Тут уж и Игорь не выдержал, решил, что пора сказать свое веское слово:
— Послушайте, да как вы смеете?!
Леонид Вячеславович сначала даже головы не повернул в сторону выступающего, но потом вдруг переменил решение:
— А если выяснится, что и ты в этом замешан, глиста покрышечная, обещаю: я сотру в порошок вас обоих! И из полученной смеси сделаю приправу для шашлыка.
Уже у входа Форс презрительно посмотрел на парочку:
— Бывайте! Всего вам хорошего. Надеюсь, вы все поняли? Оба?
Из состояния тоскливого оцепенения Палыч уже вышел. Но вот к нормальной жизни еще не вернулся. Поэтому Максим использовал любую возможность, чтобы зайти к старому приятелю, отвлечь его от темных мыслей.
Вот и на этот раз прибежал, одетый с иголочки: строгий костюм, рубашка в тон и с галстуком в руках.
— Палыч, здорово!
Старик молча кивнул головой.
— Выручай, дружище!
— Что случилось?
Такое дело, ежели кого выручить нужно, Палыч никогда ни в каком состоянии не отмолчится, не откажет в помощи.
— Галстук. Ерунда такая — сегодня что-то совсем мне не поддается.
И Палыч начал завязывать другу галстук. Да так увлекся этим делом, что через минуту печать безнадеги сошла с его лица.
— Ах ты, елки! Слушай, я ж тоже тысячу лет не пробовал… А ну-ка, а если так попробовать? А так? Черт, куда же дальше его совать…
И только тут Палыч оценил в полной мере наряд Максима.
— Э-э-э, брат, а я-то сразу и не приметил. Ты сегодня выглядишь просто как британский лорд. Куда это так вырядился?
— К Баро…
Палыч остолбенел и через силу спросил:
— Неужто предложение решил сделать?
— Решил, — сказал Максим так, будто речь шла о чем-то привычном — ну, ходит человек, ежедневно предложения разные делает.
— Вот это правильно! — оживился Палыч.
И вдруг что-то свое вспомнил, расчувствовался и отвернулся, чтобы не выказать своих слез.
— Палыч… — сказал Максим одновременно и строго, и по-доброму.
— Ничего, ничего. Все нормально, это нервы… Не обращай на меня внимания! Думай о себе, о Кармелите! То, что не сложилось у нас, у стариков, должно произойти у вас! Будь счастлив, парень!
— Буду! Обязательно буду…
Максим ушел. А Палыч вдруг почувствовал: в нем что-то изменилось. Боль из сердца хоть и не ушла насовсем, но стала меньше. И главное — рассеялся какой-то черный туман в голове.
И слова "жить-то надо", которые он слышал от окружающих, но принять никак не мог, стали вдруг его словами.
Действительно, жить надо, как бы иногда это ни было тяжело.
Давно Антон не пил, но на этот раз удар судьбы был очень уж силен. И руки сами собой потянулись за недопитой и полузабытой бутылочкой виски.
После нескольких рюмок жизнь, конечно, стала лучше, однако не намного.
Из памяти все не выветривалось мерзкое, злобное лицо отца и ехидная мордашка этой провокаторши Олеси. От бессильной злости Антон грохнул рюмкой об пол.
— Какая же ты гадина, Олеська… И ты папаша. Достал другую рюмку, налил, выпил.
— Ну ничего, мы еще повоюем.
Налил еще. Полюбовался виски на просвет. И сам себе провозгласил:
— За закладную! — издал он губами пшикающий звук. — Правда, она пока у Форса, но мы ее получим…
Антон снова посмотрел на напиток, поднял рюмку, как для тоста:
— За успех… в нашем безнадежном деле.
В комнату вошла Тамара. Эх, жаль, бутылку допить не успел, сейчас мамаша нудить начнет.
— Мам…
Тамара посмотрела на него с изумлением. Отвыкла. Таков закон жизни, к хорошему быстро привыкаешь, а от плохого быстро отвыкаешь.
— Ты напился? Она села рядом. — Ма…
— Ты хоть что-нибудь соображаешь? Слово подлиннее произнести можешь?
Ничего не сказал сынок. Мать принялась его трясти, потом сильно потерла ладонями уши:
— Антон! Антон, ты понимаешь, что нам грозит опасность? Форс догадывается о том, что я отравила его дочь! Ты меня слышишь?!
И ее ребенок наконец заговорил:
— Мама, успокойся! Я тебя больше ни о чем не попрошу! Потому, что все бессмысленно…
— Антоша! Антоша, почему ты начал пить? Ты же бросил!
— Бросил! Подбросил! Перебросил! Недобросил. Теперь уже можно… Теперь уже все можно.
— Что-то случилось?
— Случилось… — горько сказал Антон и налил еще рюмочку. — Наша бухгалтерша и владелица фирмы "Спрец…", "Спецеротрой", ну, в общем, ты поняла.
Вот. Олеся все раскопала, все разузнала и обо всем доложила Астахову. И у них теперь амор случился. Большая такая любовь.
— Как?! Как эта мерзавка… Эта уборщица, которую вытащили из тюрьмы, прибрала теперь к своим грязным рукам все?! Как? — Тамара выхватила рюмку из рук Антона и сама опрокинула ее.
— Вот так, прибрала… И денежки, и папашку…
— Ты о чем?
— А что? Разве я не сказал? Ты чем слушаешь. Повторяю! Амор! Любовь большая. Они теперь счастливая парочка!..
