– Да ничего!!! – заорал майор. – Ничего меня там не волнует! Ой, простите, вспылил. Штернберг это был, понимаете? Мишка Штернберг! Почему я должен отдуваться за него?! Я просто хочу, чтобы вождь ко мне нормально относился и прекратил эти подначки. Вождь отличный дядька, за что он меня невзлюбил? Мне не надо его милости для работы, мне чисто по-человечески обидно! Кстати! Почему он зовет меня князем? Никакой я не князь!
– А вот это зря.
– Почему?!
– Если великий вождь сказал – князь, значит, вы князь. С чем вас и поздравляю. И знаете, на вашем месте я бы не отнекивался. Вы же наверняка в курсе, чего Тунгус хочет от России в отдаленной перспективе. А может, и не в столь отдаленной. А ведь Тунгус просто так ничего не хочет. Ему для себя ничего не надо, он в будущее глядит. Он за русских куда больше волнуется, чем мы сами.
Трубецкой сначала раздраженно засопел, потом задумался.
– Ну… – протянул он после некоторой паузы. – Тогда это… Очень приятно, князь!
И протянул мне руку.
Выходя из бэтээра, он запнулся о порог и чуть не упал, и только сейчас я заметил: красавец майор здорово осунулся. Нелегко ему даются городские санитарные дежурства. Стало немного стыдно. Как всегда, когда я вспоминаю, что сам-то прохлаждаюсь во дворце.
Плохи наши дела. Экспедиция уже валится с ног, а сколько еще сил понадобится. Москва подбадривала нас советами по дальней связи и клялась: вакцина будет готова через месяц. Да, но потом два месяца пути… Оставалось держаться на голых нервах извечным манером, коим издавна славны русские, – «стоять и умирать».
Трудиться и ждать.
Глава 9
Пять месяцев с начала эпидемии, «Зэ-два»
Дождались мы третьего дня: на орбите нарисовался тяжелый звездолет МЧС «Михаил Кутузов». И настало бы нам облегчение, но мы спускаемый аппарат с вакциной, как бы сказать помягче, не поймали.
То есть мы старались, но куда нам с ним справиться.
Связисты говорят, когда полковник обсуждал этот умопомрачительный казус с командиром «Кутузова», было полное ощущение, что Газин вот-вот выскочит на улицу, откроет стрельбу из пистолета вверх, дострелит до орбиты и продырявит звездолет, чисто со злости.
Он так на него орал: «Падла ты одноглазая!» – что слышала вся база.
А сверху очень мягко ответили: простите, ребята, сбой системы ориентации, виноват, но помочь ничем не могу, вы на карантине, у меня приказ.
Ага, закричал Газин, пусть мертвые такие-растакие сами хоронят своих мертвецов, вот твой приказ, да?! Ну и лети отсюда, железяка хренова, без тебя справимся!..
Не справились. Потеряли десять человек. Это был такой удар, что экспедицию будто пыльным мешком по голове стукнуло, всю и сразу.
И я твердил себе: поверь вождю, он не ошибается, у Чернецкого сработала интуиция. Разве трудно поверить?
Трудно. Слишком много было шансов, что никакая там не интуиция, а просто истерика.
Как у всех.
Спускаемый аппарат для атмосферных планет – надежная и простая капсула. Почти такая же, как на ветхозаветных – простите, классических, – «Союзах». Вмещает троих с багажом или до полутонны груза. Как говорится, система, проверенная временем. Некритичные отказы составляют один процент, а когда был последний критический, вообще забыли. Ты бросай ее аккуратно, и все будет хорошо.
Поскольку у нас все было плохо и ждали мы капсулу, без преувеличения, как манну небесную, а неприятности имеют свойство взаимно притягиваться, вполне логично, что именно нам достался тот самый один процент. Вроде ничего страшного, капсула промазала на каких-то полтораста километров, только снесло ее за границу степи, в зону разломов, где скалы и трещины.
Чернецкий и Акопов устремились на перехват; начальник сводного летного отряда капитан Петровичев строго-настрого приказал им не делать глупостей. Но все догадывались: если Акопов успеет – он именно это и сделает. По закону подлости капсула уверенно шла туда, где рельеф самый трудный. Отвратительный просто рельеф, каньоны и пещеры, дырка на дырке.
Скорость подъемного крана на форсаже – триста. Петровичев орал, требуя, чтобы командир воздушного судна прекратил убивать машину; Акопов раскочегарил ее до трехсот тридцати, все отрицал и советовал контрольной башне протереть глаза, потому что подъемные краны так быстро не летают… На высоте в километр спускаемый аппарат раскрыл основные парашюты, и его вдобавок начало сносить ветром. Чернецкий нарезал вокруг капсулы петли и докладывал обстановку таким казенным голосом, что стало ясно: прилетели.
Билалов в штабе посмотрел на карту и сказал: имеем каньон глубиной метров двести, стены полого сужаются, подъемный кран сможет опуститься только до половины, дальше заденет стену винтом. Если кого-то интересует мнение специалиста, пора заняться альпинизмом. Пусть спецназ грузится в свой вертолет и берет столько троса, сколько у нас есть. Внизу множество пещер, но, слава богу, спускаемый аппарат не вполне шарообразный, далеко не укатится… Больше, по сути дела, доложить нечего, мы эту зону исследовали поверхностно, там сплошной известняк, он нам даром не сдался.
