Астахов лишь пожал плечами, расплатился, и они пошли к выходу.
Баро сделал все, как хотел Бейбут. Цыгане, не собирая шатров и палаток, сели на машины и медленно двинулись по дороге. Лишь немногие из них ехали на оставшихся лошадях — табор давно пересел на автомобили. Но Бейбута везли не на машине, а в кибитке, последней кибитке табора. Вожак уже не мог говорить и только смотрел на своих цыган, смотрел на высокое небо и знал, что он в пути, в дороге, в последней своей дороге.
Дорога. Просто дорога. Это для всех остальных людей, для гаджо, важно, какая именно дорога и куда она ведет. А для цыгана главное, чтобы она просто была — дорога.
Проехали всего лишь метров пятьсот и вернулись к своим шатрам и палаткам. Вернулись, потому что Бейбут умер. Умер, как и хотел, в дороге…
Вечер опустился на табор и окутал его траурной мглой.
Люцита сидела у себя в палатке одна и горько плакала. У нее было много поводов для слез. Вместе со всеми цыганами она оплакивала Бейбута — девушка любила его, как и каждый в таборе. Она плакала и потому, что безутешно горевал об отце ее любимый Миро, Была у нее и еще одна причина для слез — сама Люцита ведь тоже была соучастницей похищения священного цыганского золота этим негодяем Рычем.
…Как писал классик, "бывают странные сближенья" — и совершенно неожиданно, вслед за мыслью о Рыче, из темноты возник сам Рыч. Тот самый, из-за которого убили Бейбута, тот самый, которого искали все цыгане Управска, чтобы разорвать его на куски, — тот самый Рыч — в таборе!
На одно мгновение Люцита застыла в непритворном ужасе, опомнилась, хотела закричать, но Рыч уже зажал ее рот рукой.
— Тихо, Люцита! Это я. Не кричи. Не будешь кричать?
Люцита кивнула. Незваный гость убрал руку.
— Гадина! Зачем ты пришел сюда? — Люцита говорила шепотом, но глаза ее горели злостью.
— Тихо, я тебе говорю!
— Ты со своими дружками убил Бейбута, а теперь пришел сюда! Зачем?
Чтобы посмотреть, как весь табор плачет от горя? Ты доволен?!
— Люцита, это не так!
— Что не так? Бейбут мертв — вы убили его!
— Ну хоть ты мне поверь! Я не виноват, не виноват в смерти Бейбута!
И тут случилось то, чего Люцита ожидала меньше всего. Да и сам Рыч, пожалуй, от себя такого не ожидал. Он вдруг порывисто обнял Люциту, опустил голову ей на плечо и не заплакал — нет, завыл от тоски, одиночества и безысходности. А потом стал быстро и сбивчиво рассказывать обо всем, что пережил за эти дни, а главное — о том, что он за эти же дни прочувствовал.
Люците трудно было взять в толк все, о чем с такой болью говорил и говорил Рыч. Единственное, что она поняла — с этим человеком что-то происходит. Перед ней был не просто бандит и убийца, но и кто-то еще.
— Погоди, Рыч, ты тут говоришь, что не виноват. А кто виноват? Только твои дружки?
— Они тоже не хотели этого — никто не хотел! Но он приказал…
— Кто — он?
— Удав. Люцита, это очень страшный человек!
— Зачем же ты тогда с ним связался?
— У меня не было другого выхода.
— А ведь я говорила тебе, Рыч, что священное золото может покарать, — ты не верил.
— Но ты ведь тоже моя сообщница, Люцита. Разве нет?
Цыганка запнулась, опустила глаза — ответить ей было нечего.
— Ладно, прости, что напомнил, — заговорил Рыч примирительно. — Просто у меня теперь нет никого, кроме тебя. И только тебя я могу просить о помощи…
— Чем же я могу тебе помочь? Чтобы тебе помочь, надо быть, наверное, только Господом Богом! Что я могу сделать? Воскресить Бейбута?
— Нет, Люцита. Мне просто нужно спрятаться. Пересидеть здесь хотя бы пару дней.
— Здесь?!! — Люцита даже подумала, что ослышалась. — Пересидеть здесь, у меня в палатке? Ты в своем уме? Да на тебя сейчас облава будет! Всем табором тебя будут искать повсюду — а ты хочешь здесь сидеть!
— Ты не понимаешь — как раз здесь-то меня искать и не будут. Чем ближе прячешься, тем труднее найти… Мне просто некуда больше идти, Люцита.
Сейчас это для меня — единственный выход!
— Нет, Рыч, я не могу.
— Можешь. Другого выхода нет не только у меня, но и у тебя!
Баро сделал все, что мог, для своего друга Бейбута. Теперь он шел к его сыну, к Миро. Как цыганский барон, как глава рода, Баро должен был позаботиться о новом вожаке табора. И у него не было сомнений в том, кто должен им стать.
Баро вошел в трейлер Бейбута. Нет, теперь уже в трейлер Миро.
Молодой Милехин сидел на кровати и, казалось, смотрел в никуда. Но Баро понимал, что молодой цыган смотрит в себя.
Зарецкий подошел к нему и положил руку на плечо.
— Держись, Миро, держись… Ты сейчас должен быть достойным сыном своего отца.
Миро поднял голову.
— Ты знаешь, Баро, мне все время кажется, что он и сейчас рядом с нами… А ведь его уже нет. И никогда не будет.
