Первые минуты мы ехали молча, а потом я все-таки спросил у оперативника:
– Это был леший?
– Лесной хозяин, – поправил меня он. – Леший – это леший. Тут не все так просто…
– Не все так просто? – каким-то непривычно тонким голосом сказала Маринка. – Не все так просто? Смолин, сука, ты… Меня же чуть не убили! Ненавижу тебя!
И она несколько раз ударила меня по плечу.
Ее губы тряслись, лицо было мертвенно бледное.
– Сама виновата, – я схватил ее руку, которой она собралась оцарапать мне лицо. Не хватало только этого, мне пореза на ладони достаточно. – Чего за мной увязалась?
– Гад, ненавижу, – рычала Маринка, у которой явно началась истерика.
Мезенцева перегнулась через сидение и отвесила моей соседке пару крепких пощёчин.
Это сработало. Маринка протяжно всхлипнула, свернулась на сидении комочком и уставилась в окно.
– Так вот, – продолжил Нифонтов, которого произошедшее, казалось, совершенно не тронуло. – Лесной хозяин – это нечто большее. Он именно что хозяин всему – деревьям, зверям, воде, траве. Он в пределах своего леса может почти все. Его надо уважать и не следует злить.
– А мы ему чем так не угодили? – хмуро спросил я. – Вроде не обидели ничем, даже не мусорили. Просто шли.
– Вы? – Николай рассмеялся. – Да ничем. Все очень просто. Его попросили вас по лесу до темноты покружить, а после куда надо вывести. Он эту просьбу выполнил, вот и все.
– Ведьмы попросили? – уточнил я.
– А кто же еще? – подтвердил оперативник. – Они.
– Но… – заикнулся я, а после все понял и только головой покачал.
– Верно, – произнес Нифонтов. – Они ему соседки, а вы – никто. Когда соседка просит об услуге, как ее не уважить? Да, Александр? И наоборот – когда сосед соседку просит что-то узнать, неужто она ему не поможет?
– Да, – я с жалостью посмотрел на Маринку. – А вам этот лесной хозяин почему помог? Вы же ему не сосед.
– Скажем так – у нас есть общие знакомые, – пояснил он. – Мы ему друзья друзей. Кстати – теперь этого леса можешь больше не бояться, он тебя запомнил. А еще лучше – в следующий раз прихвати с собой хлеба, желательно черного, круглого, как у меня был, и с поклоном лесного хозяина угости. Но ничего не проси на первый раз, это важно. Поверь – пригодится.
– Да я в этот лес больше не ногой! – даже замахал руками я. – Ну нафиг!
– Не говори «гоп», – посоветовал мне Нифонтов. – Не надо.
Вскоре мы выехали на шоссе, а после – и на «Минку».
– Я бы поел, – сообщил нам Николай минут через двадцать после этого. – Вы как?
– Кофе хочу, – сказала Мезенцева и передернула плечами. – Продрогла я в этом лесу.
– Только за, – поддержал ее я.
Маринка промолчала.
– Большинством голосов, – подытожил Нифонтов и свернул к заправке, над которой виднелись большие светящиеся буквы, складывающиеся в слово «Sab».
Глава десятая
В закусочной оказалось неожиданно уютно. Ну, насколько это слово вообще может быть применимо к закусочной, которая работает при заправке.
Был в ней пяток круглых столиков со стульями вокруг них и три прямоугольных, с диванчиками. Вот за одним из прямоугольных столов, расположенных возле окна, мы и устроились.
– И никого, – удовлетворенно заметила Мезенцева, снимая легкую курточку. – Как по заказу.
– Так ночь. Суббота, – посмотрел на нее Нифонтов. – Все на дачах. А дальнобойщики в такие заведения не ходят, они им нафиг не нужны, здесь ни пельменей, ни борща.
– Кто что будет? – деловито поинтересовался я, даже не присаживаясь. – Говорите и не стесняйтесь, я угощаю. По сути, у меня сегодня второй день рождения.
– Поесть – на твое усмотрение, – не стал чиниться оперативник. – Возьми пару любых сэндвичей, соуса и овощей не нужно. Чай – черный. И сахара побольше.
– Кофе, – буркнула Маринка. – Капучино. Большой. Еды не надо.
– А я с тобой пойду, – поднялась из-за стола Мезенцева. – Там выберу. Ну и подносы помогу донести, одним-то тут не обойдемся.
Когда заказывал еду, думал, что кусок в горло не полезет, но стоило мне только откусить кусок сэндвича, и я тут же понял, насколько голоден.
– Пробрало? – понимающе улыбнулся Нифонтов, размешивая сахар в чае. – Это всегда так. Отходняк, обычное дело. Еще сладкое хорошо после подобных стрессов.
– Водки хорошо бы после подобных стрессов, – Маринка отпила кофе, на лбу у нее билась синяя жилка, под глазами обозначились тени. – Это да.
– Держи, – Мезенцева пошарила в кармане куртки, лежавшей рядом с ней, и достала из нее конфету в пестром фантике. – Вкусная. «Озеро Рица» называется. Это лучше водки, как по мне.
– Странное название, – удивился я. – А что, на самом деле есть такое озеро?
– В Абхазии, – ответил мне Нифонтов, внимательно смотрящий на Маринку, которая конфету взяла, но есть не стала. – Вода в нем кристально чистая, ей аналогов в мире почти не имеется.
Маринка зевнула раз, зевнула два, поставила стаканчик с кофе на стол и прикрыла глаза. А через пару минут она и вовсе заснула.
