— Да неужели же ты не понимаешь? Мне у тебя очень нравится, и ты нам очень помог. Но я не имею права так вот здесь сидеть и ничего не делать. Нужно искать Бена.
— ….!! — выразительно сказал Харшоу, а затем добавил: — Ну и как же ты намерена его искать?
— Не знаю, — еще больше помрачнела Джилл. — Но только не могу же я лежать тут на боку и плескаться в водичке, когда Бен исчез.
— Бен давно уже вышел из младенческого возраста и вполне способен сам о себе позаботиться. Ты ему не мамочка и даже не жена. А я ему не опекун. Ни ты, ни я совсем не обязаны его искать — уж с этим-то ты можешь согласиться?
Джилл задумчиво ковыряла ногой в песке.
— Да, — кивнула она, — у меня нет перед ним никаких обязательств. Я только знаю… я знаю, что если бы пропала я, Бен бросился бы искать — и искал бы, пока не нашел. Поэтому и я обязана искать его.
На этот раз Джубал выругался не коротко, а длинно и цветисто.
— Ну ладно, — добавил он, — попробуем по порядку. Ты собираешься нанять частных сыщиков?
— Вероятно, да. — Вид у Джилл был совсем несчастный. — Только я никогда раньше этого не делала. Они много берут?
— Очень.
Джилл судорожно сглотнула.
— А может, они согласятся в рассрочку, с ежемесячными взносами.
— Вот уж фиг, у этих ребят принцип один — деньги на кон, отец дьякон. Да ты не плачь, не плачь, я поднял эту тему только для того, чтобы сразу же с ней и покончить. Я уже поручил поиски Бена лучшим из имеющихся профессионалов — так что тебе нет никакой необходимости нанимать второсортных и влезать для этого на всю жизнь в долги.
— Ты же ничего не говорил!
— Не видел необходимости.
— Но… А что им удалось выяснить?
— Ничего, — признал Джубал. — Именно потому я ничего не говорил, не хотел расстраивать тебя попусту. Мне казалось, — помрачнел он, — что ты слишком уж дергаешься. Сперва я согласился с помощником Бена, этим самым Килгалленом, что твой лихой журналист бросился по какому-нибудь горячему следу, соберет материал и сразу появится. А теперь, — эти слова сопровождались печальным вздохом, — я так больше не думаю. Этот дуболом Килгаллен — у него, видите ли, есть записка от шефа, извещающая, что тот будет в отлучке. Мой агент сумел сфотографировать эту записку; так вот, Бен не оставил ее, а прислал.
На лице Джилл появилось недоумение.
— А почему же он мне ничего не послал? Это очень на Бена не похоже, он никогда таких вещей не забывает.
Джубал подавил стон.
— Джиллиан, покрути мозгами. Ты что, считаешь, если на клетке написано «крокодил», так там обязательно сидит крокодил? Ты добралась сюда в пятницу, а этот факс был получен из Филадельфии, со станции Паоли, предыдущим утром в половине одиннадцатого, если быть точным — в четверг, в десять тридцать четыре утра. Получен прямо в момент передачи — у Бена в кабинете стоит собственный факс. И вот скажи мне теперь, чего бы это ради Бен отправлял факс в свою редакцию — в рабочее, заметь, время — вместо того чтобы позвонить?
— Странно, он бы вроде не должен, во всяком случае я бы так не сделала. Все всегда пользуются телефоном, и…
— Ты не Бен. У него мог найтись десяток самых разнообразных причин. Чтобы никто ничего не перепутал. Чтобы в архивах «Ай-Ти-Ти»[49] сохранилась копия, которую можно будет предъявить в случае какой-нибудь юридической заморочки. Чтобы послать сообщение с задержкой. Да все что угодно. Килгаллен не усмотрел в таком способе ничего странного, да и вообще, раз Бен держит у себя в кабинете факс — значит он им пользуется. Однако, — продолжил Джубал, — факсограмма создает впечатление, что в четверг в десять тридцать четыре утра Бен находился на станции Паоли. Джилл, оттуда сообщение не отправляли.
— Но…
— Помолчи немного. Сообщение зарегистрировали там, но отправили из другого места. Текст либо пишут на бланке, либо передают по телефону. Если текст написан на бланке, его передают адресату в виде факсимиле, с сохранением почерка и с подписью, в то время как текст, надиктованный по телефону, нужно сперва напечатать.
— Ну конечно.
— Так что же, Джилл, у тебя так и не появляется никаких мыслей?
— Н-ну… знаешь, Джубал, у меня сейчас голова совсем не работает.
— Не терзайся, я сперва тоже ни о чем не догадался. Но сыщик, работающий на меня, парень очень ушлый, он состряпал себе липовые документы на имя Килгаллена, адресата, а по фотографии, снятой под самым носом оного Килгаллена, изготовил поддельный факс. Ну, а потом отеческие его манеры и честнейшее лицо убедили юную особу из почтовой конторы растрепать такие вещи, о которых она обязана молчать — пока не получит судебного постановления. Что весьма и весьма прискорбно. Вообще-то говоря, она не должна была запомнить какую-то там факсограмму — в уши вошло, напечатано и напрочь забыто, только где-то там в архиве осталась копия. Но юная наша связистка оказалась поклонницей Бена, она читает каждую его колонку, да еще на ночь, — ты представляешь себе, какой это ужас? — Джубал поморгал, повернул голову в сторону и взревел: — К ноге!