Капсула совершила мягкую посадку на краю обрыва, постояла немного как бы в задумчивости, а потом рухнула в каньон.
Полежала там на дне – и покатилась.
Подъемный кран опоздал буквально на пару минут. Когда Акопова спросили, какую именно глупость он намеревался сделать, тот ответил: я бы поймал капсулу манипулятором за парашют, еще в воздухе… Петровичев трижды перекрестился и посулил Акопову психиатрическую экспертизу сразу по возвращении на Землю. Чем сильно обидел доктора Магу.
Тем временем спускаемый аппарат медленно, рывками, катился в ту сторону, где разлом становился у́же и неведомо куда уходила глубокая подземная расщелина.
Билалов требовал, чтобы ему вернули Чернецкого – надо грузить аппаратуру. Если кого-то интересует мнение специалиста, заявил он, по дну каньона пошла вода, и раз поток такой силы, что тащит капсулу, это стоит исследовать.
Чернецкий летал туда-сюда над каньоном, пытаясь разглядеть, что за чертовщина там творится. Воды он точно не заметил.
Я прыгнул в вездеход и помчался к городу.
Часом позже я вернулся со старым опытным следопытом, которого рекомендовал лично великий вождь. К этому моменту разведка потеряла в каньоне два дрона, но самое главное выяснила, и сказать, что полковник Газин выглядел ошарашенным, – значит сказать очень мало и очень цензурно.
Подземелье населяли существа наподобие термитов, общественные насекомые размером с большую кошку, и орда этих тварей, облепив трехтонную железяку, радостно толкала ее куда-то в свои закрома.
На биолога Белкина было просто больно смотреть.
Следопыт объяснил, что сейчас время неудачное, как назло: сезон, когда термитники делятся, образуются новые гнезда, и под это дело насекомые тащат туда все, что им кажется полезным. Рабочие особи не представляют большой опасности, но все происходит под надзором и прикрытием солдат, а у тех жвала такие, что руку перекусят на раз. И еще эти гады умеют прыгать. Убить термита-солдата очень трудно, разве только оглушить.
Полковник заметил, что, как они прыгают, мы уже в курсе, у нас два дрона загрызли. И спросил, когда следопыт в последний раз сталкивался с термитами.
Тот честно сказал: мы туда вообще не ходим, там делать нечего, но вот мой пра-пра-пра-прадедушка по распоряжению тогдашнего великого вождя изучил повадки термитов. Они питаются в основном грибами, у них в пещерах целые грибные сады. Значит, мы даже в отдаленном будущем не станем драться из-за пищи – ну и пусть эти твари под землей сидят. Пока жрать не просят, они нас не волнуют.
– Пра… дедушка спускался вниз и ходил по пещерам?
– Ну да, конечно, – ответил следопыт.
– И как он это делал?
– Он был великий охотник. Он делал вот так, – следопыт показал руками, – и твари замирали. Ненадолго, но хватало времени, чтобы проскочить мимо. Не знаю, как у него получалось, я-то не великий охотник, но совершенно точно он делал вот так. Попробуйте, это должно помочь.
– Спасибо большое, – сказал полковник. – Мы непременно сделаем вот так, только с шоковыми гранатами.
Я как мог описал следопыту действие светошумовой гранаты.
– Не надо, – сказал тот. – Вы можете выиграть несколько мгновений и, наверное, даже раскидаете по сторонам рабочих, но сотрясение привлечет только больше солдат. Лучше жечь их огнем, если у вас есть пламенное оружие, но учтите, когда погибших станет много, они решат, что это стихийное бедствие и надо спасать все ценное. Солдаты продолжат драться, а рабочие укатят эту вашу штуку в пещеры, где вы ее просто не найдете… – Подумал и добавил: – Кстати, жареные они очень вкусные.
– А ты-то откуда знаешь?
– Ну так прапрапрапрадедушка…
– Достаточно, – сказал полковник. – Советник, надеюсь, вы знаете, как наградить вашего… эксперта хренова. И на будущее увольте меня от сказок про дедушек таких-разэтаких!
Полковник был чертовски зол, и я не рискнул вступать с ним в дискуссию. Он бы просто меня послал. Концепция «памяти предков» никак не укладывается в его слишком рациональной военной голове.
Впрочем, кое-что он принял на веру и теперь обсуждал с командиром спецназа, разумно ли применять в каньоне подствольные гранатометы.
Не хочу, чтобы у кого-то сложилось мнение, будто Газин резко поглупел. Он первый сказал, что проблема решается инсектицидом, и в теории мы даже смогли бы его сделать, потратив неделю-другую на опыты и производство. Нам просто катастрофически не хватало времени. Капсула приближалась к расщелине, ведущей в черт знает какие катакомбы. На дне каньона у спецназа есть хотя бы относительная свобода маневра. Чтобы достать контейнер с вакциной, хватит трех-четырех минут. Отмахаемся как-нибудь – и резко наверх, вертолет нас вытащит. В конце концов, там всего лишь тараканы, пускай здоровые и с зубами…
Следопыт догадался, что ему не поверили, и пришел от этого в полную растерянность. Всю обратную дорогу я объяснял ему, как у нас устроена передача опыта из поколения в поколение и почему никто на Земле не сможет доказать, что его прапрапрапрадедушка «делал вот так», если не предъявит картинку или письменный источник.