Жесткий каменный пол, бормотание Обитателей и Кающихся, нарастающая боль в руках, сложенных перед собой для молитвы… Джоан не хотелось есть или в туалет, поэтому она не страдала от унижений плоти, но общее впечатление от Часовни оставалось таким же гадким и мучительным, как в прежние времена.
Марку и Ревекке оно было явно знакомо, потому что, когда они возвратились в жилые покои, хозяин первым делом предложил Джоан грибов. Говорил Марк тихо, но в голосе звучала тоска. Она покачала головой и с вежливой улыбкой отказалась, в глубине души удивляясь, до чего дошли Обитатели. Ее воспитывали жестко – никаких наркотиков, алкоголя или кофеина. Однажды привыкнув, она до сих пор придерживалась воздержанного стиля жизни, поэтому в ее представлении побег собственной семьи выглядел менее кощунственно, чем тайное употребление наркотиков.
Хотя головная боль почти прошла и о наркотическом дурмане напоминала лишь некоторая замедленность мыслей, Джоан заметила по дороге к Часовне, что еще неуверенно стоит на ногах. Она двигалась на манер зомби. Никто не пытался заговорить с ней или отреагировать на ее появление словами, несмотря на то что несколько мужчин и одна женщина поздоровались с Марком и Ревеккой.
Джоан мысленно опять вернулась к словам Марка о веществе, которое отключило ей мозги. «Мы испытали его действие на себе». Что-то здесь намекало на возможность побега из Дома, но Джоан никак не могла взять в толк, что именно.
Извинившись, она ушла в свою бывшую комнату, воспользовалась «уткой» и прилегла. Поверхностные изменения привычной обстановки мешали сосредоточиться. Джоан закрыла глаза, собираясь отдохнуть несколько минут, а когда снова открыла их, было уже темно. На секунду ее охватил ужас – неужели снова накачали наркотиком? – однако вскоре стало ясно, что Марк и Ревекка попросту задернули шторы и закрыли дверь.
В гостиной позвякивали ножи, постукивали горшки и чашки. Наложение бытового шума, сопровождавшего приготовление пищи, на рассеянное, сумеречное состояние психики словно нажало какую-то кнопку в мозгу. Джоан вдруг поняла, что нужно делать.
В радостном возбуждении она выпрыгнула из кровати, спотыкаясь в темноте, бросилась к двери и потянула ее на себя.
Марк сидел на диванчике перед кофейным столиком и читал Библию, пока Ревекка раскладывала по местам кухонную утварь из, видимо, только что доставленного ящика.
– Ага, проснулась! – с напускным радушием воскликнул Марк.
Джоан тут же заподозрила, что они обсуждали ее, пока она спала, и решили придерживаться сценария Отца.
– Утром на завтрак будет яичница с острыми приправами, – радостно объявила Ревекка.
Джоан подошла к молитвенному комоду, оставаясь на одинаковом расстоянии от обоих хозяев.
– Ты работаешь на Кухне, – обратилась она к Ревекке, – помогаешь готовить еду для Дома. И Отец хотел бы, чтобы я тебе помогала.
– Да, – ответила Ревекка после секундного промедления.
– А ты работаешь на Ферме.
– Я не могу тебя вывести. – Марк, похоже, понял, к чему она клонила, и забеспокоился.
– Главное, что ты знаешь, как выйти наружу.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – Он волновался уже не на шутку. Ревекка бросила распаковывать ящик и встала рядом с мужем.
– Я знаю, как можно бежать.
Супруги переглянулись.
– Мы не хотим… – начала было Ревекка.
– Нет, хотите! Будь вы здесь счастливы, вы бы не выращивали…
– Мы счастливы! – воскликнул Марк.
Джоан внезапно все поняла. Он боялся, что их подслушивали. Или знал.
На чем бы написать сообщение… Не найдя ни ручки, ни бумаги, она развернула левую ладонь, а большой и указательный палец правой руки сложила, как если бы держала ручку. Пантомима не возымела успеха. Тогда Джоан прошлась по небольшой комнате и наконец в ящике бюро нашла огрызок карандаша и бумажку с перечнем фамилий. Она разорвала ее надвое и положила одну половину на кофейный столик перед хозяевами.
– Я готова помогать на Кухне, – сказала Джоан на Языке. – Кстати, я неплохо готовлю.
На бумаге она написала: «Мы положим в еду грибов».
Ревекка затрясла головой, зато Марк задумался.
– Яичница – неплохое блюдо, – вслух сказала Джоан. И написала: «Такие же, что давали мне. Все отключатся, а мы сбежим».
– Мне тоже нравится яичница. – Марк взял у нее карандаш. – Она куда вкуснее, чем оладьи.
Он написал: «Не все принимают пищу в одно и то же время».
– Какой завтра день недели? – спросила Джоан. – Я потеряла счет.
Марк понял намек.
– Воскресенье, – ответил он. И написал: «Большинство будет завтракать в Трапезной перед службой. Хотя некоторые не придут».
Джоан завладела карандашом. «Некоторые – это сколько?»
«Не знаю».
«Мимо них можно пройти?»
«Может быть».
