что мне с ним делать? Встал столбом и смотрит на развороченную голову скорчившегося на своем стуле охранника, из расколотой черепной коробки которого вялой кашей вытекают на сиреневый галстук бело-красные мозги.
Коридор перед лифтами был коротким. Слева дверь, справа дверь, посредине конторка незадачливого секьюрити. Левая дверь, снабженная электронным замком, приоткрыта. Причем явно неслучайно – убийцы сто процентов позаботились об оперативном отходе. Ну да, доводчик сломан, под косяк подсунута тетрадь, позаимствованная со стола охранника, – небось секьюрити номера паспортов посетителей записывал, когда живой был. И один раз она действительно пригодилась. Так и с людьми бывает. Живет себе какой-нибудь человечишко совершенно пустой, никчемной жизнью, и всё лишь ради того, чтобы один раз принести пользу какой-нибудь мрази. Например, дверь придержать, чтоб той комфортнее было сваливать. М-да…
Наличие в моей голове философских мыслей всегда свидетельствовало лишь об одном – машина запущена. То есть мое расслабленное тело готово навечно расслабить того, кто встанет у меня на пути. Или тех. Если, конечно, они раньше не расслабят меня…
Ну вот, опять. Вместо того, чтоб думать о чем-то героическом в такие моменты, лезет в череп всякая ересь. Что, впрочем, не мешало мне быстро и относительно бесшумно идти к двери. Относительно потому, что в кильватере я, словно буксир баржу, волок совершенно безвольного Фёдора, совершенно на автомате переставляющего ноги. Понятно. Небось впервые увидел вскрытый череп – и выпал в осадок. Бывает. Хорошо, что не отключился в ноль, такое тоже часто случается с необстрелянными новичками.
Приоткрыв дверь, я аккуратно заглянул за нее. Угу. Коридор с дверями офисов вдоль противоположной стены. Одна дверь приоткрыта, из-за нее торчат чьи-то ноги в брюках и ботинках, начищенных до блеска. Еще один труп, при жизни любивший ухаживать за обувью. Или у них тут порядок такой, чтоб все в сверкающих гадах по офису разгуливали? Впрочем, это уже неважно. Ни для кого. Особенно для хозяина вон тех ботинок.
Важно было другое. Коридор тринадцатого этажа, вероятно, представлял собой некое подобие буквы «Н». То есть слева сплошные двери, а справа – ответвление, ведущее, надо полагать, в другой аналогичный коридор. И оттуда, из этого ответвления, слышалось хлопанье дверей… Нет, не дверей. Хотя по звуку похоже.
Между хлопками раздался сдавленный крик, который тут же прервался. Вот оно что. Получается, мы прибыли от силы минут через пять после начала зачистки. В самый разгар попали. Ладно.
– Стой тут, – негромко сказал я Фёдору. – Не ходи никуда. Тут сейчас самое безопасное место.
– П-почему? – побелевшими губами пролепетал компьютерный гений.
– Потому, что этот участок они уже зачистили. Всё. Стой. Тут. Понял?
Фёдор судорожно кивнул. Того и гляди в обморок хлопнется. Ох, не верится мне, что он до этого решительно стекло рукой выдавливал и по подоконникам от убийц уходил. Хотя теперь-то какая разница? Правильно, никакой.
Потому что сейчас я уже крался вдоль стены, сжимая в руке «шестерку» и очень надеясь, что один из тех, кто сейчас мочит офисный народ, стреляя из пистолетов с глушителями, будет стоять ко мне спиной. И желательно один, без своих товарищей. Бывает такое в кино. Стоит и ждет, когда ему офигенный герой типа меня воткнет нож в загривок, заберет оружие и пойдет дальше, валить негодяев из трофейного оружия…
Но, как известно, в жизни чудес не бывает. Особенно чудес ожидаемых. Ну разве что совсем чуть-чуть. Как сейчас, например.
Да, я свободно прошел перемычку между двумя параллельными коридорами – выглянул из-за угла и почти нос к носу столкнулся с бледномордым типом, в руке которого был зажат пистолет с длинным глушаком и не менее длинным магазином повышенной емкости, торчащим из рукоятки. Ну понятно. Кореша пошли зачищать офисы, а этого оставили стеречь коридор, чтоб никто из потенциальных жертв не прорвался к лифтам.
– Стоять! – рявкнул тип, вскидывая пистолет. Я едва успел нырнуть обратно за угол, как пуля вышибла из этого угла кусок штукатурки. Вот ведь, незадача-то какая… Хотя на что я надеялся? На удачу? Так она к самонадеянным дуракам не приходит. То есть, сейчас этот бледномордый позовет корешей, и…
Хотя что там «и», я не додумал. Потому что уже летел вперед в прыжке. К самонадеянным дуракам удача, конечно, не благоволит, но иногда симпатизирует дуракам отчаянным.
Я грохнулся на брюхо, перекатился на бок, и из такого вот неудобного положения метнул свою «шестерку» в бледнолицего, который в эту секунду сосредоточенно ловил на мушку мое тело, валяющееся на полу.
Ножи я метать не умею. И не люблю. Но иногда приходится. Как в данный момент, когда деваться решительно некуда.
Метнул я, значит. И, разумеется, не попал. Много найдется специалистов, способных поразить цель ножом из положения лежа на боку? Не думаю. И я точно не из них. Единственное, что получилось, так это стрелку цель сбить. «Шестерка» лишь ударила бледномордого в грудь плашмя и упала на пол. А вот его пуля вышибла из плиточного пола перед моим лицом веер керамической крошки.
