— Да. Я уже успел восхититься их красотой.
— Она знает, что ее волосы прекрасны, и с того времени, как мы вступили в церковь, они отросли еще на полтора фута. Это моя жена. Чуть более года назад мы жили с ней как кошка с собакой. Она меня ревновала, а я не уделял ей должного внимания, она наводила на меня тоску. Кой черт, я ведь тоже наводил на нее тоску, нас удерживали от развода дети — дети и ее неуступчивость, я знал, что она не отпустит меня без скандала, к тому же у меня не было сил, чтобы строить новую семью, возраст не тот. Поэтому я прихватывал по мелочам на стороне, изредка, когда был достаточно уверен, что это сойдет мне с рук, — у профессора много соблазнов и мало безопасных возможностей, — а Рут чувствовала и тихо ярилась. А иногда и не тихо. Затем мы пришли сюда, — Сэм расплылся счастливой улыбкой, — и я влюбился в свою жену. Лучшая из моих подружек!
Сэм говорил негромко, общий шум явно перекрывал звук его голоса, однако Рут подняла голову, улыбнулась и звонко сказала:
— Не верь ему, Джубал! Я у него где-нибудь на шестом-седьмом месте.
— Не лезь в мою голову, красавица, у нас тут мужской разговор. Не отвлекайся от Ларри. — Сэм швырнул в нее булочкой.
Булочка проделала в воздухе пируэт и чуть не угодила в лоб ему самому; Сэм ее поймал и неторопливо намазал маслом.
— Я уделяю Ларри все внимание, какое ему нужно сейчас, а что будет потом, это мы с ним разберемся, — засмеялась Рут. — Джубал, этот гад не дал мне закончить. Шестое место — это прекрасно, этим можно гордиться! Перед тем как мы вступили в церковь, моего имени и вообще не было в списке. А до таких высот, как шестое место, я не поднималась к тому времени лет уже двадцать.
— Дело в том, — негромко пояснил Сэм, — что теперь мы подружились как никогда прежде, благодаря обучению, кульминацией которого стало разделение воды и взращивание близости с другими, прошедшими то же обучение. И мы не одни такие, в группе образовалось несколько прочных пар; как правило, сходятся люди, состоящие в официальном браке. Иногда этого не происходит, но тогда перестройка обходится без страданий, в итоге между «разведенными» устанавливаются теплые, лучшие, чем когда-либо прежде, отношения — как в постели, так и вне ее. Никто ничего не теряет, все только выигрывают. И эти пары необязательно разнополые — вот, скажем, Дон и Джилл, они работают вместе как акробатический дуэт.
— Хм-м… Я как-то думал, что они — жены Майка.
— Ничуть не больше, чем жены любого из нас. Или чем Майк — муж всех остальных. Да и вообще, — добавил Сэм, — Майк слишком занят, он заботится, чтобы разделить себя между всеми остальными, но и только. И если уж говорить о жене Майка, то это, скорее, Пэтти, хотя она тоже настолько занята, что их отношения имеют характер скорее духовный, чем физический. По части постели и Майк, и Пэтти сильно недобирают.
Пэтти, сидевшая еще дальше от них, чем Рут, подняла голову:
— Сэм, милый, мне совсем не кажется, что я чего-то недобираю.
— Видишь? — горько вопросил Сэм. — Все бы вроде и хорошо, но в этой церкви просто невозможно спрятаться от любопытных баб.
В ответ на что слабая, она же прекрасная, половина братьев открыла по нему беглый прицельный огонь. Все съедобные снаряды останавливались в воздухе и бессильно падали, но в конце концов солидная порция макарон (с тарелки Доркас, как заметил Джубал) прорвала невидимую преграду и залепила Сэму все лицо.
Какое-то время Сэм походил на жертву тяжелой автомобильной аварии, но затем его лицо мгновенно очистилось; исчезли даже капли соуса, густо забрызгавшие Джубалову рубашку.
— Тони! Не давай ей больше! Она напрасно истратила пищу, вот пусть и ходит теперь голодная!
— На кухне еще много, — вмешался Тони. — А ты, Сэм, отлично смотришься в макаронах. Классный соус, верно? — Тарелка Доркас выплыла за дверь и вернулась наполненной.
Джубал решил, что Доркас своих талантов от него не скрывает — он помнил, какой у нее аппетит, а порция на тарелке была много больше той, что Доркас наложила бы себе сама.
— Хороший соус, — согласился Сэм. — То, что попало мне в рот, я употребил по назначению. Из чего он? Или лучше не спрашивать?
— Мелко нарубленный полицейский, — пожал плечами Тони.
Никто не засмеялся, так что у Джубала возникло сильное сомнение, шутка ли это. Затем он вспомнил, что братья часто улыбаются, но редко смеются, — а с другой стороны, из полицейского и вправду мог получиться отличный соус… Нет, вряд ли, «длинная свинья» потому так и называется, что имеет вкус свинины, а тут, скорее, похоже на говядину.
На всякий случай он сменил тему разговора:
— Но что мне больше всего нравится в этой религии…
— Религии? — удивился Сэм.
— Ну, вы же называете это церковью.
— Да, — кивнул Сэм, — она выполняет все функции церкви, и ее квазитеология вполне сопоставима с некоторыми традиционными религиями. Я пришел сюда убежденным атеистом, а теперь я Верховный жрец и сам уже не знаю, кто я такой.
