— Да все чего угодно.
— Ну так разморозим десятка два закусок, и пусть каждый берет что хочет. Возражения есть?
— Сейчас сделаю, — откликнулась Джилл.
Проходившая мимо Энн остановилась и чмокнула Джубала в плешивую макушку:
— Вы, начальник, очень великодушны. За это мы вас накормим, напоим — возможно, даже до посинения — и уложим в кроватку. Подожди, Джилл, я сейчас помогу.
— А можно и я тоже помогу? — подал голос Смит.
— Конечно, Майк. Бери поднос и носи. Начальник, ужин накрываем у бассейна — очень уж жарко.
— А где же еще?
Выждав, пока кухонная команда уберется на кухню, Джубал повернулся к Дюку:
— Где это тебя черти носили?
— Думал.
— Глупое занятие. Только голова зря болит и мысли в ней заводятся. Ну и что, ты придумал?
— Да, — кивнул Дюк. — Я решил, что диета Майка ни с какой стороны меня не касается.
— С чем вас и поздравляем. Не нужно совать свой нос в чужой вопрос — это простое правило составляет восемьдесят процентов всей земной мудрости.
— Но ты-то суешь.
— А кто тебе сказал, что я — высший образчик мудрости? Я — дурной пример. Многому ты научишься, если будешь на меня смотреть. Или слушать. Либо одно, либо другое.
— Джубал, а если я предложу Майку стакан воды — он не откажется проделать все эти масонские ритуалы?
— Думаю, не откажется. Дюк, у Майка есть одна-единственная истинно человеческая черта характера — он хочет нравиться окружающим и готов для этого хоть наизнанку вывернуться. Но я еще раз подчеркиваю: все это очень и очень серьезно. Как свадьба. Я побратался с Майком, не успев еще ни в чем разобраться, не понимая, какую взваливаю на себя ответственность, — и увяз по это самое место. Мне еще грокать и грокать. Ты возьмешь на себя обязательство никогда ему не врать, никогда его не обманывать, поддерживать его при любых, абсолютно любых обстоятельствах, а он будет поступать точно так же по отношению к тебе. Так что ты подумай.
— Думал я уже, и очень много. Не понимаю, как уж это получается, но о Майке просто хочется заботиться, есть в нем что-то такое.
— Знаю. Скорее всего, прежде ты никогда не сталкивался с кристальной честностью. С непорочностью. Майк еще не вкусил плодов древа познания добра и зла — потому-то мы и не понимаем его поступков, не понимаем, что им движет. Ладно, надеюсь, ты никогда об этом не пожалеешь. — Джубал поднял глаза на подошедшего Ларри: — А тебя только за смертью посылать. Ты что там, самогонный аппарат налаживал?
— Штопор куда-то делся.
— Ну вот, опять техника. Отбил бы горлышко, да и все. Дюк, стаканы вон на той полке, за «Анатомией меланхолии»[87]…
— Да знаю я, где ты их прячешь.
— …мы быстренько пропустим по одной, а уж потом будем пить со всей подобающей этому делу серьезностью.
Дюк достал стаканы, Ларри откупорил бутылку, Джубал разлил и поднял свой стакан:
— Вот они, золотые слезы итальянского солнца. Выпьем же за алкоголическое братство, невидимый союз, объединяющий лучших представителей рода человеческого.
— За ваше.
— Будем.
Джубал вылил свою дозу прямо в горло, блаженно вздохнул и тут же слегка рыгнул.
— Ты бы, Дюк, привлек к этому занятию и Майка, пусть узнает, как это хорошо — быть человеком. У меня вот всегда возникает творческий порыв. К ноге! Ну почему, когда мне нужны эти девицы, их обязательно черти где-то носят? К ноге!
— Вообще-то «к ноге» сейчас я, — откликнулась с порога Мириам, — только…
— Я говорил: «…какую странную — горькую, но в то же время и счастливую — судьбу пророчит мне детское мое увлечение».
— Это я уже записала, пока ты любезничал с генеральным секретарем.
— Тогда ты больше не «к ноге». Отсылай.
— А ты что, и читать не будешь? Да и вообще после поцелуя с Майком многое там придется переделать.
— Читать? — содрогнулся Джубал. — Боже спаси и сохрани. Хватит и того, что я их пишу. Ничего там не изменяй, и уж во всяком случае — не старайся следовать фактам. Дитя мое, настоящий исповедальный рассказ не должен быть загрязнен ни единой крупицей правды.
— О’кей, начальник. Энн зовет к бассейну перекусить перед едой.
— Самое время. Ну так что, джентльмены, объявляем заседание закрытым?
Слово «перекусить» оказалось не совсем точным — продукт за столом употреблялся почти исключительно жидкий, под очень небольшое количество рыбы и прочей скандинавской снеди. Послушавшись Джубала, Майк тоже попробовал бренди, разведенного водой, и почувствовал себя не очень хорошо. Тогда он проанализировал причину беспокойства и добавил к этиловому спирту кислород, превратив его в глюкозу и воду.
