К вечеру отчаяние стало непереносимым, и она позвонила Виктору Федоровичу.
– Что-нибудь случилось? Неприятности? – вежливо поинтересовался он.
– Нет-нет, ничего не случилось. Но мне нужно с вами поговорить.
– Ну, хорошо, – вздохнул тот. – Подъезжайте к тому же месту, где мы встречались в прошлый раз. Помните?
– Помню. Через пять минут выезжаю.
– Не берите машину, – посоветовал он. – Сегодня очень плохая дорога, гололедица и видимость отвратительная.
– Да, я поеду на метро.
Наталья быстро оделась и почти бегом помчалась к метро. Она так привыкла, что Виктор Федорович может решить любую проблему! Ей казалось, что вот сейчас она с ним поговорит и он поймет ее, поддержит и одобрит, подскажет, куда лучше пойти и к кому обратиться, чтобы как можно быстрее Женя оказался на свободе. Она летела вниз по эскалатору, потому что он двигался ужасающе медленно, а полторы минуты, которые ей пришлось простоять на платформе в ожидании поезда, длились по меньшей мере полтора часа. Наконец она оказалась на безлюдной аллее и увидела впереди знакомую фигуру Виктора Федоровича, неторопливо прогуливающегося взад и вперед.
– Виктор Федорович, – начала она прерывающимся голосом, – я больше не могу. Я не вынесу этого. Я не думала, что это так тяжело.
– Тише, голубушка, тише, успокойтесь, и давайте-ка все по порядку. Что случилось?
– Ничего не случилось, но я поняла, что больше не могу так жить. Женя там, за решеткой, а я здесь…
– Но ведь это было ясно с самого начала, – спокойно ответил он. – Так и планировалось. Он – за решеткой, а вы – здесь, свободная и богатая. Что же вас теперь не устраивает?
– Все! – в отчаянии воскликнула Наталья. – Меня все не устраивает. Я не хочу этого. Я не предполагала, что это будет так страшно.
– И чего же вы теперь хотите? Вы можете снова стать бедной, для этого нужно только развестись. Боюсь, что я перестал вас понимать, голубушка.
– Неужели нельзя ничего придумать, Виктор Федорович?
– История назад не ходит, как вам известно. Что сделано – то сделано. Вы сами этого хотели. Я считаю, что вам нужно успокоиться, отдохнуть. Пройдет всего несколько дней, и вы посмотрите на ситуацию совершенно другими глазами, уверяю вас. У вас самый обыкновенный нервный срыв, вы не выдержали перенапряжения. Стоит вам только взять себя в руки и вспомнить, сколько унижения вы претерпели за годы, проведенные рядом с Евгением, и вам сразу станет легче. Разве он достоин ваших страданий, голубушка? Вы же сами мне рассказывали, как грубо и жестоко он вел себя по отношению к вам, как выгонял из дома, когда вы проявляли излишнюю настойчивость и требовали узаконить ваши отношения. А теперь вы его пожалели?
– Я его люблю, – пробормотала она горько. – Я поняла, что я его действительно люблю. Что же мне делать? Может, мне все рассказать этому частному детективу, которого я наняла?
– И что? – вздернул брови Виктор Федорович. – На какой результат вы рассчитываете, позвольте спросить? Евгений окажется на свободе, а вы – в тюрьме. Вы к этому стремитесь?
– Мне все равно. Пусть тюрьма, пусть что угодно, только пусть его освободят. Он не должен там находиться, не должен, не должен!
– Тише! – Он взял ее под руку и не спеша повел к дальнему концу аллеи. – Не нужно кричать, голубушка. Я все понимаю, я понимаю ваше состояние, и если вы настроены так серьезно, то давайте это обсудим конструктивно, а не на эмоциях. Если ваши намерения тверды, то нам с вами нужно сесть и спокойно все обсудить, чтобы выработать оптимальную линию вашего поведения. Сейчас мы пойдем ко мне домой, я вас угощу хорошим чаем с мятой, и мы вместе подумаем, что и как вам нужно сделать, чтобы ваш муж оказался на свободе, а вы при этом пострадали минимально, а еще лучше – совсем не пострадали. В конце концов, это нормально, когда денежные интересы отступают перед любовью. Ведь так, голубушка?
– Да, – горячо сказала она, послушно идя рядом с ним.
Как хорошо, что Виктор Федорович ее понял! Она не сомневалась, что он поймет. И не сомневалась, что он обязательно найдет выход из положения. Ей стало спокойно и уютно. Она вдруг вспомнила, что в детстве очень боялась темноты, и если приходилось идти одной по темным улицам или неосвещенной лестнице, она обмирала от страха и шла на подгибающихся ногах. Зато когда приходила домой, испытывала ни с чем не сравнимое сладостное чувство покоя и защищенности и радость оттого, что опасность на этот раз миновала.
– Вот мы и пришли, – сказал Виктор Федорович, открывая перед ней дверь подъезда. – В этом доме я и живу. Вы ведь никогда не были у меня в гостях.
– А собака? – вдруг вспомнила Наталья.
Виктор Федорович много раз говорил ей, что его кавказская овчарка совершенно не переносит посторонних, бросается на них, лает и даже норовит укусить. «Ущерб колготкам и брюкам гарантирован», – смеялся он.
