Машинист – всё это время он сидел, не решаясь пошевелиться – толкнул рычаг и грузовоз, попыхивая струйками пара, втиснулся в узкий проезд между двумя высоченными брандмауэрами.
Поворот… ещё поворот. доски кузова проскребли по кирпичу. А вот и ворота – низкие, едва-едва протиснуться гружёному паровику, старательно забитые поперёк толстенными досками.
Алекс постучал кулаком по крыше рубки.
– А ну, любезный, с разгону! И не бойся поцарапать краску – кайзер за всё платит!
Машинист, сделав зверскую физиономию, толкнул рычаг. Из-за передних колёс вырвались струйки пара и тяжёлый дампфваген, набирая скорость, покатил к воротам.
Коляска, скрипнув, отъехала от здания. Постовые привычно взяли карабины н караул; генеральская фуражка поверх сложенного кожаного верха экипажа величественно кивнула в ответ. Томаш длинными прыжками обогнал начальственный выезд. Шагах в десяти впереди кобыльих морд подпрыгнул повыше, кувырнулся в воздухе и хлопнул себя по заднице – презрительный жест уличных разносчиков-пшеков, поди догони! И гигантскими прыжками унёсся вперёд, не забывая, впрочем, оборачиваться – следовало держаться шагах в ста впереди генеральской коляски, и, главное – не забывать размахивать над головой зелёным колпаком, который служил мальчишкам из гильдии пахитосников своего рода форменным отличием. Зачем? А какая разница, если за выполнение этих несложных указаний щедрый пан студент обещал ещё десять марок? Поищи дурака, который откажется от шальных денег!
До угла аллеи, где расположился сводный взвод Ремера, звук взрыва докатился глухо – увяз в переулках, затерялся в липах тенистых бульваров Нового города. Даже стёкла не задребезжали – так, громыхнуло что-то вдалеке, так мало ли что бухает сегодня в городе? Ну, мальчишки взорвали праздничный фейерверк; ну, кто-то из смутьянов запалил под окнами полицейского участка самодельную петарду с чёрным порохом. Безобразие, разумеется – так ведь город бурлит третий день, и можно ожидать ещё и не таких хулиганских выходок…
И лишь когда мимо, снеся полосатый шлагбаум, пронеслась пара караковых жеребцов, волоча на постромках обломки коляски, зауряд-прапорщик встревожился. Команда немедленно была поднята в ружьё. Расчёты заняли место за огнемётами, укрытыми бруствером из цементных мешков; медные, закопченные на дульных срезах трубы уставились в оба конца аллеи, вдоль университетской стену. Пятеро стрелков с карабинами засели за углом дома, фланкируя подходы к брустверу.
По брусчатке раскатился грохот копыт – из засаженной липами перспективы бульвара вылетели трое конных. Вид их не сулил ничего хорошего: лица остервенелые, в руке головного, жандармского ротмистра, судорожно ходил пистолет, у остальных – сабли наголо. Мундир офицера распахнут на груди; рукав разорвал от плеча до самого обшлага. Кепи с латунной жандармской гренадкой поверх перекрещенных сабель, потерялось бог весть где; кони дышат тяжело, храпят, косят на людей недобрыми, в кровавых прожилках, глазами.
– Прапорщик, ко мне, живо!
Не успел Ремер сделать и трёх шагов, как за спиной громыхнуло – да так, что кони присели на зады. Жандарм не удержался, полетел на булыжную мостовую, теряя саблю. Зауряд-прапорщик, получивший под зад пинок взрывной волны, покатился по брусчатке. Комендантские вояки, глазевшие на жандармов, попадали за мешки с цементом.
Сложенная из тёсаного камня стена, отделявшая аллею от территории Университета, вспучилась пыльно-бурым облаком. По всей улице сыпануло весёлым хрустальным звоном – с фасадов домов водопадом сыпались осколки стекла, кое-где уже раздавались женские крики. По брусчатке веером разлетелось каменное крошево; с ближайшей липы ударной волной ободрало листву, и теперь она беспомощно кружила по всей улице. А и из клубящейся пыли пёрло нечто – шипастое, скрежещущее, брызжущее ядовито-пахучим паром из хитиновых сочленений. Инрийский арахнид перебрался через груду щебня, в которую превратилась увитая плющом стена, и пошёл, высоко задирая суставчатые ходули. Там, где у обычных пауков располагались бы жвала, у этой твари торчали конические трубы метателей. Вот, правая шевельнулась и извергла в направлении позиции огнемёта струю грязно-зелёной пены. Недолёт – «плевок» членистоногой гадины растёкся пузырящейся лужей по брусчатке, по ноздрям шибануло кислотной вонью.
Огнемёт ответил. Ремер успел удивиться – «ну, комендатура, молодца, не растерялись!» Огнестудень залил передние ходули арахнида; тот издал невыносимо-тонкий, на грани слышимости, визг и осел на задние конечности – в точности, как жандармские кони, отпрянувшие от взрыва. Погонщик, раскачивающийся в железном ящике на плоской макушке твари, неслышно проорал что – то и взмахнул над головой красным флажком. Арахнид осел кормой на брусчатку, приподнял головогрудь, повел метателями и двумя плевками накрыл бруствер, укрывающий огнемёт.
