Хотя — вряд ли. Судя по всему, противник у покойного ведьмака был еще тот, лютый, не стал бы он турусы на колесах разводить, а просто грохнул бы меня, и все.
Что же это за отдел такой, с повышенной секретностью?
В любом случае — пока воздержусь от звонка. Вот добуду наследство, а там видно будет.
— Так в этом и смысл, — Маринка даже ножкой по полу притопнула. — Здесь же тайна, Смолин. Не знаю какая, но тайна. Спинным мозгом чую! Причем связанная с госструктурами, а это особый коленкор. В их бельишке покопаться — это самый смак. Тебе этого просто не понять.
— И слава богу, — заметил я. — Оно мне и даром не надо.
— А мне надо, — Маринка достала из сумки пачку сигарет и зажигалку. — Если тут что-то есть, то мне необходимо до этого докопаться. Распределение на носу, мне нужен убойный материал.
— Пока ты только до меня докопалась, — я отпил кофе. — Надо рыть — рой. Это свободная страна. Я тут при чем?
— Позвони им, — потребовала соседка, закуривая. — Я сама уже набирала, но там никто трубку не берет. А если ты позвонишь — возьмут. Вот не знаю откуда, но я в этом уверена.
— Марин, ты своей смертью не умрешь, — отвалившись на спинку стула, я удовлетворенно погладил свой живот. — Слишком часто лезешь туда, куда не следует. Это не применительно к данной ситуации, а вообще. Жизненное наблюдение.
— Да и шут с ним, — отмахнулась Маринка. — Лучше уйти в небытие молодой и красивой легендой, чем доживать свой век беззубой, забытой всеми старухой. Я как подумаю, что мне через семь лет будет тридцатник, так аж пот холодный пробивает. Вслушайся только в это слово: «Тридцатилетие». Как собака лает. Брррр! Ну, позвонишь?
— Нет, — твердо ответил я. — Не позвоню. Не хочу.
— Звони, гад такой, — потребовала она, стряхивая пепел в чашку с недопитым кофе. — Ты же знаешь, что я все равно своего добьюсь.
— Да отстань ты от меня, — возмутился я. — Чего привязалась? Знал бы — не просил ни о чем.
— Темнишь, — уверенно сказала соседка и ткнула меня наманикюренным пальчиком в нос. — Темнишь, Смолин. Что-то ты знаешь… Или видел… Что-то тут не так. Колись — что именно?
И она, перегнувшись через стол, приблизила свое лицо ко мне, уставившись в глаза.
— Ничего я не знаю, — даже дернулся я. — Отстань! Ты со своими интригами, скандалами и расследованиями скоро совсем свихнешься!
— Все, Смолин, ты попал! — заявила Маринка, потушила сигарету, встала со стула, зашла ко мне за спину и обвила руками мою шею. — Ты в поле моего зрения. Ты теперь объект, и бдить за тобой стану круглосуточно, пока не выясню, что к чему. В сторону не вильнешь!
— Валяй, — одобрил ее планы я. — Ну-ну. Айда со мной в ванную, посмотришь, как лихо я бреюсь!
Глава седьмая
Недооценил я Маринку. Она и в самом деле решила за мной бдить. Не успел я в субботу выйти из подъезда, с удовольствием вдохнуть сладкую летнюю утреннюю московскую пыль и удовлетворенно прищуриться на еще не жгучее солнце, как сверху раздался вопль:
— Смолин! Стой, дело есть!!!
Это была она, Маринка.
И вот тут я допустил ошибку. Мне бы сразу смыться, без оглядки на ее крики и возможную последующую нервотрепку, а я просигналил в ответ и решил ее дождаться. С чего я взял, что она мне хочет что-то важное сказать?
Видимо, дело было в благодушии. Этой ночью я впервые за последние дни спокойно спал и никто мне не помешал в этом — ни живые, ни мертвые.
— Стоять! — буквально секунд через тридцать вылетела моя соседка из подъездной двери. — Куда собрался?
— А тебе не пофигу? — немного даже опешил я от такого наглого вопроса.
— Чудак ты человек, — подтянула «велосипедки» Маринка. — Сказано тебе — ты у меня под колпаком.
Она прищурила правый глаз, состроила гримасу в духе «Большой брат следит за тобой», да еще и пальцами некую манипуляцию произвела, давая мне понять, что я теперь в сторону не вильну.
Это, возможно, и произвело бы на меня хоть какое-то впечатление, кабы не ее внешний вид. Взлохмаченные после сна волосы, майка на три размера больше, уже упомянутые «велосипедки» и домашние тапки. Ну вот не тянет она на сурового стрингера, который готов поведать людям обо всех оккультных тайнах Вселенной.
— Польщен, — шаркнул ножкой я. — Ну все, бывай. Мне пора.
— Куда! — возмутилась Маринка и вцепилась в мой рюкзак. — Без меня?
Бедный Родька. Я, не придумав ничего лучшего, его как раз туда и посадил, перед этим выдав пачку сахара-рафинада, чтобы жизнь немного послаще казалась. Представляю, что он сейчас испытывает.
Кстати — для меня явилось сюрпризом, что моего нового слугу надо в чем-то транспортировать. После его эффектного появления в моей квартире мне думалось, что у него есть возможность перемещаться в пространстве без посторонней помощи. Ну или там невидимым.
Да фиг. Пришлось засовывать в рюкзак и тащить на собственном горбу.
А как он попал ко мне в квартиру в первый раз, он мне так и не сказал. Лапками помахал, мех потопорщил — но не сказал.
Я так думаю — с помощью Вавилы Силыча, которого он теперь выдавать не хочет.
