— Чепуха! Ты сам знаешь, Вонючка, что астрология — ерунда на постном масле.
— Разумеется. Сама Элли это тоже признает. Большинство астрологов — шарлатаны. Но Элли занимается гороскопами еще активнее, чем раньше, с применением марсианской астрономии. Таким образом она вникает в жизнь. Все равно куда смотреть — в воду, в хрустальный шар или в куриные внутренности. Главное — видеть. А она видит.
— Что это значит?
— Это значит, что она может осмыслить не только то, что ее окружает непосредственно, а охватить гораздо большую область Вселенной. Майка этому научили марсиане, Элли — талантливая самоучка. Ей можно простить глупое орудие труда — астрологию. Четки тоже глупая вещь, но иногда помогает, — он достал из кармана четки и принялся перебирать. — Если человек переворачивает кепку козырьком назад и выигрывает в покер — пусть переворачивает, лишь бы деньги шли. Харшоу поглядел на четки и спросил: — Ты до сих пор правоверный? Или примкнул к церкви Майка!
— И то, и другое, — сказал Махмуд, отложив четки.
— Вонючка, это несовместимые мировоззрения.
— Это верно лишь на первый взгляд. Можно сказать, что я принял религию Марьям, а она — мою. Но, Джабл, брат мой, я остался рабом Божиим, подвластным его воле, и вместе с тем говорю: «Ты есть Бог. Все, что мыслит и чувствует, есть Бог». Пророк никогда не утверждал, что он последний из пророков, и сказал все, что только можно было. Покоряться воле Бога — не значит быть роботом, неспособным сделать выбор, а, значит, и согрешить. Покорность может подразумевать — непременно подразумевает ответственность за то, что ты несешь в мир. Мы можем превратить мир в райский сад, но можем и разрушить, — он улыбнулся. — Бог может все, кроме одного: он не может уйти от себя, отказаться от своей тотальной ответственности и должен вечно покоряться своей воле. И моей, и вашей, и Майка…
Джабл вздохнул:
— Утомила меня твоя теология. Где Бекки? Двадцать лет ее не видел, соскучился…
— Еще увидите, но чуть позже. Она занята: диктует. Я сейчас объясню. Каждый день я вхожу в мысленный контакт с Майком. Это занимает несколько секунд, но по насыщенности информацией равно восьмичасовому рабочему дню. Все, что я узнаю от него, я диктую на магнитофон. Потом люди, обученные марсианской фонетике, транскрибируют это. Затем Марьям печатает, а мы с Майком, (чаще я, Майку некогда) проверяем. Майк знает, что мы с Марьям собираемся домой. Он готовит нам домашнее задание на несколько лет вперед. Уже готовы ленты с лекциями, которые мы перенесем на бумагу, когда закончим словарь. Очевидно, нам с Марьям скоро захочется домой, потому что Майк стал передавать словарь ускоренным методом. В восьми комнатах стоят магнитофоны и работают одновременно и почти беспрерывно. Майк вводит Джилл, меня, Марьям, Элли, некоторых других по очереди в транс, передает часть словаря, а мы сразу же надиктовываем на магнитофон. Кому попало эту работу поручить нельзя. Нужно, чтобы человек имел хорошее произношение, великолепную память и способность входить в контакт. У Сэма есть все, кроме произношения. Он умудряется говорить по-марсиански с еврейским акцентом. Так вот, Элли сейчас диктует. Для того, чтобы ничего не забыть, она должна находиться в состоянии, близком к трансу. Если ее прервать, она выйдет из этого состояния и все забудет.
— Я понял, — кивнул Джабл, — хотя мне трудновато представить Бекки в роли адепта марсианской веры. Правда, когда-то она была отличной ясновидящей. Такие мысли читала — зрители только ахали! Вонючка, если для работы нужны покой и уединение, почему бы тебе не приехать ко мне? Я пристроил новое крыло, места хватит.
— Может быть, приедем. Мы еще в ожидании.
— Милый, — оживилась Мириам, — я с удовольствием поеду, если Майк выставит нас из Гнезда.
— Ты хочешь сказать, что когда мы вникнем, придет пора оставить Гнездо?
— Это одно и то же.
— Ты говоришь правильно, моя дорогая… А когда нам дадут поесть? Я испытываю в этом до смешного немарсианскую потребность. Что-то Пэтти запаздывает…
— Ты от нее слишком многого хочешь; она не может одновременно работать над словарем, быть всем нянькой, бегать по поручениям Майка и подавать тебе еду, как только ты проголодаешься. Джабл, Вонючка никогда не станет проповедником: он раб своего желудка.
— Я от него мало отличаюсь.
— А вы, женщины, могли бы Пэтти помочь, — сказал Махмуд.
— Это запрещенный прием. Ты отлично знаешь, что мы стараемся помогать, но нам ничего не дают делать. Тони в кухню вообще никого не пускает. — Мириам встала. — Джабл, пойдем, разведаем, что там на обед. Тони будет польщен вашим визитом.
