— И что было с ним потом?
— Откуда я знаю? Пятьсот лет! Я просто не доживу до тех лет.
— Так вы думаете, что его занесло в будущее?
— Или в прошлое. Он вполне мог оказаться в пятнадцатом веке. Или в двадцать пятом. Шансы совершенно равные. Здесь неопределенность — симметричные уравнения. Иногда я думаю… хотя, конечно, нет — …просто имена похожи…
Я не стал спрашивать, что он имел в виду, мне внезапно пришла в голову та же мысль, и волосы у меня встали дыбом. Но у меня хватало своих проблем, и я не стал развивать эту идею. Тем более, что в пятнадцатом веке человек никак не мог попасть в Италию из Колорадо.
— …И я решил прекратить опыты. Это уже не наука, когда не видишь результатов эксперимента. Хорошо, если он попал в будущее, а если в прошлое… это значило бы, что я своими руками отправил друга на расправу дикарям. Или на съедение диким зверям.
Я подумал, что с тем же успехом он мог стать Великим Белым Богом[23], но придержал эту мысль при себе.
— Но меня-то не нужно посылать так далеко.
— Если вы не возражаете, сэр, не будем больше об этом.
— Как хотите, профессор, — сказал я, не собираясь сдаваться. — Позвольте подбросить вам идею.
— Валяйте.
— Мы можем повторить опыт, точнее, устроить генеральную репетицию.
— Что вы имеете в виду?
— Нужно подготовить аппаратуру к перемещению живого существа — я, так и быть, отказываюсь от этой чести. Мы все сделаем так, как будто вы собрались переместить меня, вплоть до момента нажатия кнопки. Тогда я смогу описать опыт… в меру своих сил, конечно.
Он поворчал немного, но было видно, что ему не терпится показать свою игрушку во всей красе. Он взвесил меня, потом подобрал несколько железных чушек по моему весу — сто пятьдесят футов.
— На этих же весах я взвешивал бедного Винсента.
Мы перенесли чушки на площадку.
— И какое же время мы выберем? Назначайте.
— Вы говорили, что аппаратура у вас точная?
— Да, говорил. А вы что, сомневаетесь в этом?
— Нет, нет! Ну, давайте, прикинем: сегодня двадцать четвертое мая… что, если будет тридцать один год, три недели, один день, семь часов, тринадцать минут и двадцать пять секунд?
— Что за чушь, сэр! Когда я говорю «точность», я имею в виду стотысячные доли, а со стомиллионными мне некогда было возиться.
— Ясно. Но вы понимаете, что для меня важны подробности, а я так мало понимаю, так мало разбираюсь во всем этом. Не трудно будет настроиться на тридцать один год и три недели?
— Не трудно. Максимальное значение ошибки составит не более двух часов, — он поколдовал над приборами. — Можете забираться на платформу.
— И это все?
— Да. Остается подключить энергию. Напряжение, которое я использовал в опыте с монетами, здесь не годится. Но это не имеет значения, ведь мы не будем ничего перемещать.
Я был разочарован и постарался состроить соответствующую мину.
— Так вы и не собирались доводить дело до конца? Вы просто делали все теоретически?!
— Черт подери, сэр, вовсе нет!
— Но если вам не дают энергию…
— Найдется и энергия, если вам так хочется. Подождите.
Он отошел в угол, к телефону. Похоже, он висел здесь еще со времени основания лаборатории. В 2001 году мне еще не встречался такой раритет. Разговаривая с ночным диспетчером университетской подстанции, доктор Твишелл не опускался до спора с представителем невежественной толпы. Он был, как и подобает истинному гению, резок, краток и категоричен:
— …а мне наплевать на то, что вы думаете! Перечитайте инструкцию. Я имею право получить все, что мне захочется. Ну что, нашли параграф? Или вы хотите, чтобы завтра утром я сам нашел его вам, но уже в присутствии ректора? Что? Вы хоть читать-то умеете? Удивительные способности! А писать? Тогда напишите: через восемь минут дать полное напряжение на аппаратуру Торнтоновской Мемориальной Лаборатории ввиду экстренной необходимости. Прочтите, что вы записали. — Он повесил трубку. — Ну, и народец! Он подошел к пульту, повертел ручки и замер в ожидании. Даже со своей платформы я видел, как прыгнули стрелки на приборах. На пульте загорелся красный глазок.
— Есть энергия, — констатировал доктор Твишелл.
— И что дальше?
— Ничего.
— Так я и думал.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что сказал. Дальше — ничего.
— Боюсь, что не понял вас. Я думал, вы сообразите. Ничего не произойдет, пока я не замкну пусковой контакт, и тогда вы переместитесь на тридцать один год и три недели.
— А я вам говорю — ничего у вас не получится.
Он помрачнел.
— Мне кажется, сэр, вы слишком много себе позволяете.
— Называйте это как хотите. Я пришел сюда, доктор, чтобы узнать, насколько правдивы слухи о вашем открытии. И узнал. Я видел пульт с разноцветными кнопочками, такими же, как в дешевом фильме про ученого-безумца. Еще я видел этот балаганный фокус с двумя монетами. Не слишком убедительный — ведь вы сами выбрали монеты и сами сказали, как их следует поместить на платформе — у ярмарочных магов это получается лучше. Я слышал кучу горячих слов, но эти слова ничего не стоят. Все разговоры о вашем великом открытии — это просто блеф. Кстати, в Управлении Безопасности тоже так думают. Ваш отчет даже засекречивать толком не стали, просто подшили в общую папку вместе с другими малозначительными бумагами. Время от времени его достают и перечитывают смеха ради.