Защитное снаряжение панцергренадеров как раз и рассчитано на подобные средства поражения, обычные для Конфедерации инри. Медь, толстая воловья кожа панцирей, поножей, наплечников могут уберечь своего владельца и от клочьев жгучей пены, и от веера огненных брызг огнестудня. Но – только не в том случае, когда бойца с головы до ног окатывает липкой смертоносной дрянью; залитому кислотной пеной расчёту не помогли бы никакие доспехи. Но перед тем как принять мучительную гибель в кислотной купели, огнемётчики успели отплатить своему убийце – прямо в «морду» твари ударила вторая огненная струя.
Ожил второй огнемёт – обслуживающие его номера справились, наконец, с потрясением, и рьяно взялись за дело. Чадящие пламенные языки скрестились на арахниде. Хитин боевых тварей с трудом поддаётся огню, но, похоже, пущенные в упор струи огнестудня нащупали сочленения брони и добрались до уязвимой плоти. Гигантское членистоногое издало ещё один ультразвуковой визг, раскалённой иглой пронзивший барабанные перепонки, и встало на задние пары ног, яростно размахивая в воздухе передними и разбрызгивая вокруг жгучую пену. Но, видимо, умирающий трудной смертью погонщик успел напоследок ткнуть жезлом в обнажённые нервные узлы на затылке арахнида – гадина прянула вперёд, всей массой сминая треногу огнемёта. В конвульсии невыносимой боли одна из заострённых ходуль-конечностей пропорола бак с огнестуднем; вверх ударил фонтан пламени, поглотив и бруствер с огнемётом, и обглоданные кислотой тела солдат, и дёргающегося, издыхающего арахнида.
А через пролом позади него, по груде щебня и обломков кирпича уже лезли вооружённые люди. Коптящая туша загородила им дорогу – и атакующие, огибая её, попадали под кинжальный огонь стрелков Ремера. Через несколько секунд к карабинам присоединился уцелевший огнемёт – и залил зияющую в стене дыру остатками огнестудня. Прорвавшиеся на аллею студенты, заметались, ища укрытие огня и пуль. Бесполезно – с трёх десятков шагов не промахиваются даже бумажные вояки из комендатуры.
– Отходи к брустверу, закрепляйся! – скомандовал заурядпрапорщик. – Ручные бомбы изготовить! Сейчас они опомнятся и снова пойдут в атаку!
И верно – не успели его бойцы оттянуться под защиту мешков с цементом, как в затянутом дымом проломе появились новые фигуры – в кожаных доспехах, с медными цилиндрами за спинами. Лица прикрывают массивные маски, из которых с каждым вздохом вырвались струйки зеленоватого пара. Ремер вскинул карабин и выстрелил. Он ясно видел, как пуля ударила одного из «гостей» в грудь, и даже заметил струйку крови, вплеснувшуюся из раны. Но тот и не думал падать – покачнулся, выпрямился и пошёл, как ни в чём не бывало, вперёд, на ходу опустошая барабан огромного револьверного штуцера. Ремер едва успел нырнуть за импровизированный бруствер – тяжёлые штуцерные пули вырывали клочья мешковины, поднимая облачка цементной пыли. На глазах зауряд-прапорщика один из крупнокалиберных «гостинцев» ударил в грудь панцергренадера – фонтан крови и осколков костей вырвался из спины, тело, отброшенное страшным ударом, отлетело назад и впечаталось в спину дома.
– Все назад, в переулок! – истошно заорал Ремер. – Здесь их не удержать!
Он видел, как уцелевшие бойцы по одному вскакивают и, пригибаясь, перебежками, кидаются к углу. Удалось это не всем – несколько тел, растерзанных крупнокалиберными пулями остались лежать на брусчатке.
Пахнуло чадным пламенем – из пролома стены на улицу лез новый арахнид. «Штуцерники» шарахнулись в стороны, укрываясь от огненных плевков.
«…повезло, атакующие мешают друг другу! Ну, Творец-Создатель, выручай…»
Ремер сорвал с пояса обе оставшиеся ручные бомбочки, дёрнул за фарфоровые шарики запалов. Досчитал до пяти, швырнул их навстречу чудовищной твари – и зигзагами побежал в переулок. Над ухом противно взвизгнуло – то ли штуцерная пуля, то ли кусок щебня, то ли осколок разорвавшейся бомбочки. И – тупой удар в спину, от которого он едва устоял на ногах.
«…в ранец! На этот раз пронесло…»
Глава IX
Где-то над Западным Океаном. Летучий остров
Они действительно были небольшие – всего раза в два крупнее обычного наблюдательного аэростата, какие во множестве применялись по обе стороны фронта Великой Войны. «Облачники» (Огнищев назвал их «корветами», по аналогии с принятой в Воздушном Флоте КайзерРайха классификации) вынырнули неизвестно откуда. А может, их бледно-серые корпуса, похожие на вытянутые в длину нагромождения газовых пузырей, вроде тех, что висели сейчас у воздухоплавателей над головами – попросту терялись на океанской глади? В любом случае, фон Зеггерс заметил сначала не инрийские корабли, а совсем уж крошечные мошки инсектов, двумя группами зашедшие в атаку на «плывунца» таинственных къяррэ.
И сразу же добившиеся некоторого успеха, если судить по огненным кляксам, расплывшимся по верхней броне «плывунца». Одна из них угодила в крыло, и фон Зеггерс заворожённо наблюдал в бинокль, как в полупрозрачной мембране расползается оконтуренная огненным шнурком дыра, как само крыло из радужно поблёскивающей на солнце плёнки превращается в ажурный чёрный скелет, бессильно трепещущий на короткой «конечности».