– Потому что, судя по сводкам криминальной хроники, в заведениях быстрого питания реже всего задерживают всяких злодеев, – усмехнулся я. – В ресторанах медленного и дорогого питания – чуть не каждый день. В гостиницах – тем более. На вокзалах – почти каждый час. А больше нам податься-то и некуда. Так что из всех зол выбираем меньшее.
– К тому же и перекусить можно, – оживился Фёдор.
Я скривился.
– Ну, перекуси, камикадзе. Я пару раз пробовал, так после этого ощущение, будто кирпич проглотил, и изжога целый день мучила. Уж лучше банку просроченной тушенки сожрать, чем эти суррогаты жевать.
– Мне нравится, – пожал плечами Фёдор. – Дешево и сердито.
– Самоубиться можно вообще бесплатно, – заметил я. – Да вот только я что-то не тороплюсь. Впрочем, как знаешь. Мне всё равно в туалет надо. Надолго.
– Фуа-гру прочувствовал? – злорадно поинтересовался напарник.
– А поновее ничего не придумаешь? – спросил я, перешагивая порог ресторана.
Фастфуд – он и есть фастфуд, не знаю даже, за что его рестораном обозвали. Запах натурального кофе забивало навязчивое амбре слишком вкусно пахнущих блюд, вызывающих у меня стойкие ассоциации с синтетикой и глутаматом натрия. Ну как, бывает, щупаешь материю, очень похожую на настоящий шелк, и понимаешь, что это экстремально дешевая китайская подделка.
На фастфудные запахи мой желудок снизу сразу подал сигнал: «Хозяин, не вздумай! Отреагирую так, что тебе точно не понравится!» Хотя не исключаю, что такая реакция на запах пищи возникла в связи с моей раной. Рука уже болела, и довольно сильно. Спасибо, что не дёргала. Но это пока. По ощущениям скоро начнет, и это будет плохо. Ибо к доктору с такой раной не пойдешь, потому как любой врач обязан насчет огнестрельных ранений у граждан немедленно сообщать куда следует. Поэтому придется обходиться своими силами.
Из портмоне Сашки я достал пятитысячную и протянул ее Фёдору.
– Держи, самоубийца. Только поаккуратнее шикуй, смотри с местных разносолов гастрит не заработай.
– Ты вроде в туалет надолго собирался? – хмыкнул Фёдор. – Вот и иди куда планировал. А я тут посижу, подумаю над трофеем.
– На, держи, чтоб лучше думалось, – сказал я, протягивая напарнику флешку, которую я забрал у мертвого Сашки вместе с остальным хабаром. И пошел по направлению к дверям с хрестоматийными табличками «М» и «Ж».
В «М» народу почти не было. Из шести писсуаров занят один, плюс две кабинки, вроде тоже пустые. Сунулся я в одну – и аж отпрыгнул.
Кабинка была забрызгана жидким дерьмом от пола на полтора метра вверх. Добротно так, будто из брандспойта шибанули. Унитаз, бачок, стена за бачком полностью, боковые стены частично, но тоже душевно. Такое впечатление, будто местный сортир бегемот посетил, имеющий привычку дристать, разбрызгивая свои выделения лопатообразным хвостиком.
– Матерь моя Зона… – выдохнул я, захлопывая дверь, ибо запах из кабинки шел соответствующий. Это ж умудриться надо эдак уделать место общего пользования! Вопрос ровно один: как неведомый посетитель отхожего места справился с такой сложной задачей? Задницей, что ли, водил туда-сюда? Может, художник современный, тренировался в создании инсталляции века?
– Уроды, мля, – качнувшись, сказал мужик у писсуара, поводя носом. – Козлы, нах.
С поддатым дядей трудно было не согласиться, но выбирать мне не приходилось. Поэтому я вошел во вторую кабинку, плотно закрыл дверь и достал из кармана желтую коробочку с рельефной надписью на крышке «Аптечка. Институт аномальных зон».
Про стоимость этой небольшой коробочки здесь, в Москве, я даже затрудняюсь сказать. Думаю, Сашкину иномарку на нее выменять можно было бы вполне, а то и две таких – если, конечно, найти людей, понимающих, что это за штука. Такие аптечки выпускал секретный институт в Украине, изучающий территорию, зараженную после чернобыльской аварии. По тем землям позже вдобавок волна неведомого излучения прошлась, после чего на них стали появляться артефакты с различными чудесными свойствами, а также аномалии, имеющие одно общее свойство – отправлять на тот свет охотников за артефактами. Впрочем, охотников это никогда не останавливало.
Так вот, ученые института, изучающие те аномалии и артефакты, наловчились делать из последних уникальные лекарства, не имеющие аналогов на Большой земле, – так люди, работающие на зараженных землях и в их окрестностях, называли весь остальной мир, об аномальных Зонах знающий лишь из интернета и телепередач.
Было в той аптечке несколько предметов и препаратов, о которых девяносто девять процентов врачей всего мира даже не слыхали – а те немногие, что слышали, ни разу не видали вживую. Но самым ценным из этих медикаментов был небольшой шприц-тюбик с короткой надписью на нем «Р-2». Мол, понимай как хочешь. Но те, кто был в теме, – понимали.
Я – был, ибо уже дважды испытал на себе действие препарата «регенерон», который делали то ли из тихоокеанских морских звезд Linckia, то ли из желез редчайшего мутанта – болотного ктулху, у которого любые раны затягивались прямо на глазах.