Но я уже вновь катнулся по полу, поджав под себя ноги. Есть такой способ: во вращении подняться из лежачего положения на две своих подпорки, одновременно сокращая расстояние до противника. При этом я даже умудрился «Бритву» из ножен выдернуть, нож мой боевой, способный не только мясо резать, но и рассекать границы между мирами.
Не ожидавший от меня такой прыти стрелок успел лишь еще один раз нажать на спуск, когда я словно косой махнул своим ножом.
Клинок, слегка отливающий небесной синевой, с тихим шелестом рассек воздух, и рука бледномордого отделилась от тела в районе локтя. При этом в глазах стрелка не было ничего – ни боли, ни досады. Лишь удивление. Хотя, наверно, это и вправду удивительно – смотреть, как падает на пол твоя рука, сжимающая пистолет, и как из места разреза будто из брандспойта на метр вперед бьет струя крови.
Но я не люблю, когда человек, только что пытавшийся меня убить, долго удивляется. Потому что, отудивлявшись, он вполне может оставшейся рукой достать из кармана что-то для меня опасное, скажем, второй пистолет. Или заорать, что в моей ситуации даже опасней пистолета. Поэтому я возвратным махом рассек горло бледномордого. Теперь точно не заорет. Нечем.
Стрелок и правда лишь булькнул рассеченной трахеей, подавившись собственной кровью. Но умирающий меня больше не интересовал. А вот его оружие – очень даже.
На полу лежал «Форт-14ТП» с глушителем и длинным магазином на двадцать четыре патрона. Интересно, откуда в Москве украинский пистолет? Хотя какая разница. Главное, я это оружие знаю. Приходилось сталкиваться, и не раз. Хорошая «плетка», сконструированная на базе армейского CZ-82, а чехи для своей армии плохого не сделают. Подхватил я с пола тот «Форт» – и почувствовал себя значительно лучше. Ножи – это прекрасно, но против врага, вооруженного огнестрелом, лучше всё-таки огнестрел. И, по возможности, эффект неожиданности, который в ситуации один против многих добавляет шансов остаться в живых.
За дверью ближайшего офиса раздался голос:
– Миха, ты чо там грохочешь? Подстрелил кого?
– Ага, – глухо сказал я в рукав – и только сейчас заметил, что он в крови. Блин, в горячке не заметил, что ныне покойный Миха всё же задел меня последним выстрелом в своей жизни. Как обычно, боли не было. Она вообще редко случается в бою, если только крупный нервный узел пуля не задела. Если же задела, то сначала дёрнет, будто током шибануло. И лишь потом, через несколько секунд рубанет по нервной системе как следует, посылая в мозг истерические болевые сигналы и срочно требуя передвижной госпиталь, постельный режим, профессора медицины в качестве доктора и грудастую медсестру для услаждения взора раненого, а может, и не только взора.
Я пока ничего не чувствовал, только левый рукав вдруг стал очень теплым, почти горячим. Значит, течет, родимая. Что порвано? Вена? Артерия? Сосуд? Не знаю… И нет времени узнавать. Надеюсь, ткань рубашки залепит рану и временно приостановит кровотечение. Блин, даже жгутом руку перетянуть некогда. Потому что занят я – открыв дверь, убиваю убийц, возле ног которых валяется несколько свежих трупов…
Они улыбались, стоя возле стены. Довольными улыбками счастливых людей, хорошо сделавших свою работу. Их было трое. Два парня и девушка, каждому лет по двадцать пять, не больше. И у каждого в руке такой же пистолет, как у меня. Стоят себе, рассматривая что-то в ноутбуке…
Они ожидали увидеть Миху. А увидели меня. И среагировали быстро. Очень быстро. Но недостаточно быстро, потому, что я уже входил в офис с пистолетом, поднятым на уровень их голов, а они лишь ждали Миху, уверенные в собственной безопасности.
Поэтому, когда они начали стрелять, они были уже мертвы. Все трое. Они падали, отброшенные к стене моими выстрелами, а их пули, выпущенные в меня, били в потолок, разбивая на мелкие кусочки белые пластиковые панели. Одна из пуль ударила в светильник, брызнувший во все стороны осколками стекла. Другая просвистела возле моего уха, обдав мочку струей раскаленного воздуха…
И на этом всё закончилось. В офисе лежали восемь тел. Пятеро убитых сотрудников конторы и трое убийц, с лиц которых так и не сползли счастливые улыбки.
Я достал из кармана аптечку, привезенную с зараженных земель, и первым делом перетянул руку выше локтя. Что с ней – гляну потом. Сейчас меня больше интересовали трупы.
У одного убийцы голова сохранилась лучше всего: пуля вошла в глаз. При таких ранениях часто затылочная кость остается на месте. Кусочек свинца почти не теряет в скорости, проходя сквозь мягкое глазное яблоко и хрупкую слезную кость, поэтому случается, что выходное отверстие на затылке совсем небольшое. Двум другим повезло меньше – там пули вошли в лоб, деформировались, замедлились в полете и вынесли на выходе всё, что смогли вынести. Кровь, мозги, осколки черепа на стене… Хорошо, что в фильмах всё это предпочитают не показывать в подробностях. Ибо даже зрителя, искушенного в кровавых ужастиках, может стошнить прямо в кинотеатре.