— Да, произведения искусства. Меня твои отношения со скорняками мало волнуют, Ирочка. Две одинаковых шкурки, можно без скидок и бесплатного приложения. Только есть еще один вопрос. Кого из ГБ ты, скажем, так обслуживаешь?
— Это коммерческая тайна, — отрезала Ира.
— Хорошо, — тут же соглашаюсь с этой святая святых бизнеса и достаю фотографию, которую выудил у Рябова, — тебе этот деятель не знаком?
— Впервые вижу, — заявила Ирина, даже не взглянув в ее сторону.
— Жаль. А я хотел купить у тебя две шубки. Одинаковые, за наличные, с эндээсом, по пять тысяч за каждую.
Ира тут же проявила к фотографии живой интерес. Тем более, что в зале зажегся свет и малочисленная публика рассосалась вслед за своими покупками, моделями и парнем с микрофоном, который комментировал все это представление.
— Но я действительно его не знаю, — искренне развела руками, щедро украшенными россыпями бриллиантов, директор совместного предприятия.
— Я не хочу лезть в твои коммерческие тайны, но желательно выяснить, не увлекается ли этот паренек девочками? А если увлекается, так я готов заплатить за твое бесплатное приложение. Но мне нужны документальные подтверждения. Ты ведь всегда любила фотосъемку, чтобы держать клиентов за кадычок.
— У тебя тоже фотограф был. А сейчас на его месте — другой, — спокойно заметила Ирина. — Тот, первый фотохудожник, умер, по-моему, от сердечной недостаточности или нет?
— Да, Ира, — печально вспоминаю я, — если человеку вгоняют финку под лопатку, сердце почему-то отказывается работать, как положено.
— Так вот, — отрезала Ира, — у меня еще сердце молодое, горячее. И если сорвется твоя затея, так оно может и не выдержать. Так что я лучше продам, хрен с тобой, две шубки со скидкой — и будь счастлив.
— Ира, Ира, — покачал я головой, — разве я кого-то в своей жизни подставлял? Или проболтался где-то? Например, о том, у кого из знакомых какие привязанности? Или кто в меру сил выполнял гражданский долг, избрав нелегкую профессию путаны исключительно для защиты интересов безопасности родины… А какие свидетельства хранят старые негативы, Ира, ты себе представить не можешь. Я поэтому и не рискую пользоваться твоим бесплатным приложением, а другие клиенты будут очень недовольны, узнав о твоих замечательных увлечениях.
— Сейчас этого нет, — отрезала Ира.
— И не нужно. Было прежде, значит возможно и сейчас. Кто будет рассуждать слишком долго, когда речь идет о собственной безопасности? В конце концов, не одна ты торгуешь шкурками…
— Да иди ты на х… — наконец-то стала сама собой респектабельная директриса. — Лапшу на уши навешаешь кому-то другому, я долго кены сводить не умею. Ясно?
— Ясно. Только вот туда я не пойду. Это ты по километрам этих самых х… проскакала, И теперь слушай меня внимательно. Я тебе лапшу на уши не вешаю. Сказал, что ты будешь не причем — и два раза не повторю. А дядя этот после нашей встречи до тебя не доберется. Он вообще ни с кем разговаривать не сможет. Мне нужны материалы, если кто-то захочет делать из него героя посмертно. А так, залетел мужичок из-за сучки, кому охота в дерьме ковыряться.
— Да, но кореша его останутся, — не сдавалась Ира. — И начнут они делать мне вырванные годы.
— Нет, Ирочка, это не кореша. Это подельники. Две большие разницы, которые ты сама понимаешь. К тому же я обещаю тебе, что отношение к твоему бизнесу в конторе после моих действий станет куда нежнее.
— А гарантии? — продолжала гнуть линию безопасности Ира.
— Гарантии в нашем деле может дать только гробокопатель. Но с каких пор для тебя мало моего слова? К тому же, я знаю, ты не столь наивна, чтобы не поставить перемычки…
— Я подумаю.
— Подумай, подумай. А фотографию оставь себе на память. И возьми этот аванс за две шубки, шесть тысяч.
— В крайнем случае, будем считать, что ты расплатился полностью, — поставила последнее условие Ира.
— Но только действительно крайнем, — спокойно принимаю эту перестраховку, как должное.
21
У меня в запасе еще целые сутки до открытия мелкооптового магазинчика. Это незначительное на первый взгляд событие станет своеобразным сигналом для ответных действий моей команды. Так что нужно успеть решить еще несколько важных проблем, а затем вплотную заняться корчевкой поганого цветочка с поэтическим названием «Ромашка».
Соловьиная трель телефона заставила оторваться от дельных мыслей по способам убеждения «Ромашки» завясть и не пахнуть.
— Приезжай в офис, — своеобразно поздоровалась со мной Марина, — есть две новости. Одна обычная, а вторая — плохая.