– Вот и славно, – оперативник кивнул Мезенцевой, та недовольно нахмурилась, после скатала свою куртку в некое подобие подушки и подложила Маринке под голову.
– Пусть поспит, – сказал мне Нифонтов. – Ей это сейчас не лишним будет. Ну и потом – ее профессия предполагает, что любая полученная информация должна пойти в дело. Особых секретов у меня нет, но и к обнародованию того, о чем у нас с тобой пойдет речь, я не стремлюсь.
– Снотворное? – догадался я и уставился на Мезенцеву.
– Ага, – безмятежно ответила та, откусила сразу половинку круглой печеньки с черными вкраплениями шоколада, она их много купила. – Мне для хорошего человека никогда его не жалко.
Она запила печеньку кофе и от удовольствия даже прикрыла свои шалые зеленые глаза. Было видно, что ей очень хорошо.
Странно прозвучит, но сейчас она мне даже нравилась, несмотря на то, что при первой встрече у меня возникло совершенно противоположное чувство. Нет, видно, что она оторва каких поискать, но что-то такое в ней есть. Маленькая, мне по плечо, рыжеволосая, белолицая, с зелеными круглыми глазами, с высокой грудью, она была как сгусток энергии. И добавьте сюда пистолет на поясе, да еще и в открытой кобуре, который она даже и не думала как-то скрывать. Полусонный работник закусочной, когда формировал заказ, то и дело косился то на него, то на нее, то на меня, как видно гадая, кем мы с Евгенией являемся.
– Глаза сломаешь, – беззлобно сказала мне Мезенцева, забавно сморщив веснушчатый носик. – Или у меня на груди дырку прожжешь.
– Кхм, – смутился я и отпил «Маунтин Дью». – Я это…
– Все вы «это», – отозвалась девушка. – Я привыкла, еще с института. Не бери в голову.
– Ну что, Саша, – Нифонтов прикончил сэндвич и вытер салфеткой рот. – Повторю все то же предложение, что и в банке – поговорим?
– Поговорим, – кивнул я. – Теперь – поговорим.
А что еще я мог сказать? И дело даже не в том, что они нам жизнь спасли. Просто других вариантов не было.
– Ну и славно, – Николай откинулся на спинку дивана. – Кстати – может, оно и к лучшему, что все так вышло, что тогда у нас беседа не получилась. Сейчас проще будет понять друг друга. Тогда, в банке, мне пришлось бы тебе много чего объяснять, и ты бы не всему услышанному поверил. Или вообще решил, что тебя разыгрывают. А теперь – другое дело. Сам все увидел, в чем-то даже разобрался.
– Не то слово, – я шумно выдохнул. – Увидел, поверил, понял. Хотя лучше бы про все это и не знать.
– Лучше бы, – согласился со мной Нифонтов. – Я в свое время, когда только начал заниматься своей работой, тоже иногда так думал.
– А теперь? – спросил у него я.
– Теперь – привык, – пожал плечами мой собеседник. – Человек такая тварь, он ко всему привыкает. Сначала все новое в диковинку, потом раздражает, потом привыкаешь, а потом происходящее становится частью существования. Вон мне рассказывали, что «сталинские» высотки поначалу «вставными челюстями» называли, и старые москвичи в шестидесятых годах считали, что они изуродовали Москву. А теперь это достопримечательность, символ города. Вот так и с моей работой. И ты привыкнешь. Причем если я хоть уволиться могу, то тебе и вовсе деваться некуда.
– Не знаю, – я вспомнил поляну, камень, луну и длинный раздвоенный язык той твари, что звалась Дарьей Семеновной. – Не уверен.
– А куда тебе деваться? – Мезенцева отпила кофе. – Все, ты в деле, в сторону не вильнешь.
– Оптимистично, – тяжко вздохнул я.
– На самом деле не так уж много для тебя и изменится, по крайней мере – поначалу, – мягко произнес Нифонтов. – Это в кино человека кусает вампир или оборотень, а после вокруг бедолаги рушится весь мир. Но то – кино. А на деле все просто – ты как был самим собой, так им и остался. Никаких явных или тайных трансформаций ни с твоим телом, ни с твоей душой происходить не будет. Зубы не вылезут, на прохожих по ночам ты охотиться не станешь, и летать ты тоже не научишься.
– А вампиры – они есть? – спросил вдруг я.
Ну а что? Интересно ведь.
– Есть, – ответил Нифонтов. – Но не такие, как в кино и книгах. Никакой благородной бледности, никаких светских замашек, никаких трогательных историй о любви с белокурой непорочной девушкой, никаких экстравагантных костюмов, перстней и плащей. Это на редкость неприятные существа, по сути своей они охотники и хищники, которые днем отсиживаются в подвалах и коллекторах, а ночью выходят на промысел. И сразу – нет, укус вампира не делает человека подобным ему. Там нужен особый ритуал, с жертвоприношением и иными мерзостями.
– Причем жертва должна быть непременно ребенком не старше восьми лет и некрещеная, – добавила Мезенцева. – Меня после прочтения описания этого ритуала чуть не вырвало. Такая жесть!
– Вот так и рушатся стереотипы, – пробормотал я.
– И не говори, – поддакнула мне девушка и хрустнула очередной печенькой.
– Что примечательно – ответ на свой тогдашний главный вопрос я уже знаю, – продолжил Нифонтов. – Силу тебе Захар Петрович передал. Хотя я и тогда в этом был практически уверен, просто хотел убедиться в своей догадке до конца.