– Елена Викторовна! – врывается в мое сознание настойчивое обращение ко мне Городецкого. – Подойдите, пожалуйста, сюда.
Я приближаюсь и вижу, что верхний ящик стола выдвинут и абсолютно пуст.
Я от удивления теряю дар речи, а Антон спокойно произносит:
– Что-то подобное я и предполагал, но теперь мы можем уже почти со стопроцентной уверенностью сказать, что в сиделку стреляли именно из этого ствола. Причем это мог сделать любой из находящихся в доме. Замо́к, как вы видите, просто взломан. Да и разве это замо́к? Так, одно название. Как можно хранить таким образом оружие? Да еще заряженным или вместе с патронами?
Я в ответ лопочу, словно оправдываясь:
– Да ведь пистолет у Деда всегда лежал в городской квартире, в сейфе. Дернул же старика черт притащить его на три дня сюда, на дачу, на свой юбилей, чтоб перед всеми нами лишний раз похвастать своими заслугами! Сейфа в доме нет. Да, наверное, Деду и в голову не пришло, что кто-то здесь может стащить такую вещь – вот и сунул его в стол… Когда же его украли? Здесь ведь почти все время находился Карен…, – тут я запинаюсь и поднимаю ошеломленные глаза на сыщика. – Думаете, это он… взломал ящик… убил сиделку? Но зачем?
– Обычно, пока я собираю улики, я не делаю никаких выводов. До тех пор, пока не сложится единая, абсолютно ясная картина преступления, я не спешу обвинять кого-либо – всегда успеется. Да, не исключено, что пистолет взял ваш муж. Возможно, у него были на это свои мотивы, но пока я могу лишь подозревать его, а также всех остальных в этом доме. Дайте мне время, и я…
Неожиданно речь Антона прерывает стоящий на столе телефонный аппарат, издавший громкую трель. Я невольно вздрагиваю, но, взяв себя в руки, снимаю трубку:
– Алло…
Это наш местный участковый, Сергей Петрунько:
– Здравствуйте, Елена Викторовна… Тут такое дело… Ваш брат сегодня после обеда напился с местными хануриками, а потом умудрился с ними еще и подраться. Не сильно… Так… Пару фингалов друг другу поставили… Я его в опорном пункте до утра подержу, чтобы вам на ночь глядя за ним не ехать. Сам он не доберется – сейчас совсем никакой. Лежит спит тут у нас на лавке. Я его здесь закрою, а к утру протрезвеет – отпущу. Лады?
– Хорошо, Сергей Дмитриевич, – соглашаюсь я, одновременно ощущая и облегчение от того, что брат нашелся, и злость на него за то, что не смог потерпеть и не влипнуть в историю, пока все гости не разъехались.
Для Андрюшки ночевать в отделении милиции – не впервой. За это я не переживаю. И это еще не самая хулиганская его выходка. Он мне в свое время, пока мы вместе жили в генеральской квартире, попортил кучу нервов своим вызывающим поведением и пьянством.
Я кладу трубку и коротко пересказываю детективу информацию, сообщенную участковым.
– А вы уверены, что эта попойка с последующим мордобоем не была затеяна вашим братом преднамеренно, с целью создать себе алиби и не оказаться в числе подозреваемых в убийстве сиделки? – спрашивает Городецкий. – Как вы считаете: он мог застрелить девушку?
Первая моя реакция – защитить брата. Я возмущаюсь:
– Конечно, не мог! Да, его много раз штрафовали за мелкое хулиганство. Но замыслить убийство… – тут голос мой осекается, потому что в мозгу всплывают слова Андрюшки, адресованные Лидочке: «Чего ты боишься, глупая? Насчет укольчика не беспокойся. Копать никто не будет: ведь у него уже были проблемы с сердцем, поэтому никого не удивит, что он помер от инфаркта. Тут все будет чисто. Бояться нечего».
– Не знаю… Я уже ни в чем не уверена, – упавшим голосом растерянно говорю я и мысленно решаю, что не стану рассказывать сыщику про подслушанный разговор брата и убитой сиделки. Вдруг Андрюшка невиновен, а я своими откровениями вызову против него усиленные подозрения?
Городецкий, кажется, уже что-то заподозрил и пристально смотрит мне в глаза. Такое ощущение, что он чует, когда я что-то от него скрываю. Надо его срочно отвлечь.
– Да, кстати, я совершенно забыла вам рассказать… – круто меняю я тему разговора и рассказываю Антону о том, как открыла мужу и тетке взаимную правду об истинном состоянии их финансовых дел, и о последовавших обвинениях Карена в адрес Марии: якобы он видел, как та для чего-то возвращалась в дом прямо перед убийством.
– Я уже в курсе, – коротко отвечает детектив.
Так Карен «заложил» Марию даже сыщику! Забавно! Куда только делось все его «джентльменство»?
– И что вы об этом думаете? – любопытствую я.
– Что пока истинность этого обвинения ничем, кроме слов Карена Вагановича, не подтверждена. А он сейчас очень зол на мадам Данваль. Поэтому возможны два варианта: либо он действительно видел вашу тетку и выдал, не имея больше причины покрывать, либо просто оговорил ее из чувства мести. Так что давайте не спешить с выводами.
– А что сказала Мария?