Джубал увидел, как Смит сперва быстро опьянел, а затем — еще быстрее — протрезвел. Ничего не понимая, смелый экспериментатор налил своему подопытному кролику еще одну порцию бренди, затем еще и еще; тот беспрекословно подчинялся — ведь предложение исходило от брата по воде. Когда количество превосходного импортного спиртного, потребленного Майком, перешло все разумные пределы, Джубал был вынужден признать, что напоить его невозможно.
К самому доктору Харшоу это не относилось — попытки пить с Майком более-менее вровень притупили его способность ясно выражать свои мысли, не помог и многолетний опыт тщательного проспиртовывания. Услышав «А как у тебя это получилось?», Майк решил, что вопрос относится к сегодняшнему уничтожению полицейского отряда, — и снова почувствовал некоторую вину. Он попытался объяснить происшедшее и даже начал было просить прощения.
— Сынок, — прервал его Джубал, сообразивший наконец, о чем идет речь, — я ничего такого и знать не желаю. Ты сделал что надо. И все сделал — потрясно. Но только… — Он тупо поморгал и предостерегающе покачал пальцем: — Только ничего мне не рассказывай. И никому ничего не рассказывай.
— Не рассказывать?
— Не рассказывай. Это была самая потрясная штука, какую я видел в жизни, — если не считать того раза, когда мой двухголовый дядя сам с собой поспорил про свободное серебро[88], сам себя расколошматил в пух и прах и сам с собой отметил это выдающееся событие. Объяснение только все испортит.
— Я не грокаю этого.
— И я тоже. Давай лучше выпьем.
Начали прибывать репортеры; каждую новую группу гостеприимный Джубал встречал сообщением, что они могут делать что угодно — есть, пить, отдыхать, развлекаться, — но только не лезть ни с какими расспросами ни к нему самому, ни к Майку.
Ослушников закидывали в бассейн.
Обряд свершали Ларри и Дюк, которых Джубал все время держал под рукой на этот самый случай. Кое-кто из окрещенных приходил в ярость, что нисколько не волновало Харшоу (он лишь запретил Майку что-либо предпринимать), другие же, напротив, с фанатическим энтузиазмом прозелитов присоединялись к крестильной команде. Только своевременное вмешательство Джубала помешало им окунуть ведущего липпмана «Нью-Йорк таймс» по третьему разу.
Время шло уже к полуночи, когда Доркас отыскала посреди всего этого мокрого безобразия Джубала и шепнула:
— Начальник, к телефону.
— Спроси, чего надо, и запиши куда-нибудь.
— Нет, тебе нужно подойти.
— Уговорила. Вот возьму сейчас топор и подойду. Давно хотел посчитаться с этой железной девой, а сейчас самое подходящее настроение. Дюк, тащи топор.
— Начальник, это тот самый человек, с которым ты сегодня долго разговаривал.
— Во как. Чего же ты сразу-то не сказала?
Джубал поковылял наверх, запер за собой дверь кабинета и подошел к телефону.
На экране красовался какой-то очередной секретарь, но его тут же сменил сам Дуглас.
— Вы очень долго шли к телефону.
— Это мой телефон, господин секретарь. Иногда я и вообще к нему не подхожу.
— Весьма похоже. Почему вы не сказали мне, что Какстон — алкоголик?
— А он алкоголик?
— Вне всяких сомнений! И у него был глухой запой. Отсыпался в Соноре[89], в какой-то ночлежке.
— Очень рад услышать, что его нашли. Благодарю вас, сэр.
— Его арестовали за бродяжничество. Но в суд дело не пойдет — мы отдадим его вам, с рук на руки.
— Я в долгу перед вами, сэр.
— Невелик подарочек. Грязный, небритый, и несет от него, говорят, как из пивной бочки. Получите его в первозданном виде и сами убедитесь, что это за тип.
— Да, сэр. Когда можно его ожидать?
— С минуты на минуту. Из Ногалеса[90] вылетела курьерская машина; скорость почти четыре маха, так что вот-вот будет у вас. Пилот сдаст его под расписку.
— Хорошо, сэр.
— А дальше я умываю руки. Надеюсь, вы и ваш клиент явитесь на переговоры, а уж как поступить с этим пьяным клеветником — решайте сами.
— Согласен. Когда?
— Завтра в десять?
— «И делу бы конец»[91]. Согласен.
Джубал спустился и сквозь проломленную дверь вышел наружу:
— Джилл! Скорее сюда!
— Сейчас, Джубал.
Следом за подбежавшей Джилл появился один из репортеров.
— Кыш, — отмахнулся от него Джубал. — У нас разговор конфиденциальный. Семейное дело.
— Чьей семьи?
— Твоей. Еще три секунды, и в ней будет покойник. Чеши отсюда.
Репортер ухмыльнулся и исчез.
— С ним все в порядке, — одними губами сказал Джубал.
— Бен?
— Да. Его скоро привезут.
— Господи, Джубал! — Из глаз Джилл хлынули слезы.
— А ну-ка прекрати. — Джубал взял ее за плечи и крепко встряхнул. — Марш домой, и сиди там, пока не придешь в божеский вид.
— Хорошо, Джубал. Слушаюсь, начальник.
— Пореви в подушку, а потом умойся. — Он вернулся к бассейну. — Тихо все! У меня объявление! Мы были очень рады всех вас здесь видеть, но хорошенького понемножку. Лавочка закрывается.
— Долой!