Зря Марина от дел отвлекать не будет. Значит случилось что-то серьезное. Поэтому разворачиваю машину и мчу в «Козеpoг», да так, что висящая на хвосте охрана вынуждена лавировать, постоянно выскакивая на встречную полосу. Непорядок, подумал я, а быть может Рябов обеспечил своих ребят таким же спецпропуском, как у меня. Хорошее это изобретение спецпропуска, хочешь — гоняй по городу со скоростью звука, хочешь — едь под любые запрещающие знаки даже задом наперед и никто горбатого слова не скажет. Насколько я знаю, таких спецпропусков наклепали не одну тысячу. Потому что правил без исключения не бывает. Даже если это Правила дорожного движения.
Обычная новость сидела на краешке стула возле Марины, потупив невинный взор к полу. Сперва я подумал, что моя секретарша рассчиталась с Костей за его высказывания в сауне, но у Марины коротко стриженные ногти, а Костина мордочка была такой, словно об нее точили когти кошки. Может быть, его специально так разукрасили наши друзья-соперники, хотя это тоже вряд ли. Потому что займись Константином «Ромашка», наверняка, у него не хватило бы не только душевных сил приползти в офис. К тому же Марина что-то говорила об обычной новости.
— Константин, ты решил снабдить всю фирму такими украшениями? — намекаю на состояние его еще вчера прекрасного личика и смотрю на Марину. Спрашивать сейчас о чем-то Костю бессмысленно. Он начнет долго и нудно рассказывать, что вулкан Килаула проснулся, в Замбии случилось наводнение, а в Мозамбике — кокосы выдают по карточкам, к тому же у него лично тоже неприятности исключительно по поводу трепетного отношения к делам «Козерога». Причем будет это делать очень жалобным тоном, что мне в пору разрыдаться от жалости к такому выдающемуся сотруднику.
— Это его штучки, — заметила Марина, с удовлетворением смотря на изорванный костюм Константина, сшитый у дорогого портного. — Ты, кстати, тоже виноват.
— Ну, конечно, — сходу поддержал я правильный вывод, — директор совкового предприятия обязан отвечать за то, что его работник попал в вытрезвитель или довел собственного пса до несварения желудка. Короче, что случилось?
Константин молчал, было видно, он переживал по-настоящему. Потому что исцарапанная мордочка могла показаться цветочком перед товарищеским судом коммерческого и генерального директоров.
— Он отдыхать отправился, как ты советовал, — поведала Марина, — в «час пик». Сейчас на общественный транспорт без боя не сядешь. А этот придурок малоразвитый…
— Я не малоразвитый… — наконец-то произнес Константин, к которому вернулся дар речи. Насчет придурка он не выдвигал возражений.
Марина небрежно взмахнула рукой, и ее погремушки наверняка прозвучали в ушах Константина похоронным набатом.
— Этот идиот взял бутылку шампанского и за десять долларов договорился с водителем троллейбуса сделать круг почета по городу. С обязательными остановками, как положено. Только двери на остановках водитель не открывал.
По-видимому, нервы у меня начинали сдавать, так что сдержаться уже не смог, а просто расхохотался от души, явственно представляя, как озверевшая толпа стучит по закрытым дверям троллейбуса, а Константин пьет шампанское, корчит через толстое оконное стекло рожи и показывает кукиши. Действительно, придурок, за десять долларов водитель троллейбуса его бы на руках по всему маршруту волочил…
Марина недовольно посмотрела на меня и продолжила:
— А на одной остановке кто-то стащил бигли с проводов, и хотя этот идиот, наверняка, перепугался до посинения, водителю пришлось открыть дверь. На его счастье мимо менты шли, иначе нашего дебила на куски бы порвали. Пришлось генеральному менеджеру ехать в милицию выкупать это сокровище.
— Рябов в курсе дела? — спросил я невинным голосом.
При фамилии Сережи Константин сжался так, будто коммерческий директор уже приступил к его воспитанию.
— Пока нет, — теперь радостные интонации появились в голосе Марины, — но все равно узнает.
— Значит так, недостойное поведение сотрудника — позор для репутации его руководителя. Поэтому, Марина, предупреди нашего языкатого менеджера, чтобы он поменьше болтал. Константин нужен для серьезного дела, а после беседы с Рябовым он сможет разве что с благодарностью вспоминать толпу, наводившую марафет на его рыле. Константин, мне надоело бить о тебя руками. Если ты сорвешь мое поручение…
— Все в порядке, — взвизгнул вмиг оживший Костя, поняв, что процесс его воспитания откладывается на неопределенное время, а быть может, и навсегда, если он сделает все, как нужно.
— Так что поцелуй Марине ручку и гони отсюда, — командую я и Константин, до того сидевший на стуле с видом покойника, проявляет активность.
— Не желаю, чтобы эта гадость слюнявила мою руку, — заявила Марина.
— Мариночка, если захочу, он всю тебя обслюнявит, — небрежно бросаю я.
Константин и Марина молчат, хотя по ним видно, что секретарше мое предложение явно не нравится, а начальник отдела снабжения, несмотря на свои ранения, готов хоть сейчас приступить к такому занятию.
После процесса целования пальцев, этого напоминания Марине, что «Козерогом» командует исключительно генеральный директор, я вполне серьезно заметил:
— К первой новости и ее последствиям Константин нас приучает давно и весьма успешно. Что случилось, Марина?
Марина не могла на меня долго дуться.