Словно по волшебству, рядом с ним появилась голая и мокрая Энн.
— Ты напомни, — сказал Джубал, — чтобы я написал статью о болезненном пристрастии к чтению новостей. Тема: по большей своей части неврозы происходят от нездоровой привычки бултыхаться в горестях и бедах пяти миллиардов незнакомых тебе людей. Заголовок будет «Трепотня без конца и без края»… нет, лучше «Оплетенные сплетней».
— Куда-то тебя, шеф, не туда заносит, патология какая-то.
— Ничего подобного, я шагаю в ногу, это все остальные — не в ногу. Проследи, чтобы я написал ее на той неделе. А сейчас — испарись, я занят. Так вот, — он снова повернулся к Джилл, — она заметила фамилию Бена и чуть не опи́салась от восторга — как же, такое редкое счастье поговорить со своим кумиром, — и тут же расстроилась, что Бен пожмотничал и оплатил только голос, но не изображение. Да, она все это прекрасно запомнила… и запомнила, в частности, что звонил Бен из телефона-автомата, и не откуда-нибудь, а из славной нашей столицы города Вашингтона.
— Из Вашингтона? — тупо повторила Джилл. — Но почему же он тогда…
— Вот именно! — раздраженно воскликнул Джубал. — Из той вашингтонской будки он мог связаться со своим помощником напрямую, это в сто раз проще, быстрее и дешевле, чем звонить в Филадельфию и чтобы потом его сообщение передавали обратно в Вашингтон. Бред, чушь собачья. А с другой стороны — может, и не чушь, а просто Бен тут что-то жульничает. Можешь уж не сомневаться, из него подобные штучки льются так же легко и непринужденно, как из птички — песня. Играя все время по-честному и в открытую, не станешь уинчеллом.
— Бен совсем не уинчелл! Он — липпман.
— Прости, милая, мне все эти дела, как выражается ваше поколение, до лампочки, так что я в них немного путаюсь. Возможно, он считал, что телефон в конторе прослушивается, а с факсом все чисто. Или, наоборот, считал, что шпики подключились и туда, и туда — и хотел при помощи факсограммы из Филадельфии убедить их, что уехал из Вашингтона, и надолго. В каковом случае, — нахмурился Джубал, — найдя Бена, мы окажем ему медвежью услугу. Возможно, даже подвергнем его жизнь опасности.
— Нет, Джубал!
— «Нет, Джубал», — устало передразнил ее Харшоу. — Не нет, а да. Бен все время ходит по самому краешку, на этом он и сделал себе репутацию. А тут, похоже, добегался наш зайчишка. Пойми, Джилл, твой дружок ни разу еще не связывался с таким опасным делом. И если он исчез по своей воле — что вполне возможно, — неужели ты захочешь привлекать к этому факту внимание? Килгаллен великолепно его прикрывает; колонка появляется каждый день, как часы. Я обычно ее не читаю, но на всякий случай проверил.
— Статьи, записанные заранее. Мне мистер Килгаллен объяснил.
— Конечно. Обличение гнусных методов ведения избирательных кампаний и финансовых махинаций — беспроигрышный вариант, как призывы к празднованию Рождества. Таких статей в редакции наверняка целый ворох. А может, Килгаллен сам их пишет. Как бы там ни было, по всеобщему представлению, Бен Какстон так и продолжает вещать со своей картонной трибуны. Откуда знать, а вдруг он все это спланировал? А вдруг он был в такой опасности, что не решился тебе позвонить? Ну так что?
Джиллиан испуганно огляделась — все вокруг казалось почти невыносимой буколической идиллией — и зарыла лицо в ладони.
— Джубал… Джубал, а что же тогда делать?
— Ну-ка, ну-ка, ты это прекрати, — прикрикнул на нее Харшоу. — И не смей в моем присутствии по Бену слезы лить. Ничего хуже смерти с ним не случится — а ведь такое предстоит и всем нам, кому — через несколько дней, кому — через несколько лет. Ты бы с Майком поговорила, он боится «развоплощения» гораздо меньше, чем выговора. Может, он и прав, конечно. Да если бы я сообщил нашему марсианину, что решил поджарить его на обед, он поблагодарил бы меня за оказываемую честь, захлебываясь от радости и счастья.
— Знаю, — уныло кивнула Джилл, — но как-то не очень способна разделить его философский подход.
— Вот и я тоже, — весело признался Харшоу. — Но я уже начинаю понимать эту — весьма утешительную для человека моего возраста — точку зрения. Способность расслабиться перед неизбежным и получать удовольствие — я воспитывал ее в себе всю свою жизнь… и вот, пожалуйста, какой-то младенец с Марса, едва достигший возраста, когда пускают к избирательной урне, настолько дурковатый и неопытный, что его и через деревенскую-то улицу нужно за ручку переводить, чтобы телегой не переехало, — он убедил меня, что это я только-только начинаю ходить в детский сад. Вот ты, Джилл, спрашивала, можно ли оставить здесь Майка. Господи, да я готов силой его здесь удерживать — пока не узнаю все то, что он знает, а я — нет. Вот, скажем, эта история с «развоплощением» — это ведь не о том, что жизнь невыносима. Тут же нет ровно ничего от фрейдовского «стремления к смерти» и даже ничего от «все, как ни вьются реки»