единицы. Некоторые остаются в Гнезде, и он учит их дальше. Когда-нибудь мы выучимся настолько, что сможем организовать собственные Гнезда… Но это еще впереди, мы ведь только учимся. Правда, дорогая?
Бен поднял глаза и увидел вторую верховную жрицу — Дон, с подносом в руках. Она была одета, как Патриция, только без татуировок.
— Угощайся, брат Бен. Ты есть Бог, — улыбнулась Дон.
— Ты есть Бог. Спасибо.
Она поцеловала его, расставила тарелки и принялась за еду. Бен пожалел, что она села рядом: ему хотелось полюбоваться ее божественными формами со стороны.
— Еще рано, Джилл, — говорила тем временем Дон, — но ожидание скоро исполнится.
— Видишь, Бен, — заговорила Джилл, — я сделала перерыв, чтобы поесть, а Майк уже три дня не ест и не сядет есть, пока не освободится. Потом наестся на неделю вперед и снова будет работать. В отличие от нас он не устает.
— Я тоже не устала, Джилл. Хочешь, я заменю тебя, а ты посидишь с Беном? Давай сюда форму.
— Сумасшедшая! Сколько ты не отдыхала? Кстати, надо сказать Пэтти, пусть закажет еще двенадцать дюжин облачений. Майк почти все израсходовал. — Уже заказали.
— Почему мне не сказали? Мое уже тесновато, — она повела плечами, и у Бена захватило дух. — Поправляемся…
— Есть немножко.
— Это хорошо. Мы были суховаты. Смотри, Бен, у нас с Дон одинаковые фигуры: рост, объем груди, талии, бедер. И цвет кожи. Мы были с самого начала похожи, а Майк сделал нас почти близнецами. Дорогая, встань, пусть Бен посмотрит.
Дон отставила тарелку и приняла позу, в которой Джилл представляла Праматерь Еву. Джилл сказала с полным ртом:
— Видишь, Бен, это я.
— Не совсем, — улыбнулась Дон.
— Да, я почти жалею, что у нас не одинаковые лица. Хотя лица становятся похожими, потому что мы делаем одинаковую работу. Знаешь, как удобно иметь близнеца? Дон может купить платье, а оно и мне подойдет…
— Я думал, что тебе уже не нужны платья, — медленно сказал Бен.
— Что ты! Не ходить же нам на танцы в этом, — удивилась Джилл.
— Мы ходим танцевать, чтобы не засыпать… Садись, доедай, Бен уже насмотрелся. Бен, в той группе, которую ты видел, есть замечательный танцор, а в городе полно ночных клубов. Мы с Дон одно время не давали ему спать по ночам, и бедняга едва не засыпал на уроках. Но теперь ему и не нужно спать: он в Восьмом Круге. А почему ты решил, что нам не нужны платья?
— Потому, — Бен поведал ей о своих мучениях.
Джилл сделала круглые глаза, засмеялась, но одернула себя.
— Понимаю. Милый, я осталась в облачении, потому что мне сейчас снова выступать. Если бы я догадалась, что это тебя смущает, то, конечно, сняла бы. Мы уже привыкли друг к другу и не смущаемся; одеваемся и раздеваемся по необходимости. Если не хочешь, можешь не снимать плавки или наоборот, сними, если хочешь.
— Гм…
— Только не сердись, — Джилл улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. — Я вспоминаю, как Майк пошел на пляж. Помнишь, Дон?
— До конца жизни не забуду!
— Бен, ты же знаешь, что такое Майк. Мне приходилось его всему учить.
Он никак не мог понять, зачем людям одежда, пока не обнаружил, что мы страдаем от холода, сырости и жары. На Марсе не стыдятся наготы. Только недавно он стал воспринимать одежду как украшение — когда мы стали проводить костюмированные представления. Раньше Майк делал все, что я велю, не задумываясь. Теперь он хочет все понимать. Мы учимся быть людьми с самого детства, а он не имел такой возможности. До сих пор в его воспитании есть пробелы. Он часто поступает так, как у людей не принято. Мы все его учим; все, кроме Пэтти, которая считает, что Майк во всем прав. Он так до конца не вник, что такое одежда. Он считает ее помехой в сближении людей, барьером на пути любви. Майк лишь недавно понял, что барьер иногда нужен — с чужими. А до тех пор он одевался только тогда, когда я его об этом просила. Однажды у меня не получилось. Мы тогда приехали в Байя Калифорниа и встретили — уже во второй раз — Дон. Мы с Майком остановились в отеле, и ему так хотелось вникнуть в океан, что утром, когда я еще спала, он встал и отправился к морю. Бедный Майк! На берегу он разделся и пошел в воду. Поднялся скандал, мне пришлось выручать его из полиции.
На лице Джилл вдруг появилось отсутствующее выражение.
— Майк зовет. Поцелуй меня на прощание, Бен. Утром увидимся.
— Ты уходишь на всю ночь?
— Наверное. Попалась большая группа. — Джилл приподнялась, потянула к себе Бена и оказалась в его объятиях.
— А ты кое-чему научился, — пробормотала она.
— Что ты! Я был верен тебе, по-своему.
— Ну, да. По-своему и я была тебе верна. Я не упрекаю, а констатирую, что Доркас наконец-то научила тебя целоваться.
— Ох, эти женщины…
— Поцелуй меня еще, урок подождет. Я постараюсь быть Доркас.
— Оставайся лучше сама собой.
— Конечно, останусь, но Майк говорит, что Доркас целуется лучше всех — глубоко вникает в поцелуй.