«Регенерон-1» я бы, пожалуй, вряд ли решился испытать на себе еще раз – уж больно адской была боль, когда препарат восстанавливал поврежденные ткани за счет твоей же собственной плоти. «Регенерон-2» действовал намного мягче. Но и цена его была соответствующей. За один грамм чудодейственного препарата в Зоне можно было получить полный комплект снаряжения, включая самое современное оружие, жратвы на месяц и боеприпасов сколько сможешь унести. А уж сколько мог стоить вот такой тюбик на Большой земле, я даже предположить боюсь. Однако я б его никогда не продал ни за какие деньги. Ибо жизнь бесценна, а полулегендарный «Р-2» частенько излечивал раны, несовместимые с жизнью.
Конечно, простреленное мясо на руке можно было вылечить и не тратя драгоценный тюбик. Месяца за два. Чтоб каждый день перевязки и уколы с антибиотиками, и чтоб при этом рука на привязи висела, дабы ее не растревожить.
Но не было у меня ни столько времени, ни места в Москве, где можно было бы в безопасности отлежаться и подлечиться. А «Регенерон-2» – был. Поэтому я не долго думая снял куртку, повесил ее на крючок, уселся на крышку толчка, засучил рукав и аккуратно размотал окровавленный бинт.
Рана ожидаемо воспалилась. Огнестрелы – как, впрочем, и любые другие раны – желательно сразу обрабатывать. Хотя бы для начала перекисью водорода, плюс непременно антибиотики. Ну и противостолбнячная сыворотка само собой. Да только времени на всё это у меня в Деловом центре не случилось, смываться надо было поскорее. А огнестрельные раны промедления не любят. Ну, стало быть, и вот. Однажды я себе уже руку отреза́л, и повторять эту процедуру мне совершенно не хочется. Поэтому, как говорится, не до экономии.
В общем, перехватил я себе руку жгутом повыше локтя, собираясь ввести в вену регенерон, как дверь сотряс мощный удар.
– Слышь, – раздался из-за тонкой преграды знакомый голос того поддатого мужика у писсуара, который по ходу набрался где-то на улице, а нужду справлять пришел в фастфуд. – Ты там чо притих-то?
– А тебе чо надо? – поморщившись, в тон мужику поинтересовался я. Внутривенная инъекция сосредоточенности требует, особенно когда у тебя в руке маленький шприц-тюбик ценою в две новые иномарки.
– А ты чо хамишь? – рыкнул голос – тип за дверью явно заводил себя на разборку. – Ширяешься, что ль, там? Знаю я вас, наркош. Задвинутся по вене и дрищут во все стороны от счастья, мля. Потом после них в сортире не продыхнуть. А ну вылазь, нах!
Дверь сотряс новый мощный удар – который и снес ее с хлипких петель. Я еле успел ту дверь на локоть принять и толкнуть от себя, при этом едва не выронил шприц-тюбик. Блин, вот сволочизм-то какой, в мать и в душу того алкаша! Я ж сейчас фактически беспомощный. Одна рука раненая и затянутая жгутом, в другой – драгоценное лекарство, которое и положить-то некуда. И ногами не запинать придурка, ибо для этого надо вскочить с толчка, рискуя при этом либо уронить, либо случайно сдавить пальцами бесценный «Р-2».
Дверь упала на пол, и на нее, как на очень невысокий постамент, гордо шагнул тот поборник правды. Рожа широченная и красная от праведного гнева, кулаки внушительные, рабоче-крестьянские. Плечи, правда, узковаты, да и грудь впалая, но обычно люди с широкими репами и большими кистями рук на такие мелочи не обращают внимания: не особо опытный в драках народ прежде всего на ширину рыла реагирует и на грабли. А еще на наглость и напор. И чаще всего пасует. К чему рылограблевые привыкают с детства – и отвыкают тяжело, даже после того, как в наглое табло какой-нибудь боксер насует результативных «двоек». Как гласит мудрая народная пословица, дураку хоть кол на голове теши, всё без толку.
В общем, сейчас передо мной стоял именно такой хрестоматийный дурак и пьяными глазами наводил на меня фокус.
– Колешься, гад, – сказал он, поймав в перекрестие плавающих глаз шприц-тюбик в моей руке. – Наркоша грёбаный. Я так и знал. Ща я тебе на…
И начал показательно медленно отводить кулак назад… Ясно сразу: бить правильно не обучен. Но, с другой стороны, если такая вот костяная кувалда прилетит в лицо, приятного точно будет мало.
Но бить на опережение мне было – никак. Как и вообще сопротивляться, ибо любое сопротивление в моем положении означало потерю бесценного лекарства. Поэтому я сделал единственное, что можно было сделать в моем положении.
– Стоять, нах, урррод! – рявкнул я в красную рожу.
Поборник правды вздрогнул. Не привык, видать, что кто-то ему такое выдает. Или же, наоборот, жёстко нарывался. И хорошо запомнил урок. Бить слабого и беспомощного таким завсегда в удовольствие, а вот получать по полной от более сильного им совершенно не нравится.
Я же, сбив голосом атаку, просто откинулся спиной на бачок и расслабился, наблюдая, что будет дальше. Честно говоря, я очень надеялся, что мне не придется продолжать. Если я потеряю единственный шприц с регенероном из-за этого придурка, я его точно покалечу нафиг. Просто потому, что дуракам надо не колья на голове тесать, а учить через жесточайшие трендюли – иного они просто не понимают.