– Она сейчас на даче, жена ее сегодня увезла, мы же там проведем все праздники…
Глава 17
Если преступники в праздничные дни не могут не совершать преступлений, а работники милиции не могут позволить себе перестать их ловить, то точно так же больные в эти дни не перестают болеть, а беременные – рожать. Поэтому роддом в Чехове представлялся Насте Каменской вполне подходящим местом для работы, куда она и отправилась с самого утра 30 декабря. Вагон электрички был пустым и теплым, она уютно устроилась в уголке с книжкой и от всей души пожалела, когда пришлось выходить. Ехать бы и ехать еще!
Дежурный врач долго не могла взять в толк, зачем Настя приехала и что ей нужно.
– Вы поймите, – нетерпеливо говорила она, – архив в выходные дни не работает. Приезжайте в среду, третьего числа.
– Я не могу в среду, – упрямо твердила Настя. – Мне нужно сейчас. Вызовите, пожалуйста, заведующего архивом, я не займу много времени, я просто пересниму нужные мне документы и уеду.
Они препирались минут пятнадцать, после чего врач все-таки сдалась.
– Вот вам номер телефона, сами с ней объясняйтесь, – буркнула она. – Уж не знаю, сможете ли вы заставить ее прийти сюда.
Задача оказалась действительно непростой, но Настя вовремя сообразила, что есть мощный стимул, который может заставить даже самую сварливую и неуступчивую женщину бросить свои дела и прибежать на работу. Этот стимул – любопытство, особенно если речь идет о чьем-то проступке, а то и преступлении.
– Помните, мы с вами встречались несколько дней назад, – вкрадчиво говорила Настя. – Вы тогда нашли для меня карту почти тридцатилетней давности, и я в ней обнаружила кое-что интересное и непонятное. Но это не телефонный разговор…
Приманка сработала, и уже через полчаса архив роддома был открыт, благо жила завархивом совсем недалеко, что для маленького городка было, в общем-то, делом обычным.
– Вы давно работаете в этом роддоме? – спросила ее Настя.
– Да уж лет двадцать, – кивнула женщина. – В архиве работы немного, правда, и зарплата крошечная, но я всегда подрабатывала. Приду, все бумажки в порядок приведу, журналы заполню, папки подошью – и сижу себе, вяжу. В моих кофтах и платьях полгорода ходит. Особенно малыши, – принялась она охотно рассказывать. – Вы же понимаете, детки так быстро растут, что денег не напасешься им все время новую одежду покупать. А я свяжу, к примеру, костюмчик из голубой шерсти, маленький в нем полгода побегает, потом мамаша моточек серой или белой шерсти прикупит и мне вместе с костюмчиком принесет. Я его распущу, новой шерсти добавлю и быстренько перевяжу на размер побольше. Быстро и дешево. Но вы не думайте, что если я на рабочем месте вязала, так у меня в документах беспорядок. Можете проверить, ни одна бумажка не затерялась.
– Какой срок хранения архивных документов?
– Да бог его знает, – махнула руками архивариус. – Я инструкций-то не читала, зачем они мне? У меня свой порядок, зато всегда все можно найти, если нужно. Я когда пришла сюда в семьдесят пятом году, так все, что до меня скопилось, по листочку перебрала и в папочки подшила, опись сделала. Здесь ведь до того момента архивариуса лет десять не было, а то и больше. То есть номинально-то он был, числился на должности, но пьющий был – ужас! Ничего не делал, все запустил, учета никакого. А выгнать не могли – участник войны, инвалид, вся грудь в медалях. Попробуй тронь такого – сразу и райком партии, и совет ветеранов за него заступаться начинали.
– Но все-таки выгнали? – с улыбкой спросила Настя.
– Нет, рука не поднялась. Сам умер. Тогда, помню, муж мне сказал: Катя, мол, главный врач роддома хочет с тобой встретиться. Я так удивилась! Зачем, спрашиваю. А я в то время как раз уволилась из собеса, с новым начальником поцапалась, сидела дома и тужила, что у меня стаж прервется, а новой работы нет. Оказалось, у Виктора Федоровича мать как раз у меня пенсионные документы оформляла и рассказала ему, что в собесе есть такая молодая и толковая, это я, стало быть, и вежливая, и спокойная, и все бумажки у нее в порядке, и не теряется ничего. Вы же понимаете, городок у нас маленький, слухи быстро расходятся, ну и про мое увольнение Виктор Федорович прослышал.
– Виктор Федорович – это главный врач? – уточнила Настя.
– Ну да, Лощинин Виктор Федорович. Он много лет нашим роддомом командовал, года, наверное, с шестьдесят третьего. Пришла, значит, я к нему, и он мне говорит, что ценит мои деловые качества и очень просит взять на себя их архив, потому что он находится в очень запущенном состоянии, а документы этого не любят. И сразу мне сказал: зарплата у нас маленькая, но я знаю, что вы своим рукоделием весь Чехов одеваете, так что для этого у вас все условия будут, я препятствовать не стану. Конечно, мы оба понимали, что это незаконно, в те-то времена нужно было все через фининспекцию оформлять, в общем, сами понимаете… Так и договорились.
– А доктора Пригарина вы помните?
– Ну а как же! Его все помнят у нас. Замечательный врач, душой за дело болел, со своим временем не считался. Виктор Федорович очень его ценил.