— Нету у меня франков! И драхм я никогда в глаза не видел! Как же мы с тобой, турок, договоримся? — оценив взглядом лежащие на дне лодки продукты, генерал с досадой обернулся к жене, приказал: — Сними, Глаша, чего-нибудь с пальцев!
— Ты с ума сошел, Алекс! Это же бриллианты!
— Да ладно тебе! Не скаредничай! — обозлился на жену генерал. — Жрать охота! Снимай! Не то я свои золотые часы ему спущу!
Мадам Соболевская начала послушно снимать с пальца кольцо. Она хорошо знала своего мужа, и поэтому искренне пыталась снять хотя бы одно кольцо. Она слюнявила пальцы и изо всей силы пыталась что-то сделать, но тщетно.
— Ну, быстрее! Быстрее! — нетерпеливо ворчал генерал.
— Не получается! — едва ли не со слезами на глазах простонала мадам Соболевская.
— Ну, и хрен с тобой! — генерал решительно полез в карман и извлек оттуда часы. Они заиграли на утреннем солнце золотыми отблесками. Он привязал часы к веревке и опустил их вниз, достаточно низко, чтобы турок мог хорошо рассмотреть товар, но не настолько, чтобы мог взять в руки.
— Ну, что хорошие часики?
— Карош! Карош! — затанцевал в лодке турок от предвкушения такой добычи. — Тавай-тавай!
— Не торопись! Отдаешь все, что в лодке!
— Тавай-тавай!
— «Давай-давай!». Понял, фармазон, что хорошие часики? То-то же! Значит так, ты мне все, что в лодке, а я тебе часы! Договорились?
— Карош, карош!
Генерал пониже опустил часы. Турок молниеносно оценил их и тут же торопливо спрятал в карман. После чего привязал к веревке холщевую сумку с вареным мясом и выпустил ее из рук. Сумка с мясом повисла в воздухе.
— Что? И это все? — удивленно спросил генерал.
— Кароши миясо! Кароши!
— Не-ет! Мы так не договаривались! — свирепо гаркнул генерал.
Турок понял, что покупатель недоволен и сейчас придется возвращать часы.
— Кароши миясо! — торопливо отталкиваясь от борта «Твери», выкрикнул турок. Затем он схватил весла и заработал ими что есть силы. Лодка стала удаляться.
Генерал не сразу понял, что турок просто решил его обмануть. А когда понял, стал торопливо шарить по карманам в поисках револьвера. Но он налегке вышел из каюты и, конечно же, не предполагал, что ему понадобится оружие.
Слащёв понял затруднение генерала. Он вынул свой револьвер и выстрелил.
Пуля не задела турка. Она лишь пробила днище, и в отверстие тонким фонтаном полилась вода.
Испуганный турок еще сильнее стал налегать на весла. Одно весло не выдержало и с громким хрустом сломалось. Но перепуганный беглец, уже ничего не соображая, стал с удвоенной силой грести одним веслом. И лодка, выписывая дугу, начала вновь приближаться к «Твери».
Когда до парохода оставалось совсем близко, турок понял, что произошло. Он поднял голову и увидел стоящих вверху над собой людей. Среди них он заметил генерала, у которого пытался украсть часы, рядом с ним стоял еще один военный и держал в руках револьвер.
Понимая, что он проиграл, и что речь сейчас уже идет не о часах, а о его жизни, турок тонким голосом закричал:
— Русика карашо! Миясо карашо! Доллар — нэт! Не карашо!
Что хотел сказать турок, никто не понял.
Но он уже принял свою судьбу и стал одним веслом покорно подгребать к борту «Твери». Схватился за все еще висящую за бортом холщевую сумку, торопливо вынул из кармана генеральские часы и положил их в сумку. Спросил:
— Так карашо?
Ему не ответили.
Оттолкнувшись веслом от борта корабля, он на прощание снова выкрикнул:
— Кароши миясо! Тавай-тавай!
А вокруг и возле «Твери» и других кораблей продолжалась шумная торговля, и этого мелкого происшествия, вероятно, никто не заметил.
Врангель с борта крейсера с молчаливым любопытством наблюдал за этим грабительским торжищем. Подойдя к нему, Кутепов сказал:
— Ярмарка! Поистине, Ирбитская ярмарка, Петр Николаевич!
— Непотребство! — в ответ сердито отозвался Врангель. — Это надо бы прекратить. Вон англичане в свои бинокли на нас уставились. Потешаются. Мы выглядим папуасами.
Кутепов тоже нахмурился.
— Я бы понял вас, ваше превосходительство, если бы французы исполнили свой долг и, как и было оговорено, обеспечили людей пропитанием, — сухо сказал он. — Пока я не заметил никаких телодвижений в эту сторону. Ладно, здоровые люди хоть что-то съестное выменяют. А каково раненым? Ни еды, ни лекарств! Трое умерли уже здесь.
Врангель молча выслушал этот упрек и понял, что Кутепов прав.
— Я не смогу вот так сразу, даже с помощью оружия, остановить эту торговлю — оправдываясь, продолжал Кутепов.
— Распорядитесь, пусть подготовят мой катер, — не вступая в дальнейший разговор, коротко приказал Врангель и вернулся в каюту, чтобы надеть свой парадный мундир.
И уже через несколько минут он в сопровождении Михаила Уварова направился к причалам европейской части Константинополя, где ошвартовался «Вальдек Руссо».
