— Тогда нужно взять за койла Дубова, и пусть это видит его кассир. Он побежит и приведет нас куда следует.
— Оксана сказала, что Роман планирует летом интересное путешествие, говорил, скоро разбогатеет, — подтвердил Рябов справедливость нашей переигровки первоначального плана. — Жалко, что столько возились с «куклой». Ночь пропала.
— Не пропадет твой скорбный труд. Зато все чисто, сходится по документации. Предстоят события, после которых, возможно, там будут рыть вовсю. Так что перестраховка необходима. Кроме того, иногда, чтобы выиграть в драке, я специально давал возможность провести удар по собственному корпусу. Чтобы противник раскрылся. Фотограф работает?
— Он снимает клиентов на морвокзале.
— Сегодня его звездный час, Сережа. Мобилизуй всех ребят.
— У них как раз сейчас тренировка.
— Наступает время, когда деньги на нашего мастера должны окупиться полностью. И перестань шептать ему, чтобы он щадил меня, в спортзале я такой, как и все. Дубова приведешь ко мне на дачу. Там и разберемся. А Рыбкин папа…
— Подстрахует Фотографа, если нервы у кассира крепкие.
— Подвал прикрыт?
— Завтра там начнется ревизия. Кто-то намекнул комсомолу, что его обманывают. Дубов должен написать заявление?
— Просто подписать его. Пока не наступил горячий летний сезон, он обязан использовать отпуск. Он же директор, сам себе голова, и пламенные слова «не возражаю», кроме меня, поместить на его заявлении некому. Пусть никого не удивит, если он ненароком исчезнет.
От земли по-весеннему тянуло холодом, хотя почки на деревьях усиленно набухали. В доме было сыро, гораздо прохладнее, чем на улице, и я пожалел, что ограничился легкой курточкой. Раскрытые окна пустили в дом потоки начинающего прогреваться воздуха, я затопил печку и с удовольствием подумал, что Ромчик Дубов заслужил своим поведением такой теплый прием.
Перепуганный Дубов о чем-то несомненно подозревал, когда его приволокли сюда, в дом, где ему ни разу не приходилось бывать. И чтобы клиент побыстрее раскололся, его сперва следовало успокоить.
— Привет, Ромчик, — ласково спрашиваю его я, — говорят в отпуск собрался, может денег на дорогу одолжить в качестве аванса за очередного «Бегемота»? Как дела в твоем салоне неземной красоты произведений великого искусства?
Дубов молчал, но по излишнему напряжению могучего тела, настороженность и отчаяние не покидали его; Рома понимал, что сюда его привезли не для присвоения звания народного художника, и наверняка дорогой, зажатый моими ребятами с двух сторон, он перебрал все варианты, а теперь, видя, кто перед ним, нащупывал линию поведения.
— Ты еще не женился, Рома, А то ведь так хочется побывать на свадьбе. Давно я не гулял на свадьбе, пришли годы, когда мы чаще садимся за поминальный стол, чем за свадебный. Чего ты так хмуришься, я что когда-то чем-то тебя обижал? Ну скажи «здравствуй» своему приятелю, я тебе кофе сейчас заварю, а то все годы ты меня угощаешь, теперь моя очередь ответить на гостеприимство.
— Чего ты хочешь? — выдавил из себя Дубов.
— Ответь мне всего на один вопрос и уезжай в свой профсоюзный отпуск. Я понимаю, что даже не тебе доверили создавать очередного «Бегемота». Кто принес работу «Утро», которую ты не выставил в зале, а прямиком направил в свои запасники?
— Я его не знаю.
— Этому заявлению верится безоговорочно. Извини за неправильную постановку вопроса: кто направил к тебе этого человека?
— Не знаю. Позвонили по телефону, попросили.
— Кто же?
— Из комитета комсомола.
— Дубов, время дедушки Крылова ушло. Я не соловей. Или ты скажешь правду, или выйдешь отсюда вперед ногами. Со своей стороны я гарантирую тайну исповеди. Думай, голова, ты знаешь меня много лет, я всегда отвечал за свои слова.
Вместо того, чтобы подумать, Роман принял совершенно неправильное решение. Понятно, физически крепкий человек, немного знаком с боевым искусством, но не до такой же степени, чтобы в одиночку справится с пятью противниками. Дубов успел положить одного, страшным ударом пробил защиту второго, и на этом военные подвиги завершились: последним его коснулся Рябов, схвативший изрядно помятого Рому за его главную мужскую принадлежность левой и прямым в лицо отправивший Дубова на пол подумать о неправильно выбранной манере разговора.
— Ребята, вы плохо тренируетесь, — заметил я, не обращая никакого внимания на скребущего ногтями по ковру Рому, — если он сумел оказать сопротивление, то какого черта вы делаете в спортзале?
— Они оттуда не вылазят, — взял под защиту своих подопечных Сережа.
— Мы потом об этом с тобой поговорим, — мрачно пообещал я Рябову, — а пока вернемся к нашему другу. Привяжите его к креслу, наш гость явно хочет сбежать отсюда. И приведите его в чувство.
— Значит так, Рома, ты убедился в серьезности моих намерений, — ласково обращаюсь к приходящему в себя Дубову, — а потому говори правду. И не корчь из себя пламенного революционера, не поможет. Ты видимо начитался книжек, в которых они без стона переносили пытки в царских казематах, а потом в белогвардейских застенках. Но я напомню тебе, как эти несгибаемые борцы били хвостом по полу перед своими же сотоварищами через определенное время. А почему? Потому что те умели находить нужные средства в отличие от белобандитов. Пой, ласточка. У меня нет времени впрыскивать тебе пентатол или развязывать язык при помощи коктейля из аминалнатрия и бензодрила. Так что мы ограничимся народной медициной, способной вылечить любое упрямство.