Бедный старикан. Мне показалось, что его вот-вот хватит апоплексический удар. Задел-таки я его слабую струнку, сыграл-таки на его тщеславии.
— Вылезайте оттуда, сэр. Подойдите сюда. Я вас сейчас проучу. Голыми руками всю душу вытрясу!
Он разъярился и вполне мог избить меня, несмотря на разницу в возрасте, весовой категории и состоянии здоровья.
— Я не боюсь вас, папаша, — ответил я. — И этой дурацкой кнопки тоже не боюсь. Ну-ка, нажмите ее.
Он глянул на меня, глянул на кнопку, но не нажал.
Я заржал и сказал:
— Дохлый номер, как говорят мальчишки. Твиш, вы просто старый надутый шарлатан, чучело гороховое. Правду говорил полковник Трэшботтом…
И тут — свершилось!!!
Глава десятая
Когда он треснул по кнопке, я крикнул, пытаясь остановить его. Но было поздно: меня уже несло куда-то. Я успел подумать, что не стоило доводить дело до такого конца. Я лишился всего и чуть не довел до инфаркта бедного старика, который не сделал мне ничего плохого. Я не знал, куда меня несет. И что хуже всего, не знал, доберусь ли я туда.
И тут я прибыл. Падать было невысоко, фута четыре, но я не был готов к этому и плюхнулся, как мешок.
— Откуда вы взялись, черт побери? — сказали надо мной.
Рядом стоял, руки в бока, лысый поджарый мужчина лет сорока. Взгляд у него был проницательный, лицо — умное и приятное, если не считать того, что он явно на меня сердился.
Я сел и обнаружил под собой гравий пополам с сосновыми иголками. Рядом с мужчиной стояла красивая женщина, гораздо моложе его. Она удивленно смотрела на меня, но ничего не говорила.
— Где я? — глупо спросил я.
Мне следовало бы спросить «Когда я?», но это прозвучало бы уж совсем по-дурацки и, кроме того, не имело смысла. Стоило на них взглянуть, чтобы сразу понять, что это не 1970 год.
Но это был и не 2001; в 2001 здесь стояла лаборатория. Итак, я попал не туда.
Из одежды на них был только густой загар. Меньше, чем стиктейтовский костюм. Но держались они непринужденно и ничуть не смущались своей наготы.
— Долго же до вас доходит. Я спросил, как вы здесь оказались? — он огляделся. — Что-то на деревьях не видно вашего парашюта. Что вы здесь делаете? Эта территория — частная собственность. Ваше вторжение незаконно. И где вы разжились этой шутовской одеждой?
Я не усматривал ничего непристойного в моем костюме, особенно, по сравнению с их «одеждой», но промолчал. Другие времена, другие обычаи. И я с моим костюмом вполне мог нажить себе неприятностей.
Женщина взяла его за руку.
— Оставь его, Джон, — мягко проговорила она, — похоже, он болен.
Мужчина взглянул на нее, потом снова уставился на меня.
— Вы больны?
Я кое-как поднялся на ноги.
— Пожалуй, нет. Разве что несколько синяков. А какое сегодня число?
— Что?! С утра было третье мая, первое майское воскресенье. Верно, Дженни?
— Да, дорогой.
— Послушайте, — настаивал я, — у меня была контузия, здорово треснули по голове. Назовите, пожалуйста, дату. Полную, понимаете?
— Как так — полную?
Мне не следовало спрашивать об этом, нужно было раздобыть газету или календарь, но я не мог ждать.
— Какой сейчас год?
— Ну ты даешь, братец! Конечно, 1970, — ответил он, пристально разглядывая мою одежду.
Я чуть не упал от радости. Все-таки свершилось! Получилось, черт побери! Мне снова повезло.
— Спасибо, — широко улыбнулся я. — Вы и представить себе не можете, как я вам благодарен. — Он смотрел на меня, как на буйного, и я поспешил добавить: — У меня бывают приступы амнезии. Однажды я потерял целых пять лет.
— Да, вам не позавидуешь, — медленно произнес он. — Но сейчас вы достаточно здоровы, чтобы ответить на мои вопросы?
— Не приставай к нему, милый, — вмешалась женщина. — Похоже, он славный парень. А сюда забрел просто по ошибке.
— Посмотрим. Ну?
— Да, я здоров… уже целую минуту. Повторите, пожалуйста, вопрос.
— Ладно. Как вы сюда попали? И зачем так вырядились?
— Честно говоря, не знаю, как я здесь очутился. Я даже не знаю, где я сейчас. Приступ накатил совершенно внезапно. А что до одежды… ну, назовите это просто причудой. Вы ведь тоже… необычно одеты. Вернее, не одеты вовсе.
Он глянул вниз, на самого себя, и усмехнулся.
— Я вам объясню… почему мы с женой так одеты… точнее, не одеты. Хотя мы должны были бы не объяснять, а выставить вас отсюда. Вы же чужак, это видно по вашей одежде. Эта земля принадлежит Денверскому Солнечному Клубу.