– Она отрицает, что возвращалась в дом, пока мы все находились у реки. Продолжает настаивать, что после всех тостов за помолвку генерала просто отправилась побродить по окрестностям. Когда услышала выстрел, выбежала на место пикника и увидела вас возле убитой девушки и лежащего рядом старика. Кстати, она говорит, что вышла со стороны, противоположной той, откуда, по утверждению Федора Семеновича, раздался выстрел – а ее появление мы с вами видели вдвоем, так что в этом она не обманывает. Возможно, и остальные ее показания – правда. Но, повторяю, верить сейчас нельзя никому. Убийство мог совершить каждый, и у каждого мог найтись для этого свой собственный резон, нам с вами просто пока неизвестный.
Тут мне приходит в голову мысль:
– А ведь у Марии действительно мог быть свой мотив! Только убить она, возможно, хотела не Лиду, а Деда, чтобы скорее получить свою часть наследства – она же еще не знала тогда, что Дед все завещал мне. Допустим, это именно она прошла неузнанной мимо меня в камышах. Потом выстрелила, но промахнулась, попав в сиделку. Поняла, что времени на еще один выстрел у нее нет, так как сейчас сбегутся все, кто слышал звук первого выстрела, поэтому она, припрятав где-нибудь пистолет, сделала круг по зарослям в обход места пикника и вышла на другом конце поляны.
Городецкий с веселым удивлением смотрит на меня:
– Интересная версия. Тоже имеет право быть. А вы, Елена Викторовна, оказывается, не лишены логического мышления!
До сих пор меня не очень-то волновало, что думают обо мне другие люди, но почему-то похвала этого верзилы-сыщика с глазами сытого кота мне особенно приятна.
Я пытаюсь скрыть свое внезапное смущение за деловым тоном:
– Ну ладно, мне пора идти. Надо помочь Фросе соорудить нам ужин. Ей сейчас нелегко: приходится еще и за Дедом присматривать.
Антон с грохотом с размаху задвигает пустой ящик, предварительно швырнув в него уже ненужный ключ, берет со стола оставленный им там ранее справочник лекарств и покидает кабинет вслед за мной.
Я спускаюсь на первый этаж, вхожу на кухню и обнаруживаю Фросю, хлопочущую у плиты. На мое предложение помочь она машет руками и говорит, что успела приготовить еду сама, пока Дед «чуток вздремнул».
Кроме того домработница сообщает мне, что уже «помогла Карену Вагановичу переехать». Вот и хорошо. Я сейчас не в состоянии его видеть – слишком свежо воспоминание о том, как муж держал Марию в своих объятиях, признаваясь ей в любви, и чересчур велико во мне какое-то первобытное желание расцарапать ему физиономию.
Карен освободил нашу спальню, значит, я смогу побыть там одна – это именно то, что мне сейчас необходимо больше всего. Мне надо успокоиться и привести мысли в порядок. Сегодня был слишком трудный и насыщенный день.
Поднимаясь по лестнице, я невольно начинаю размышлять над предложенной мной Городецкому версией о виновности мадам Данваль. Мне эта идея кажется все более привлекательной. Я вспоминаю про обнаруженный мной дневник Маши Виноградовой. Ведь ей явно было, за что мстить своему деспотичному отцу. Так может, сто́ит показать найденную тетрадь Антону? Пусть он сам сделает выводы, имеет ли эта старая история отношение к происходящему в нашей семье сейчас. Да, нехорошо читать чужие дневники, но все-таки расследуется убийство, значит, нам всем уже не до правил приличия.
Я вхожу в спальню, окидываю ее взглядом и, убедившись, что Карен действительно забрал свои манатки, становлюсь возле кровати на колени и забираюсь под нее. В темноте, на ощупь, отодвинув уже знакомые паркетины, я засовываю руку в открывшееся углубление. Там пусто. Я шарю рукой, но лишь скребу слежавшуюся пыль.
Дневник Маши Виноградовой исчез.
Глава 24
О местонахождении тетради кроме меня знала только ее хозяйка, Мария. Значит, именно она ее забрала. И именно сегодня, в тот момент, когда все семейство было на пикнике. В другое время это бы у нее не получилось, ведь вчера вечером, судя по всему, она допоздна «работала» вместе с Кареном в кабинете, а с утра, вплоть до нашего ухода на реку, в этой комнате все время находились либо я, либо муж.
Значит, Карен не соврал. Мария действительно возвращалась сегодня в дом после полудня и вынула из тайника дневник. Но ведь заодно она могла выкрасть пистолет и убить Лиду! Получается, я права, что подозревала Марию в убийстве девушки?
Мне срочно надо рассказать о дневнике Антону! Это очень важная улика, доказательство того, что Мария ему лжет.
Где же искать сыщика? Наверное, сейчас Городецкий у себя, в комнате в подвале.
Я выскакиваю в коридор, направляюсь к лестнице и уже заношу ногу над первой ступенькой, как вдруг чьи-то руки резко толкают меня в спину, и я кубарем качусь вниз…
Хотя лестничный марш состоит всего из двадцати с лишним ступеней, мне это падение кажется бесконечным. Снова и снова я встречаюсь с жесткими углами то рукой, то головой, то ребрами, а в конце лестницы еще и неудачно приземляюсь, как-то неловко подвернув под себя правую ногу, которую сразу же пронзает резкая боль.
Первые секунд десять я просто прихожу в себя, потому что нахожусь в состоянии легкого оглушения, еще не до конца осознав, что же произошло. Мир перед моими глазами по инерции делает еще пару переворотов, в голове прямо по мозгам стучат кувалды в ритме моего пульса. Потом я вспоминаю быстрое и сильное прикосновение чьих-то ладоней к моим лопаткам за секунду до того, как я полетела вниз.