Роман с ненавистью посмотрел на меня единственным уцелевшим глазом, выхаркнул темный густой кровяной комок, в котором белел передний зуб и отрицательно покачал головой.
— Сейчас он все скажет, — пообещал Сережа, — сюда уже везут его бабу.
— Это не благородно, друг мой, нельзя использовать женщину для такого низменного вымогательства, видишь Дубов уже согласен говорить.
Рома молчал, и только тогда, когда в комнату заволокли терпеливо дожидавшуюся своего выхода отчаянно упиравшуюся Оксану, его лицо выразило крайнюю степень отчаяния.
— Сейчас он все скажет, — еще раз пообещал Рябов, и приказал, — а ну положите ее на стол.
Оксана испуганно рванулась из рук моих ребят, но те уже вошли во вкус предстоящего спектакля, надеясь, что им удастся довести его до конца. Здесь, уверен, в качестве главного статиста мечтал выступить каждый из них.
— Ее будут трахать у тебя на глазах, — пообещал Рябов, — а потом положат в яму с известью.
Оксана дико закричала, как будто последнее ей действительно грозило, но один из парней ловко заклеил ей рот пластырем и завел обе руки над головой. Через мгновение колени девушки были разведены в сторону и Саша-борец, медленно потянув кольцо навахи с фирменным клеймом «Окапи», гадливо улыбнулся и ловким движением вспорол на Оксане колготки и трусики.
«Вот мерзавец, — подумал я, — такие колготы на толчке сто восемьдесят, снять не мог, что ли?».
— Не понадобятся тебе теперь они, — пояснил свое поведение молчаливый Саша, расстегивая штаны, — мы тебя в мешок завернем, — и, рванув на груди девушки блузку, сорвал лифчик.
«Еще сто двадцать, — отметил я, — дорого обходится мне молчание Дубова».
Слава всевышнему, что Рома заговорил раньше, чем Саша с ребятами приступили к делу. Иначе пришлось бы платить Оксане не только за понесенный материальный, но и за моральный ущерб.
— Горбунов, — прошепелявил Рома, отводя в сторону заплывший глаз.
— Это ближе к истине, Венька на такие штуки большой специалист. А знаешь, Рома, если бы не я, то через день после отправки этой картины за кордон, Горбунов бы не оставил на этом свете такого ценного свидетеля. Отвезите его в мастерскую, пусть приходит в себя. Быстро. И отпустите девушку домой. Дубов, ты не выползешь со своего чердака, пока я не проверю, что на этот раз ты сказал правду. Вышибала твой — его человек? Молчи, сейчас молчание — знак согласия.
— Оксана, ты хоть догадалась бросить в сумку белье на смену, — спросил я, когда Рому выволокли за дверь.
— Я знала, что эти дуболомы будут так стараться? — обиделась на собственную непроницательность девушка, тщетно приводя блузку в порядок.
— Тогда догоняй своего любимого, пусть тебя завезут первую, а то он паром изойдет, — швыряю ей свою куртку, потому что ее одежда превратилась в лохмотья. — Кстати, тебе не жалко своего возлюбленного, он ведь тебя пощадил?
— Работа есть работа, — в лучших традициях времени ответствовала Оксана, направляясь к двери. — Хотя он очень милый человек.
— Торопись, девочка, и, кстати, запомни: я не Урфин Джюс, так что ребят не обзывай.
— Саша, подожди нас на улице, — командую борцу, который с явным сожалением застегивал змейку на брюках.
Стоило нам остаться одним, как с Сережи слетела его обычная невозмутимость.
— Зачем ты отпустил его?
— Во-первых, Дубов перед нами ни в чем не провинился, он ведь не знал, кто истинный хозяин этой конторы, а во-вторых, куда он денется?
— А ты не думаешь…
— Ты тоже так не думаешь. Горбунову Дубов не опасен. Но чью просьбу выполнял Венька, на этот вопрос от ответит сегодня же. Самостоятельно вести такую игру против нас он бы никогда не рискнул, в отличие от тебя я его отлично знаю.
— Ну-ну, — загадочно улыбнулся Рябов.
— Однако есть нюанс, — не обращаю внимания на улыбку Рябова, — Дубова нужно контролировать, потому что…
— Мы не знаем, как все повернется, — не очень-то рьяно согласился со мной Рябов.
— Есть еще одно обстоятельство.
— Понимаю.
— Вот и отлично. Подожди, наброшу что-нибудь на плечи, гардероб на втором этаже найдется.
— Саша, — обратился я к нервно жующему какой-то стебелек парню, когда мы вышли на улицу, — хоть в мусорный ящик ложись под домом этого Ромы, но ты должен усечь любого, кто к нему придет. И не предпринимать никаких мер, только смотреть, причем издали. Мой пароль «Молния», отзыв «Удар».
— После того как мы побываем у Веньки, все прояснится, — заметил я, когда Саша уехал. — Но с моим бывшим шефом требуется особая осторожность, он явно берет реванш за мое нетактичное поведение в прошлом. Я сомневаюсь, что это Горбунов подсказал насчет варианта с картиной, потому как сам повязан с нами, но то, что Рома говорил правду — понимаю. Ты смотри, как все хитро задумано: в крайнем случае раскрывается контрабанда произведениями искусства, если бы обнаружили это, кто бы стал копаться в раме? И все неприятности тут же ложатся на наши хрупкие плечи, а эти гниды в стороне. И обнаружат все-таки наркоту — кто подумает, что это не наша работа? Но я им покажу, как в рай на моем горбу ездить, мать их…