— И когда началось ваше… э… объединение?
— Объединение? — удивилась Роуз. — Саймон, это не слияние корпораций!
— Это верно, не корпораций. Почему из этого ничего не вышло?
— Неверность, — коротко пояснила Роуз.
— Твоя или его?
— Его! Конечно, его! Брось, Саймон, ты слишком хорошо меня знаешь! — Роуз украдкой взглянула на него. Он молчал, отвернувшись. — Разве не так?
Саймон продолжал молчать. Роуз печально смотрела в окно. Мешанина деревьев, зданий, мелькание машин… Сколько пар, как и они, сидящих в машинах, сейчас ссорятся? И сколько женщин, в отличие от нее, сумели найти для своих мужчин нужные слова?
— Послушай, самое главное — что все это кончилось, — снова попыталась она, когда он остановил машину у их дома. — Все на самом деле, честно, действительно, абсолютно в прошлом, и мне жаль, что ты увидел то, что увидел, но это ничего не означало. Поверь, меньше всего на свете мне нужен Джим Денверс. Именно это я и говорила ему, когда появился ты.
Саймон громко выдохнул.
— Я тебе верю. Но хочу знать, что произошло на самом деле. Хочу понять.
— Зачем? Я ничего не желаю знать о твоих бывших подружках…
— Это совсем другое.
— Почему? — выкрикнула Роуз, направляясь за Саймоном в спальню, где наконец избавилась от чертовых бус.
— Очевидно, все случившееся между вами было достаточно мерзким, если после этого ты не захотела сунуть нос ни в одну адвокатскую фирму.
— Не совсем так, — поправила Роуз, — Проблему представляет только одна, определенная фирма.
— Не уклоняйся от темы! У тебя была… такая история, а я ничего о ней не знаю.
— У всех рано или поздно бывают свои истории! Ты дружишь с некой Лоупи, которая, поверь, тоже много чего испытала!
— Но я ничего не знаю о твоем романе с Денверсом!
— Зачем это тебе? — удивилась Роуз. — Почему это так важно?
— Потому что я хочу понять, какая ты на самом деле!
Роуз покачала головой.
— Саймон, поверь, тут нет никакой роковой тайны. У меня…
Она замялась в поисках наименее оскорбительного слова.
— У меня были определенные отношения с этим человеком. Закончились они не слишком мирно. Но все же закончились. И это все!
— Как именно закончились? — не унимался Саймон.
— Он кое-что сделал. Кое-что кое с кем… — Роуз осеклась и сжала губы.
— Когда соберешься рассказать, — холодно обронил Саймон, — буду счастлив выслушать.
Он пошел в ванную. Роуз услышала стук захлопнувшейся двери и шум воды и уныло поплелась в гостиную. По дороге она машинально нагнулась, чтобы подхватить с пола горку почты, через которую они оба, вернувшись домой, просто переступили. Счет, еще один счет, предложение открыть кредитную карту и письмо с ее адресом и именем, написанным очень знакомыми большими неуклюжими буквами.
Роуз бессильно опустилась на диван, дрожащими руками открыла конверт и вынула листочек бумаги. Слова бросились ей в лицо, обжигая кожу.
«Дорогая Роуз… Бабушка… Прости… Флорида… Элла… Примирение…»
— О Господи, — выдохнула Роуз, но заставила себя прочесть текст дважды, прежде чем поспешить в спальню.
Саймон, обернувшись полотенцем, стоял у кровати. Лицо по-прежнему хмурое. Что ж…
Роуз молча вручила ему письмо.
— Моя… бабушка. — Она произнесла это с трудом, словно на незнакомом языке. — Это от Мэгги. Она живет у нашей бабушки.
Саймон еще больше помрачнел.
— У тебя есть бабушка?! Видишь, что я имел в виду, Роуз? Я даже не знал, что у тебя есть бабушка.
— Я тоже не знала. То есть теоретически, конечно, знала, но и только. — Ее словно затянули под воду, и все происходило как в замедленной съемке, а время остановилось. — Мне нужно… нужно им позвонить.
Она почти рухнула на диван, зажмурив глаза, чтобы не видеть завертевшейся перед глазами комнаты. Бабушка. Мать ее матери. Очевидно, она вовсе не живет в доме для престарелых на содержании государства, как всегда считала Роуз, иначе вряд ли кто-то позволил бы ей принять молодую бродяжку.
— Мне нужно им позвонить… Нужно…
Саймон во все глаза смотрел на нее.
— Ты действительно ничего не знала о бабушке?
— Ну… подразумевалось, что у матери была семья. Но я считала, что она… не знаю. Слишком стара или не в себе. В доме! Отец сказал, что она живет в доме!
Роуз уставилась на письмо, чувствуя, как желудок скручивают судороги.
— Где телефон? — крикнула она, вскакивая.
— Эй, погоди! Кому ты хочешь звонить? Что скажешь?
Роуз отложила трубку и схватила ключи от машины.
— Мне нужно ехать.
— Куда именно?
Роуз, не отвечая, ринулась к двери, спустилась вниз и с колотящимся сердцем помчалась к машине.
Уже через двадцать минут она оказалась в том же месте, где стояла с сестрой почти год назад: у дома Сидел, ожидая, пока та ее впустит.
Но сейчас она прислонилась спиной к звонку, решив добиться своего любой ценой. Собака истерически завыла.
Наконец в доме зажегся свет.
— Роуз? — удивилась Сидел, открывая дверь. — Что ты здесь делаешь?