— Держись, мой мальчик. — Несмотря на все, что было между ними, Баро относился к сыну Бейбута, как к своему родному сыну, и не хотел сейчас этого скрывать. — За тобой весь табор — теперь тебе его водить. Подумай, сколько глаз смотрят сейчас на тебя.
Миро только покачал головой.
— Нет, Баро, я даже не представляю себе, как буду главным в таборе. Кто меня будет слушать после отца?
— Ты действительно молод, Миро, но именно из таких, как ты, и выходят настоящие вожаки, за которыми обязательно пойдут все. Главное — поверь в себя, в свои силы!
— Ты же сам говоришь, что я слишком молод. Баро помолчал, как будто вспоминал что-то.
— Тридцать лет назад, Миро, твой отец ушел из города, в котором осели его родители, для того, чтобы жить так, как жили наши предки. Он стал собирать таких же цыган, которые истосковались по вольной, кочевой жизни, по дорогам. И уже тогда, Миро, он мечтал о сыне, который продолжит его дело. А теперь ты вырос, вырос таким, каким он хотел тебя видеть. Твердый духом, чистый сердцем и любящий волю — о тебе знают, что ты не предашь и с пути не свернешь.
— Но ведь ты такой же, Баро, почему бы тебе не уйти с нами, встав во главе табора?
— Миро, я стар, а ты молод — тебе и быть вожаком табора. Считай, что так распорядилась судьба, а я как цыганский барон только подтверждаю это…
Я верю в тебя, Миро, верю. И не только я — все цыгане в тебя верят!
Зарецкий сказал все, что хотел, и собрался было уходить, но Миро его остановил:
— Баро, я только хотел спросить… Мне до сих пор не по себе после того, что произошло между мной и твоей дочерью. И я думал, что это теперь всегда будет стоять между нами.
— Иногда некоторые вещи лучше забыть.
— Но я же отказался от нее прямо на свадьбе — такое трудно простить!
— Если этому был бы рад мой верный друг и твой отец, если это нужно для того, чтобы между мной, главой цыганского рода, и тобой, вожаком табора, не было обид, то я готов не вспоминать об этом.
Помолчали.
— И еще, Миро, — заговорил старший. — Мы, старики, не всегда понимаем, что происходит у вас, молодых. Так что давай забудем обо всем этом раз и навсегда!
Глава 14
— Ты забыл одну вещь, Рыч, — говорила Люцита. — Это не только моя палатка, но и моей матери.
— Брось, что ж я, по-твоему, не знаю, что Земфира вышла замуж за Баро и живет в его доме?
— Ну как раз сейчас она в таборе.
— В таборе? — Рыч осторожно, через щелочку, выглянул наружу. — Она идет сюда, Люцита, спрячь меня!
Куда можно спрятать человека в палатке? За занавеску? Ненадежно — туда в любой момент могут заглянуть. Под кровать? Нет, тоже опасно. Что ж тут еще есть-то, а?.. Стол, плитка, сундук. Сундук!
— В сундук, Рыч! Быстро полезай в сундук!
И Люцита моментально освободила в сундуке место — в том самом сундуке, из которого совсем не так давно появилось на свет роковое ружье. Сколько же всего случилось с тех пор!
Рыч успел влезть в сундук, а Люцита — закрыть крышку в ту самую секунду, когда вошла Земфира.
— Мама? Ты откуда? От Миро? — Люцита пыталась скрыть за вопросами свое волнение.
— Да. Там сейчас Баро — они говорят о том, что будет теперь, когда Бейбута больше нет.
— Как это все ужасно.
— Весь табор будто почернел от горя. Какая же сволочь этот Рыч! Как он посмел поднять руку на Бейбута?!
— Да, и Миро теперь не успокоится, пока не отомстит за отца.
— Не только Миро — никто из цыган не успокоится. Я боюсь, доченька, что впереди может быть еще немало крови… Знаешь, Люцита, мне становится страшно за тебя, за то, что ты не со мной. Может быть, тебе вернуться в дом Баро, а?
— Нет, мам, здесь мой дом, я никуда не уйду отсюда.
— Я знала, что ты так ответишь, — с сожалением покачала головой Земфира.
— Мама, ты не волнуйся — со мной все будет хорошо. — И Люцита обняла мать. — Тебя, наверное, Баро ждет.
— Да, прости, мне пора. Я прошу тебя, я очень прошу тебя, родная, береги себя!
— Спасибо, мама.
Палыч только и делал, что бегал к дому Зарецкого, где опять и опять расспрашивал Грушу о состоянии Рубины. А Максим все отпаивал его чаем у себя в номере.
В дверь постучали.
— Да-да, входите!
В номер вошли Астахов и Олеся. Удивленный Максим (не часто к нему в номер приходил шеф, да еще и со своей домашней прислугой) усадил гостей.
Стал представлять всех друг другу:
— Знакомьтесь — это мой друг Пал Палыч. Это мой шеф Николай Андреевич.
Это вот…
Но тут Астахов перебил Максима:
— А вот Олесю лучше представить мне — Олеся Платонова, новый бухгалтер нашей фирмы!
— Ничего себе! — вырвалось у Максима. — Ну, в смысле, поздравляю вас, Олеся.
— …А теперь, кстати, еще и твоя соседка.
— А вы теперь в гостинице будете жить? — Максим едва поспевал за все новой и новой информацией.
— Да, я теперь буду жить в гостинице.
— Так что у меня к тебе просьба — помоги ей тут обустроиться.