Харшоу последовал за ней. Тони сначала скривился, но, увидев, кого привела Мириам, радушно заулыбался и стал показывать свою лабораторию, предавая анафеме негодяев, уничтоживших вместе с гнездом его кухню. Тем временем ложка, без видимой посторонней помощи, размешивала соус. Сесть во главе стола Харшоу отказался. Почетное место осталось свободным. Джабл никак не мог отделаться от чувства, что туда сел Майк, и все его видят, а он Харшоу, нет. Напротив Джабла оказался доктор Нельсон. Джабл удивился бы больше, если бы Нельсона здесь не было.
— Привет, Джабл! У нас общая вода.
— Глубокой воды! За доктора здесь?
Нельсон покачал головой:
— За студента.
— Что выучил?
— Что медицина никому не нужна.
— Я мог вам это сказать еще двадцать лет назад, если бы вы спросили.
Вана видели?
— Он должен быть сегодня ночью или завтра утром. Только прилетел.
— Он здесь часто бывает? — спросил Джабл.
— Не очень, ему некогда. Учится заочно.
— Рад буду его повидать, больше года не встречались.
Нельсон переключил свое внимание на Доркас, сидевшую справа от него, Харшоу тоже заговорил с соседом справа. В воздухе висело еще более плотное ожидание, чем раньше. Внешне же все было совершенно спокойно — обычный семейный обед.
Пошел по кругу стакан воды. Когда дошла очередь до Харшоу, он сделал глоток и передал стакан соседке слева, от благоговения потерявшей дар речи.
— Прими от меня воду!
Она еле вымолвила:
— Спасибо, оте… Джабл.
Больше он ничего от нее не добился.
Стакан, завершая круг, оказался на свободном месте во главе стола. В нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, опрокинулся, вода исчезла, а стакан опустился на скатерть. Джабл решил, что стакан был выпит в его честь. Почему же церемония не сопровождалась приличествующей случаю вакханалией? Из-за осадного положения или из-за почтения к нему, Харшоу? Джабл склонился в пользу второго предположения и почувствовал досаду. С одной стороны, он был рад, что ему не пришлось отказываться от приглашения, которое в его годы он был не в силах принять, а с другой… Ребята, сегодня на каток не пойдем, развлечем бабушку, поиграем с ней в домино… Нет, лучше на каток, и переломать ноги, чем признать, что годен только для домино.
От этих размышлений Харшоу отвлек сосед справа, которого звали Сэм.
— Мы потерпели лишь кажущееся поражение, — говорил он. — На самом деле мы продвигаемся вперед. Конечно, у нас будут неприятности: никакое общество никому не позволит безнаказанно подрывать его устои. А мы отвергаем все его институты — от собственности до брака.
— Вы отвергаете собственность?
— Да, в том виде, в котором она существует. В настоящий момент Майкл бросил вызов лишь кучке жуликов. А что будет, когда в стране появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которых не смогут остановить замки и стены, которым только самодисциплина сможет приказать не брать чужого? Поверьте, наша самодисциплина будет сильнее всяких законов. Но никакой банкир этого не поймет, пока не повторит наш тернистый путь… и не перестанет быть банкиром. Что станет с рынком, когда всем будет заранее известно, как станут двигаться товары?
— Сами вы это знаете?
— Мне это безразлично. Но мой двоюродный брат Саул — вон тот, здоровенный — вместе с Элли пытается в это вникнуть. Майк призывает их к осторожности, не позволяет кого-либо сильно разорять, советует хранить деньги на нескольких счетах… Человек, владеющий нашей дисциплиной, сделает деньги на чем угодно и гораздо успешнее, чем непосвященный. Деньги и собственность не исчезнут, Майк говорит, что это полезные вещи, но они будут действовать по новым правилам. Тот, кто не приспособится к этим правилам — разорится. Что станет с «Лунар Энтерпрайзез», когда люди смогут добираться до Луны способом телепортации?
— Мне продавать акции или покупать?
— Спросите Саула. Он может разорить корпорацию, а может не трогать еще лет двести. А как учителя станут справляться с детьми, которые будут знать больше, чем они? Что делать врачам, если люди перестанут болеть? Что станет с текстильной и швейной промышленностью, когда люди перестанут одеваться? А во что превратится сельское хозяйство, когда мы сможем приказать сорнякам не расти, а урожай будет убираться сам собой? Все изменится до неузнаваемости. Теперь о семье. Вы знаете, сколько денег наша страна тратит ежегодно на противозачаточные средства?
— Знаю. Только на таблетки больше миллиарда.
— Ах да, вы врач…
— Любитель.
— Представляете, что станет с промышленностью, выпускающей контрацептивы, а заодно и с моралистами, когда зачатие будет происходить лишь по желанию женщины, когда она будет защищена от венерических заболеваний, когда она сможет искать любви с откровенностью, о которой не мечтала и Клеопатра? Когда мужчина, намерившийся ее изнасиловать, исчезнет с лица земли в мгновение ока? Женщина освободится от вины и страха, но станет неуязвимой. Не только на фармацевтической промышленности, еще на очень многом будет поставлен крест.
— Я это не совсем понимаю. Меня подобные проблемы мало волнуют.
— Не отомрет лишь институт семьи.
— В самом деле?
— Да. Он укрепится, оздоровится. Семья станет источником наслаждения и потому будет нерушимой. Видите вон ту брюнетку?
— Да, я уже имел возможность ею восхититься.