— Мне казалось, ты был иудаистом.
— Из давней раввинской династии — вот я и стал атеистом. У нас тут только двое настоящих иудаистов — Сол и Рут; побеседуй с Солом, и ты увидишь, что это тоже ничему не мешает. Рут — как только она прорвала барьеры — начала быстро меня обходить, она ведь когда еще стала жрицей, а я жрец совсем недавний. Она личность духовная, понимает все нутром, то бишь яичниками и маткой, мне же приходится напрягать мозги, что много труднее.
— Обучение, — задумчиво сказал Джубал. — Мне нравится такой подход. Вера, в которой меня воспитали, не требовала, чтобы ты хоть что-нибудь знал. Исповедуйся — и будешь спасен, попадешь прямо Христу в объятия. Человек, не способный сосчитать собственные пальцы, относился к числу Божьих избранников, получал гарантию вечного блаженства — на том лишь основании, что он был «обращен». Он мог не знать ровно ничего, не знать даже, что такое Библия. Я грокаю, что эта церковь не признает «обращения».
— Ты грокаешь верно.
— Человек должен начинать с желания познать и пройти затем долгое, трудное обучение. Весьма разумный подход.
— Не просто разумный, а единственно возможный, иначе просто нельзя. Понятия, непредставимые без марсианского языка, и общие знания, находящие массу практических применений: от того, как жить, ни с кем не ссорясь, до того, как ублаготворить собственную жену, — все это основывается на концептуальной логике, на понимании, кто ты такой, почему ты здесь, как ты функционируешь, — и на действиях, соответствующих этому пониманию. Счастье — это когда человек функционирует так, как должен функционировать, потому что его внутренняя организация требует именно такого функционирования… английские слова пусты, тавтологичны. Слова же марсианские являются фактически прямыми рабочими инструкциями. Я говорил тебе, что у меня был рак?
— А? Нет.
— Я ведь, собственно, и сам знал. Майк грокнул мою болезнь и послал меня на всякие рентгены-анализы, чтобы я убедился. Затем мы приступили к работе. «Лечение самовнушением» или, если хочешь, «чудесное исцеление». Врачи назвали это «спонтанной ремиссией» — что, насколько я грокаю, означает «ты выздоровел».
— Профессиональное пустозвонство, — кивнул Джубал. — В некоторых случаях рак исчезает сам, по неизвестной нам причине.
— В данном случае причина мне прекрасно известна. В то время я еще только начинал управлять своим телом и смог устранить повреждения исключительно благодаря помощи Майка. Теперь я справился бы с этим самостоятельно. Хочешь, я остановлю свое сердце? Вот, пощупай пульс.
— Спасибо, но после Майка меня такими штуками не удивишь. Если бы то, о чем ты рассказываешь, сводилось к «лечению самовнушением», мой уважаемый коллега лепила Нельсон не стал бы здесь с вами сидеть. Это — целенаправленное управление организмом, уж это-то я грокаю.
— Извини. Мы все тут знаем, как много ты грокаешь.
— М-м-м… Я не могу сказать, что Майк врет, потому что он никогда не врет. Но он слишком уж предубежден в мою пользу.
— Нет, — качнул головой Сэм. — Я знаю, я ведь проговорил с тобой весь обед. Майк, конечно же, грокает глубоко, но мне хотелось самому убедиться. Ты грокаешь. Я невольно задаюсь вопросом — что же это будет, если ты дашь себе труд изучить язык?
— Ничего. Я старый человек, и мне нечего дать вам.
— Я не могу с тобой согласиться. Для достижения сколько-нибудь заметного прогресса всем остальным Первозванным потребовалось сперва ознакомиться с языком. Даже тем троим, кого ты держал при себе, требовалась сильная поддержка. Всем — кроме тебя, тебе это вроде и ни к чему. Ну разве что ты захочешь вытереть со своего лица соус без помощи полотенца, но это, как я грокаю, не очень тебя интересует.
— Нет, почему же, посмотреть интересно.
К этому времени за столом почти никого не осталось; люди вставали и уходили безо всяких формальностей, кто когда хочет.
— А вы тут что, до ночи сидеть собрались? — спросила подошедшая Рут. — Или вас убрать вместе с грязной посудой?
— Тяжело жить под каблуком, — вздохнул Сэм. — Пошли, Джубал.
В комнате, куда они переместились, люди смотрели телевизор.
— Ну, как там? — поинтересовался Сэм.
— Окружной прокурор, — откликнулся кто-то, незнакомый Джубалу, — пытается возложить всю вину за сегодняшние события на нас — опуская то обстоятельство, что он не знает, как это было сделано.
— Бедняжка. Ничего, будет знать теперь, кого хватать за ноги, а кого не стоит, зубы поломать можно, — заметил Сэм и повел Джубала искать комнату потише. — Я сразу говорил, — сказал он, — что нужно ждать неприятностей, и они будут нарастать, пока мы не наладим контроль над общественным мнением, достаточный, чтобы нас если не признавали, то хотя бы терпели. Но Майка это не тревожит. С Церковью Всех Миров покончено. Теперь мы переедем в другой город, организуем Конгрегацию Единой Веры и будем работать — пока нас снова не вышвырнут. Тогда мы откроем в каком-нибудь новом месте Храм Великой Пирамиды — на это название клюнут толпы глупых