Вечер подходит даже в каком-то смысле незаметно. Единственное событие, которое выделяется до ужина, это въезд поезда на вокзал какого-то довольно большого города. По крайней мере, это заметно по виду огней, высокой платформе и количеству народа на ней.
Поезд замедляется, и мимо нас в окне проплывает очень красивая девчонка лет пятнадцати, с сопровождающей её матроной. Взгляд цепляется за барышню, и даже не имея чего-то лишнего ввиду, буквально заставляет поворачивать голову вслед девушке. Удивительно, но девушка с матроной почти совершенно без багажа, два небольших чемодана даже не считаю. И, странным образом, эти довольно аристократичного вида дамы отправляются именно к нашему вагону.
Что ж, одно из купе видимо, их. Кто занимает второе купе, и занимают ли его вообще, я уже не обращаю внимания, ибо сразу после начала движения поезда имперец приносит нам и ужин.
Тот не сильно отличается от обеда, но его плотность значительно больше, и там уже присутствует кроме всего остального, что-то вроде фруктовой кашицы, видимо для разбавления водой, и пресные крекеры. Те, конечно, просто так и не разгрызешь, но с получившимся из кашицы напитком, да еще и с постоянным легким голодом мне они кажутся пищей богов.
Нет, приоритеты сразу же меняются. Мне совсем не нужен теперь дополнительный обед. Мне нужны армейские пайки ужина и как можно больше.
Наевшись, забираюсь на верхнюю полку. Я собираюсь на некоторое время отключиться. Но на всякий случай проверяю, работает ли глиф «предчувствие». Все-таки пацанов на соседней полке никто не отменяет. И уже успокоившись, почти мгновенно ухожу в себя. Только краем внимания отслеживаю перемещения у нас в купе.
Ночью просыпаюсь от легкой тревоги. Глиф ведёт себя довольно спокойно, но какое-то некомфортное состояние обеспечивает. Такое ощущение, что он слегка подрагивает, посылая неровные сигналы мне в разум.
Тихо спускаюсь вниз. Аккуратно открываю дверь купе и чуть выглядываю в неожиданно темный коридор.
В голове тут же будто орет тревогой даже больше, чем было в больнице. Мгновенно падаю на пол, и скорее всего, очень не зря. Рядом раздается щелчок и над головой что-то жужжит. Тут же бросаю так себя хорошо зарекомендовавший «ужас» в сторону шевельнувшейся тени. И Тень совершенно не разочаровывает — тихо замирает, и, вроде бы как не слышно, падает на пол. Медленно выползаю в коридор. Весь контакт занимает пару мгновений, но сердце стучит так, будто я пробежал километров пять и оно готово выскочить из груди. Непорядок. Глубокий тихий вдох, выдох. Еще раз, повторить. Всё происходит в совершеннейшей тишине. И никто на тихие звуки падения даже не реагирует.
Тихо крадусь к началу вагона и, не доходя до середины, начинаю слышать сдавленные звуки борьбы. Медленно, очень медленно перемещаюсь дальше, замирая у каждой полоски света.
Рядом со вторым купе почти спотыкаюсь о лежащее тело.
Тут поезд проезжает несколько фонарей, и я замечаю рядом с телом в чёрной одежде отблеск оружия. Поднимаю и его.
Неожиданно удобный маленький пистолет. Никакого следа глушителя. Странно, но не важно. Значит здесь так.
Крадусь дальше. Опускаюсь на карачки и аккуратно заглядываю в купе на уровне коленей.
На правой лавке лежит без движения матрона, что сопровождала девчонку на перроне недавнего города. Саму же девчонку уже заканчивают упаковывать двое деятелей в такой же чёрной одежде, как и первая встреченная тень.
Испытываю острое чувство дежавю. Но, к черту рефлексию! В ближайшего кидаю все тот же «ужас», а в дальнего, одновременно, стреляю из пистолетика-игрушки.
Первый ожидаемо валится в судорогах на ноги девчонки, а вот вокруг второго на секунду возникает радужная пленка, отражающая выстрел.
Второй мгновенно разворачивается ко мне. Его рука сразу же окутывается разрядами, как у вербовщика недавно, и, кажется, только то, что он не сразу замечает меня в проеме двери, спасает меня.
Тревога уже почти оглушающе орет, и я бросаю в мага еще один «Ужас».
Вокруг мужика опять возникает пленка щита, мой знак будто чуть притормаживает, мужик даже успевает ухмыльнуться, но тут глиф прорывается и влетает в тело мага. Тот удивленно замирает, и тоже в судорогах валится на девчонку.
Все происходит в нереальной тишине, очень быстро, и только сквозь кляп раздаются сдавленные звуки. Девчонка дергается, пытаясь сбросить с себя лишнюю тяжесть. Надеюсь она не осознала пока, что на ней трупы лежат, а то неудобненько получится.
Поднимаюсь на ноги и быстро выглядываю в тамбур. Тревога тут же унимается, и глиф «предчувствия» просто снова уходит в фон. И ведь не рассеивается, что отмечаю особенно. Даже минимального неудобства больше нет. Скорее всего, унимается после смерти мага — так то я отметить и не успел. Что ж. Значит трое. Хорошо.
В тамбуре тоже никого нет. Похоже все. Разворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на имперского вербовщика, рассматривающего лежащий труп в свете некстати выглянувшей луны.
Имперец бросает на меня взгляд, вообще не понимаемый мною в этом неровном свете. Перешагивает труп у входа, обходит меня и заходит в купе. Следую за ним.