— На работу иду, — попытался отмазаться от Маринки я. — На трудовой подвиг.
— Врешь, — помахала пальцем она. — Даже врешь-два. Во-первых, ты лентяй и на работу сверхурочно сроду не выйдешь. Ну если только тебя совсем уж за яйца не возьмут.
— Еще деньгами можно подманить, — проворчал я, признавая ее частичную правоту.
— Во-вторых — это твой рюкзак, — обличительно заявила Маринка, презрительной усмешкой давая мне понять, что деньги — не аргумент. — Что ты на меня уставился? Я тебя, Смолин, уже изучила. Ты с ним ходишь только тогда, когда куда-то неблизко собираешься. Я журналист, подмечать мелочи и детали — это моя профессия. Говори, куда намылился? И только не ври, что к бабе на дачу на все выходные. Ты и в городе-то толком никому не нужен, а уж в сельской местности тем более. У тебя руки из жопы растут.
— Да пошла ты, — даже как-то обиделся я, на этот раз непритворно.
Чего это — «не нужен»? Чего это — «из жопы»?
Я насупился, повернулся к соседке спиной и потопал к выходу из двора.
— Смолин, не дури, — догнала меня она. — Я с тобой, но мне собраться надо.
— Да отвали ты от меня, — уже всерьез разозлился я. — Что, у меня своих дел быть не может?
— Могут, — согласилась Маринка. — И они до чертиков любопытны. Я пятой точкой чую, что ты влип в какое-то дерьмо, которое мне точно небезынтересно. Смолин, бери меня с собой, у тебя выхода нет.
— К родителям еду, — предпринял еще одну попытку выкрутиться я. — К маме с папой. Хоть у меня руки и из жопы растут, но лопатой я махать умею. Картошку мы будем сажать.
— Как тебя в банке держат? — вздохнула Маринка. — Ты же врать не умеешь, а там без этого никак. Ты профнепригоден. Ну, что? Городское ты чудо. Июнь на дворе, какую картошку сажать? Ладно. Последний раз спрашиваю — будешь говорить по-хорошему?
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь, — упрямо буркнул я.
— Сам виноват, — обличительно сказала моя соседка и в голос заорала: — Не бросай меня, Сашка! Ну, не броса-а-а-а-а-а-а-ай!
Из ее глаз, секунду назад сухих, выкатились две слезинки размером с хорошую градину.
Она бухнулась на колени, обняла мои ноги и протяжно провыла:
— Что говорил? Что обещал-то мне ночами весенними, светлыми, что? А теперь все, получил что хотел? Добился своего и мстишь за то, что раньше отказывала! Не пущу! Ни-ку-да не пущу!!!
Дворники, супружеская чета откуда-то из Средней Азии, до того спокойно метущие двор и с интересом поглядывавшие на нас, теперь вовсе остановились и смотрели за происходящим как в кино.
Распахнулись сразу штук пять окон, и из них высунулись любопытные старушечьи лица.
— Да как же так-то, люди добрые? — надрывно сообщила зрителям Маринка. — Сманил, сманил же! Говорил, что ребеночка хочет, поверила, все отдала ему, что берегла. Честь свою девичью, душу, сердце…
Дворничиха потерла правый глаз, и со всего маха врезала супругу по щеке.
Бабки вроде как даже достали диктофоны.
— А-а-а-а-а-а! — подмигнув мне, звонко завопила Маринка. — Дите-то, оно же под сердцем уже бьется, кому я с ним нужна…
— Хрен с тобой, — поняв, что еще чуть-чуть, и мне надо будет подыскивать риелтора, чтобы срочно съехать из этого дома, произнес я. — Но сразу говорю — ничего интересного не будет. Я еду тупо в сельскую местность, туда и обратно. Все. Никаких спецслужб, никаких тайн и секретов. В смысле — чтобы потом не было: «Целый день с тобой потеряла». Знаю я тебя, меня потом во всем и обвинишь.
— Так и будет, — на полувздохе прекратила стоны и вопли Маринка, шустро поднялась на ноги, отряхнула колени и взяла меня под руку. — Пошли, мне надо собраться и кофе выпить.
— На электричку опоздаем, — скривился я. — Какой кофе?
— Какое кофе, — поправила меня соседка, и сообщила бабкам в окнах, жадно смотрящим на нас: — Все нормально, не переживайте. И налево не вильнет, и ребеночка признает.
Погладила, зараза такая, себя по животу, и с надрывом сказала:
— Спасибо вам, люди!
Самое поразительное в Маринке то, что она никогда не признает своей неправоты. Даже когда мы с вокзальной площади увидели хвост электрички, которая нам была нужна и на которую мы по ее милости опоздали, она с оптимизмом заявила:
— Ничего. Подождем следующую! Они знаешь, как тут часто ходят? Одна за другой!
И никакие мои аргументы в пользу того, что ходят-то они часто, да на Шаликово не все из них останавливаются, а потому мы застряли здесь, на Белорусском вокзале, часа на полтора, попав в «окно», ее не смутили. Как и мое справедливое возмущение тем фактом, что она умудрилась собираться добрых минут пятьдесят, что и привело к данной неприятности.
— Смолин, не гуди как шмель, — вот и все, что она сказала мне. — Полтора часа? Очень хорошо. Пошли завтракать. Я желаю скушать пару сэндвичей с омлетом, ветчиной и сырным соусом. Сегодня я кто? Правильно, Смолин, путешественница, а потому собираюсь есть простую дорожную пищу, грубую, но сытную. Давай-давай, если уж потащил меня с собой, то пропитание с тебя.