— Что?
— Ничего, ты же сама их подозревала… Да вы все бабы одинаковые…
Взять хотя бы мою любимую мамочку, — Антон заговорил так, как будто матери не было в комнате. — Изменяет Астахову двадцать лет и еще удивляется, что он нашел там какую-то другую!
— Не смей так со мной разговаривать!
— Мама, тут чего ни говори, все равно ничего не изменится. Поэтому смирись! Мы проиграли по всем статьям! Выпей! Это отличный повод напиться, точнее, нажраться…
— Господи, что же делать? Что делать?
— Выпей! Что делать, что делать! На этот вопрос в этой стране никто не может ответить. Никто, кроме меня. Ждать! Ждать, когда Астахов выселит нас из родного дома и будет жить здесь со своей Олесей! Долго и счастливо. И умрет с ней в один день. Хотелось бы, чтоб день этот наступил как можно раньше.
Баро внимательно посмотрел в глаза Форса. Это он правильно сделал, что вызвал его в свой кабинет, а не стал встречаться где-то на выезде. Дома и стены помогают. Может быть, стены хоть сейчас помогут раскусить, вывести на чистую воду этого умного и скользкого человека.
Хотя это еще вопрос, и скорее всего безответный — можно ли вывести на чистую воду юриста?
— …Так вот, Леонид, я готов был вернуть Астахову деньги! Да, но он заявил, что ничего не знает про закладную!
Собеседник трагически вздохнул и развел руками.
— И как ни странно, дружище Форс, представь себе, на этот раз я готов ему поверить!
— Ну и зря, — хладнокровно сказал Леонид Вячеславович. — Я же вас предупреждал, говорил, что он готовит подлянку.
— Нет, ты знаешь, я все понимаю, но Астахов выглядел очень уж обескураженным.
— Так надо было поговорить с ним — выяснить причины такой обескураженности.
— Я хотел поговорить, но не сдержался, вспылил. Потом уж, как домой приехал, понял, что был не прав, надо было спокойно пообщаться.
— Да, Баро, нервишки — страшная штука, они меня недавно тоже чуть не подвели. Впрочем, каждый отвечает за свои поступки. Так что зря вы с Астаховым не поговорили нормально, по-свойски. Понимаете, я же вам объяснял… Семья там весьма сложная. Очень может быть, что Астахов действительно не знал! На каком-то этапе я начал вести переговоры с его сыном…
— Что? Почему?! Я тебе поручил иметь дело с самим Астаховым! При чем тут его сын?!
— Так получилось! Астахов был занят, а Антон — равноправный владелец фирмы, обладающий таким же правом подписи…
— Вот оно как? Но я почему-то ничего не знал об этих переменах! И мне это кажется странным!
— Что значит "странным"? Вы подозреваете меня?! Если так, хотелось бы знать, в чем?
— Если Астахов ничего не знал об этой закладной, то получается, что ты с его Антоном ведешь какую-то нечистую игру! Я не могу тебе больше доверять.
Форс сделал круглые глаза:
— Извините, но обвинение явно несправедливо. Я ничего дурного не делал.
И не мог предвидеть, что деловые партнеры, отец и сын, начнут вести разную линию!
— А если ты ничего не знал и "не предвидел" — то грош тебе цена как юристу! Мне не нужны больше услуги такого консультанта!
— Как же так, Баро, мы столько лет работаем вместе… И все всегда было хорошо. Вы не можете вот так просто, ни с того ни с сего, отказаться от моих услуг!
Зарецкий почему-то вспомнил Рыча. И, как ни странно, чуть смягчился.
— Да, Форс, мы много лет работали вместе… И чаще всего действительно все хорошо заканчивалось. Только ведь что выходит… За все это время я тебя так и не раскусил!
— Поверьте, Баро, моя преданность вам безгранична! Ну вот скажите, что я должен сделать, чтобы вернуть ваше доверие?!
— Верни закладную на мое имущество! — мрачно сказал Зарецкий.
Глава 25
Вот-вот, буквально через минуту должен прийти Максим, а она еще не одета. Ужас, позор, трагедия. Кармелита в отчаянии зарылась в гору вещей, выброшенных из шкафа. Земфира с сочувствием наблюдала за ней.
Девушка достала блузку и юбку, приложила их по очереди к себе:
— Ну как?
— М-м-м… — непонятно ответила добрая мачеха. Кармелита с отчаяньем бросила последний наряд туда, где уже валялись все примерянные прежде.
— Да? Понятно. Значит, не подходит. Ну все, я не знаю, что мне надеть!
— Так ты хоть объясни, куда собираешься?
— Я никуда не собираюсь… А вот к нам сегодня кое-кто собрался и вот-вот придет!
— Угу, — глубокомысленно заключила Земфира. — Максим!
— Да! Сказал, что придет просить моей руки!
— Да ты что! — восхищенно воскликнула Земфира. — Ну тогда совсем другое дело. Здесь нужен особый наряд!
— Ну, так а я про что тебе уже полчаса говорю?
— Ты сначала определись, что ты хочешь: европейский наряд или цыганский?
Кармелита рассмеялась:
— Так вот же я и думаю уже целый час. То решаю, то сомневаюсь, а решиться ни на что не могу. А что, если… Знаешь, что я сделаю… Вот это вот платье надену.
— Ничего. Неплохо.
— "Неплохо"! А должно быть — восхитительно! Смотри внимательно.