Лицо мачехи под беспощадным сиянием фонаря казалось каким-то странным, как маска, но Роуз, присмотревшись, поняла, что ничего особенного не произошло, просто очередная подтяжка век.
— Лучше ты объясни, что это значит! — рявкнула она, сунув мачехе письмо.
— Я без очков, — отказалась Сидел, кутаясь в отделанный кружевом халатик и неодобрительно покосившись на яму, откуда Мэгги выдернула куст.
— Тогда позволь ввести тебя в курс дела, — процедила Роуз. — Это письмо от Мэгги. Она переехала к бабушке. Моя бабушка, которую я до сих пор не знала, очевидно, жива, здорова и в полном рассудке!
— О… вот как… то есть… — промямлила Сидел.
Вот это да! Чтобы мачеха вдруг потеряла дар речи? Да такого никогда не бывало!
Но это случилось! И теперь Сидел неловко переминалась с ноги на ногу, а лицо под толстым слоем крема нервно подергивалось.
— Впусти меня в дом! — скомандовала Роуз.
— Конечно-конечно! — засуетилась Сидел и отступила в сторону.
Роуз протиснулась мимо и подошла к лестнице.
— Папа! — крикнула она Сидел положила руку ей на плечо. Роуз резко дернулась. — Это ведь была твоя идея, верно? — прошипела она. — «О, Майкл, зачем им бабушка? У них есть я!»
Сидел отшатнулась, словно от пощечины.
— Все было не так, — пробормотала она. — Я никогда не думала заменить всех… кого ты потеряла.
— Вот как? В таком случае почему же это произошло? — отчеканила Роуз, ощущая распирающую тело злую энергию. Казалось, еще немного — и она взорвется. — Объясни, если можешь!
Но Майкл Феллер, одетый в спортивные штаны и белую майку, уже спешил вниз, вытирая на ходу очки носовым платком. Седые волосы нимбом дыбились над лысиной.
— Роуз? Что случилось?
— Случилось то, что у меня есть бабушка, и ни в каком она не доме! Мэгги теперь живет с ней, и никто не счел нужным сообщить об этом мне! — выпалила Роуз.
— Роуз, — выдохнула Сидел, протягивая к ней руки, но та увернулась.
— Не прикасайся ко мне!
Сидел съежилась.
— Довольно! — воскликнул Майкл.
— Не довольно! — возразила Роуз, хотя руки тряслись, а лицо горело. — Не довольно. Мы еще даже не начали! Как ты мог!
Сидел забилась в угол только что оклеенного обоями холла.
— Понимаю, что ты никогда нас не любила. Но скрывать родную бабушку? Это уж слишком, Сидел, даже для тебя!
— Это не она. — Майкл схватил Роуз за плечо. — Не ее идея. Моя!
Роуз безмолвно, как рыба, открыла и закрыла рот.
— Вздор, — выговорила она наконец. — Ты бы не…
Отец. Вот он, перед ней. Молящие серые глаза, высокий белый лоб. Ее измученный, несчастный, добрый, похожий на потерявшегося пса отец.
— Ты ни за что…
— Давай сядем, — попросил Майкл. Сидел выступила вперед.
— Это не я, — сказала она глухо. — И мне очень жаль…
Роуз смотрела на мачеху. Мачеху, которая всегда в ее глазах выглядела чудовищем. Ту самую мачеху, которая еще никогда не казалась столь жалкой. Маленькое обиженное личико, старое, несмотря на обведенные татуировкой губы и кожу без единой морщинки. Слышала ли она раньше нечто подобное? Сожалела ли Сидел вообще о чем-то хоть когда-нибудь? Роуз не могла припомнить случая, чтобы мачеха извинялась перед ней.
— Ты не знаешь… — прошептала Сидел. — Не знаешь, каково было жить в этом доме. Годами сознавать, что ты недостаточно хороша. Что не тебя выбрали первой, что ты не та, кого действительно хотели. Что любой твой шаг уже заранее осуждают!
— Ах, простите! — нагло, совсем как Мэгги, фыркнула Роуз. Сидел ответила злобным взглядом.
— Я никогда не могла вам угодить! — пожаловалась она, моргая только что подшитыми веками. — Ни тебе, ни Мэгги!
— Сидел, — мягко сказал Майкл.
— Ну давай, расскажи всю правду! Ей давно пора знать!
Роуз продолжала смотреть на мачеху, может, впервые в жизни разглядев уязвимость, скрытую слоем косметики, ботоксом, диетами и чванливостью. Она смотрела и видела женщину, переступившую порог шестидесятилетия, женщину с тощим, жилистым, непривлекательным телом, лицо которой казалось безжалостным, грубым шаржем.
Смотрела и понемногу начинала догадываться, с какими душевными муками каждый день приходилось жить Сидел: муж, до сих пор влюбленный в погибшую первую жену, бывший супруг, бросивший ее, дочь, ставшая взрослой и покинувшая дом.
— Роуз, — позвал отец. Она последовала за ним в гостиную. Кожаную обивку мебели сменила замша, тоже ослепительно белая. Роуз уселась на одном конце дивана, отец — на другом.
— Мне ужасно жаль насчет Сидел, — начал отец и глянул в сторону входа. Роуз поняла: он ждет жену. Ждет, пока она придет и сделает за него всю грязную работу.
— Ей сейчас нелегко приходится. Проблемы с Маршей.
Роуз пожала плечами, не слишком сострадая мачехе и Марше, которая никогда не обращала особого внимания на сводных сестер, заботясь только о том, чтобы они не брали ее вещи, пока она бывала в колледже.