На бумаге не осталось места, Джоан перевернула ее другой стороной. «Попробуй найти способ», – написала она. А вслух сказала:
– По воскресеньям всегда большой пир. Представляю, как много женщин будут работать на Кухне.
Ревекка взяла у нее карандаш. «Слишком много». Для пущей убедительности она подчеркнула свои слова.
«Нарежем грибы заранее, – написала Джоан, – пронесем их тайком и незаметно подмешаем к еде. Яичница для этого идеально подходит».
– Нет! – выкрикнула Ревекка.
Марк и Джоан уставились на нее.
– Да, – мягко произнес Марк и написал: «Все будет хорошо!»
Джоан ободряюще кивнула.
– Я правда хорошо готовлю. По-моему, я смогу здорово помочь на Кухне.
Ревекка схватила бумагу, перевернула и прочитала все, что на ней было написано.
– Ладно, – наконец согласилась она.
22
Джоан проснулась встревоженная, до рассвета.
Накануне вечером она сходила с Марком и Ревеккой на ужин в Трапезную и впервые после своего недобровольного возвращения сидела в компании Обитателей. Все столы были заняты; впрочем, к облегчению Джоан, Отец с Карой так и не появились. Авессалом со товарищи бросали на нее осуждающие взгляды. Джоан уже успела позабыть, как ей надоели эти коллективные обеды-ужины, молитвы перед каждой сменой блюд, напыщенная учтивость. Все вокруг вели себя с такой показной заботливостью и приторной слащавостью, что она чуть не сорвалась, едва дождавшись объявления окончания ужина и разрешения разойтись.
В жилых покоях Марк отобрал пригоршню грибов, заверив в одной из записок, которые оставались единственным способом откровенного общения, что их силы хватит, чтобы отключились все жители Дома, включая женщин и детей. Они втроем потратили несколько часов, шинкуя грибы в мелкую крошку. Марк где-то раздобыл матерчатые перчатки и маски, которые пришлось надеть, чтобы свести до минимума контакт с галлюциногенами. Он также принес небольшую сумку, в которую ссыпали нарезанные грибы. Ревекка должна была принести сумку утром на Кухню и, как только представится возможность, высыпать ее содержимое в яичницу.
– Мне для себя надо бы оставить, – попросила она. – Чуток расслабиться.
– Оставим, – пообещал Марк.
Джоан понятия не имела, что происходило за закрытой дверью супружеской пары, когда они покончили с работой, но сама не притронулась к зелью и сидела теперь как на иголках. Ревекка и Марк молча жевали за кофейным столиком. Ей тоже принесли кекс; он лежал нетронутый на салфетке из ткани. «Неужели не спали всю ночь?» – думала Джоан, рассматривая усталые лица. Впрочем, сомнения лучше не показывать. Они и так колебались, особенно Ревекка. В такую минуту их следовало ободрить.
Заставив себя улыбнуться, Джоан опустилась на колени рядом со столиком.
– Доброе утро, – поздоровалась она, взяла кекс и откусила кусочек. Он был черствый, сухой и безвкусный. Джоан скривилась, с трудом проглотила. – Надеюсь, не вы испекли, – попыталась она сгладить свою реакцию шуткой.
Марк пододвинул ей бумажку, на которой заранее написал: «Мы не хотим. Это слишком опасно».
Джоан не удивилась. Она подозревала, что супруги в последний момент струсят, и заранее приготовила ответ. Девушка жестом попросила карандаш. «Я возьму на себя всю ответственность, – написала она. – Сама положу грибы в еду. Если меня поймают – скажу, что вы ничего не знали. Все поверят. Даже Отец». Придвинув бумагу к Марку, Джоан подумала о вчерашних записках. Если их не уничтожили или не спрятали в надежном месте… Надо позаботиться, чтобы от записок не осталось и следа.
Марк прочитал написанное, кивнул в знак того, что понял, что-то написал сам и передал бумагу обратно.
«А если тебя будут пытать?»
Немой вопрос повис в воздухе. Так откровенно с ней не говорили даже родители. Хотя о пытках знали все обитатели Дома, Джоан, прочитав вопрос, похолодела.
Ревекка схватила записку и разорвала ее надвое. И продолжала рвать на все новые половинки, пока не остались такие мелкие обрывки, что было бы невозможно сложить их и понять, что там написано. Одобрительно кивнув, показывая, что поняла ее действия, Джоан решительно улыбнулась.
– Когда начинаем готовить? – спросила она вслух.
Размеры кухонного цеха и число занятых в нем женщин Джоан поразили. Например, единственной обязанностью одной из женщин была растопка печи и поддержание в ней огня. Джоан испугалась, что ее поставят выполнять такую же односложную работу, и почувствовала прилив благодарности, когда Ревекка во всеуслышание объявила, что Джоан будет сегодня учиться у нее.
Ревекка, очевидно, занимала на Кухне некое руководящее место – никто даже не пытался ей возражать. Она заведовала непосредственно приготовлением блюд, смешиванием ингредиентов, которые ей подносили другие, – лучшую возможность, чтобы тайком подмешать грибы, трудно было придумать.
Еду на Кухне готовили по давно отлаженной схеме, роли были четко распределены, рецепты не менялись десятилетиями – любое отклонение от заведенного порядка немедленно заметили бы. Однако Джоан и