Вербовщик наклоняется над матроной, быстро проверяет пульс. Чему-то кивает, и снимает с девчонки одного из мертвецов. Споро, со знанием дела обшаривает, кидая на приоконный столик обнаруженные деньги и вещи. Потом так же приступает и ко второму трупу.
— В тамбур, — показывает жестом на уже обшаренного. Пожимаю плечами и вытаскиваю черного в тамбур. Возвращаюсь, беру следующий и тащу туда же. Третьего мне в руки вручает уже в коридоре сам имперец. Снова в тамбур.
Иду обратно в купе. Имперец отходит к себе, но почти сразу же возвращается следом со мной.
— Твое, — разделяет найденное на две неравные кучки. Какие-то амулеты остаются в его кучке, немного побольше денег — в моей. Ну, по мне так даже лучше — собираю оставленное себе в карман.
— Помоги, — кивает на девчонку.
Вместе мы усаживаем девушку на лавку. Связанная, она начинает брыкаться с новыми силами.
— Спокойно, уже все прошло, — развязывает глаза девчонке вербовщик. — Орать не будешь?
Спасенная смотрит на него дикими глазами. Имперец встряхивает ее снова.
— Твоя сопровождающая жива, просто в отключке. Ты меня понимаешь? С кем мне говорить? — девчонка заторможено кивает. — Так, запрешься в купе, потом разбудишь свою сиделку, вот тебе нюхательная соль. Это понятно?
Девушка неуверенно кивает.
— Как разбудишь, вот тебе успокоительное. Выпьешь, отключишься ненадолго. Дальше делай что хочешь. Вопросы есть? — девчонка мотает головой. — Орать не надо. Мы не знаем, были ли у этих ребят соратники. Не гневи богов. Ближайшая остановка через два часа. Вход в вагон на эти два часа я запру намертво, понятно?
Девушка кивает.
— Хорошо. Развяжи, — это уже мне. Достаю охотничий нож, и быстро разрезаю ремни, возиться с застежками мне совсем не хочется. Снимаю завязку с кляпа.
Девушку начинает сильно трясти.
— Спокойно! Соберись! — шепчу. Встряхиваю девчонку тоже. — Истерить будешь потом. Займись своей матроной.
Тихо встаю и выхожу из купе.
— Минут через десять будет мост. Пойдем, — кивает мне вербовщик. Следую за ним в тамбур.
Имперец прислоняет трупы к стене вагона рядом с выходной дверью, видимо чтобы была возможность оперативно вытолкнуть их наружу.
— Подержи, — тихо обращается ко мне. Пожимаю плечами и держу тела. Вербовщик отходит к двери между вагонами и начинает, ругаясь через слово, выписывать что-то руками. Для меня его действия выглядят как вязание какой-то золотистой нити. Соединения вспыхивают, и тогда имперец ругается, или проникают друг в друга, и тогда вербовщик начинает новый цикл движений. Наконец, имперец заканчивает, и вязь, вспыхивая, ложиться на весь периметр двери. Возвращается ко мне.
Молчим.
— Максим, — заполняю паузу я, может и зря.
— Я знаю, — замолкает мужик. Минуту о чем-то думает, и продолжает. — Петр Васильевич, — я киваю.
Тут поезд начинает замедлять ход. Вербовщик сразу же отщелкивает что-то на двери, и отталкивает ее вбок.
— Готовься, — выглядывает он наружу. — Сейчас будет мост.
Поезд медленно забирается на насыпь. Я вижу как в свете луны блестит огромная река, и мы забираемся куда-то в высоту над ней. Еще минута, и начинаются железные фермы моста. Одна, вторая.
— Давай! — имперец вместе со мной начинает выбрасывать трупы один за другим. Тела заканчиваются, я останавливаюсь, внезапно не зная, куда деть руки. Мужик оглядывает меня, чему-то кивает. — Все, иди. Я покурю тут.
Я киваю в ответ, и, только разворачиваюсь в сторону коридора, как вербовщик меня останавливает.
— Стой! Давай сюда, — требовательно протягивает руку. Я мгновение соображаю, потом лезу в карман, и отдаю ствол. Мужик кивает. — Все, теперь иди.
Тихо ухожу в свое купе, закрываю дверь и аккуратно влезаю на свою полку. Все попутчики спят, и я тихо выдыхаю. Закрываю глаза.
В гробу я видал такие приключения.
В мертвецкой небольшого уездного центра бывшей северной Германии, над очередным трупом работает легко узнаваемый старик. Смена его только началась, так что описывать для дальнейшей бюрократии нужно еще полдюжины тел. Но Коштева это совершенно не пугает. Старик любит свою работу, и в морге чувствует себя как дома.
Неожиданно резко открывается дверь, и в мертвецкую заходят два плотных таких, лысых бандюгана и с ними еще один, седоватый, лет сорока, в военной форме и чуть пониже. В фигуре и лице мужика присутствует что-то волчье, а от его сутулости не остается ни следа.
Коштев даже не вздрагивает. Спокойно поднимает голову, откладывает инструмент и снимает перчатки.
— Здравствуй, старик, — начинает мужик в военной форме. — Дело у меня к тебе.
— И тебе здоровья, мил человек. Чьих ты будешь? — Коштев неторопливо накрывает простыней тело, с которым только что работал.
— Иволгиных я порученец. Называй меня Василём, — мужик в военной форме тихо хлопает в ладоши, — а ты герр Коштев, правильно? — старик спокойно пожимает плечами, как бы говоря «ну сам ведь знаешь!», — раз с представлением закончили, старик, где «дурачок»?