Адмирал Дюмениль и месье Сорбье встретили Врангеля радушно. Находившийся под впечатлением справедливого упрека Кутепова, Врангель не смог сдержать свой гнев. Он на ходу, еще по пути в кают-компанию, выложил адмиралу все, что он думает о союзниках. Упомянул и о голоде, и о страданиях оставленных без медицинской помощи больных и раненых.
Адмирал не торопился оправдываться. Он проводил Врангеля в кают-компанию, усадил в кресло.
— Кофе, чай? — спросил он. — Круасаны?
— Ничего, — холодно сказал Врангель. — Я — не в гости, извините. Я хочу получить ответ на единственный вопрос: что происходит? Еще чернила не высохли под договором о вашей помощи. Где она?
— Ваше превосходительство, о чем бы вы хотели получить ответ в первую очередь? Вероятнее всего, о раненых и больных? — тихо и ласково заговорил адмирал, и даже в переводе месье Сорбье звучали эти мягкие, успокаивающие интонации.
— Да, пожалуйста!
— Хочу вам доложить, мой генерал, что небольшое недоразумение с ранеными уже улажено. И поверьте мне, нашей вины, то есть вины Франции, в этом нет.
Врангель слушал, не поднимая головы.
— Мы заранее договорились, что большинство раненых и больных будут размещены в турецких госпиталях и больницах. Причина, надеюсь, вам понятна? Мы содержим здесь, в Турции, довольно скромный армейский контингент и, если возникает какая-то необходимость, довольствуемся своими скромными лазаретами. Тяжело больных тут же отправляем на родину. С вашими людьми — иное дело. У вас речь идет не о десяти, и даже не о ста человеках. Их что-то около трех тысяч. Я не ошибаюсь?
— Приблизительно, — все так же угрюмо согласился Врангель.
— Разместить сразу такое количество раненых и больных даже в таком большом городе, как Константинополь, совсем не просто. Понадобилось время. Как мне недавно сообщили, госпитали и больницы подготовлены. И сейчас, в это самое время, два турецких парохода с медиками на борту, размещают ваших больных и раненых по лечебным учреждениям. Надеюсь, такой ответ вас удовлетворит?
— Благодарю вас, — Врангель с трудом сменял гнев на милость. — А что с продовольствием?
— К вечеру наши интенданты доставят на суда сухой паек. Пока — на три дня, — сказал адмирал. — Надеюсь, к этому времени будут улажены все формальности, и начнем размещать вашу армию на заранее определенные места.
— И последнее. Пожалуйста, распорядитесь пополнить на судах запасы питьевой воды, — попросил Врангель.
— Да, конечно! Приказ об этом отдан еще вчера.
Собственно, конфликт на этом был исчерпан. Врангель, вернув лицу выражение благорасположенности, попрощался с хозяином «Вальдека Руссо».
Было немного за полдень, возвращаться на крейсер еще не хотелось и он решил прогуляться по одной из самых нарядных улиц города — Истикляль, и заодно навестить своего давнего знакомого, российского посла в Турции Нератова. Он до сих пор не навестил Врангеля, хотя, конечно, был извещен о прибытии в Константинополь русской эскадры. Это так не было на него похоже.
Они неторопливо шли по улице, блистающей витринами цветочых магазинов, вывесками кофеен, отелей и банков. Не в пример Таврии и даже Крыму, здесь еще не сильно ощущалось наступление осени. И все же к пряным дымам жареного на мангалах мяса уже примешивался горьковато-печальный дымок сжигаемых в парках и садах облетающих листьев.
— А что, Мишель, не выпить ли нам хорошего крепкого турецкого кофе? — весело спросил у Микки Врангель.
— Неплохо бы! Но, насколько я знаю, Петр Николаевич, «керенки» у них дешевле газетной бумаги, — так же весело отозвался адъютант.
— Надеюсь, доллары их удовлетворят, — сказал Врангель, сворачивая к стеклянному кафетерию.
Кафе было небольшое, всего на шесть или восемь столиков, с легкими ажурными перегородками, создающими некую иллюзию уединения, но и не мешающими, впрочем, видеть всех посетителей. Когда их глаза после улицы привыкли к уютным сумеркам, они разглядели в самом дальнем углу нескольких турок, они, темпераментно переговариваясь, азартно играли в бектаммон. Эта игра чем-то напоминала нарды. Ближе к входу за столиком одиноко сидел усатый, похожий на кота, старик в вылинявшей феске и сосредоточенно курил кальян.
Едва они вошли, как перед ними возник официант и, легко определив в посетителях иностранцев, молча проводил их к отдельно, чуть на отшибе стоящему столику. Второй официант с легким, едва заметным поклоном, поставил перед ними крохотные чашечки с наргиле и большие чашки — с ароматным кофе.
— Что-нибудь еще? — спросил он по-английски. — Насколько я понимаю, вы ведь русские?
— Вы угадали, — ответил Врангель тоже на английском.
— Это легко. По вашей форме. И потом, весь город знает, что сюда пришла русская эскадра.
— Совершенно верно.
— Говорят, у вас уже кончилась война? — продолжил официант.
— Я тоже это слышал, — и, чуть помедлив, Врангель добавил: — Пока кончилась.
— У нас тоже война, — сказал официант. — Только у нас она поменьше, чем в России. Мы воюем с греками и немножко между собой, — и, едва не шепотом, он произнес: — Мустафа Кемаль, может, слыхали? Только он не хочет воевать в городах. Мы слишком бедная страна, и он не хочет разрушать дома.