Он не имеет права трогать мою женщину!
— Как прекрасна твоя грудь. Хочу тебя. — Орлов вскидывает руку к плечу, нажимает, заставляя Жасмин опуститься перед ним на колени. — Сейчас вытрахаю твой сладкий ротик, а потом трахну тебя во все дырочки. Глядишь, и к врачу не придется ехать, все само разрулится. Мой член вы...т из тебя этого ребенка.
Ярость и гнев резко исчезают. В голове сразу становится ясно, никакой путаницы, сомнений. Преодолеваю крохотное расстояние, улыбаюсь, рассматривая на шее Орлова пульсирующую венку.
Все происходит в считаные секунды. Никто, кроме меня, не понимает, что происходит. Удерживаю дергающегося, хрипящего Орлова, без интереса разглядывая светлую стену напротив. Опускаю взгляд. Жасмин с застывшим ужасом в глазах, смотрит на меня, не шевелясь.
Мои руки, белая рубашка Максима, пол перед ним, даже сама Жасмин — в крови. У твари слишком много крови, оказывается. Отпускаю обмякшее тело, оно с глухим стуком падает на пол. Перешагиваю, присаживаюсь перед застывшей Жасмин. Обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе. Она обхватывает меня руками, из ее груди вырывается первый всхлип. Потом второй. Ее прорывает, накрывает истерика.
Ничего не говорю, словесные утешения ни к чему. Просто прижимаю к груди, глажу по волосам, слушая ее рваное дыхание.
Сейчас это последнее мгновение, когда мы можем побыть вдвоем. Наедине друг с другом.
— Он… он…
— Тише, — шепчу я, поглаживаю чистой рукой темные волосы. Я осознаю, что натворил. Никакой неправильности происходящего, никакого щелчка в голове, который подсказал бы, что я совершил ошибку, нет. Я все сделал правильно.
Я защитил свою женщину.
— Мне нехорошо.
— Жасмин?
Ее тело ослабевает. Вся бледная, в слезах. Она больше не хватается за мои плечи как за спасательный круг, не смотрит в глаза. Они закрываются от меня. Нет!
— Жасмин!
Скорая. Ей нужна скорая. Только что им сказать, когда они приедут? Сразу же все поймут, даже если встретим их у ворот. В голове крутится только одна мысль — спасти Жасмин. Плевать, что будет со мной, главное, чтобы с ними было все хорошо. С ней и с нашим ребенком.
— Что здесь… А-А-А-А! — выкрикивает та самая странная женщина, которую видел в прошлый раз. — Что с Максимом? Что вы с ним сделали?
— Вызовите скорую. И полицию, — произношу я, глядя в лицо любимой. С тобой все будет хорошо. Клянусь.
Глава 33
— То есть вы признаете свою вину? — спрашивает следователь, глядя на меня равнодушными глазами. Шариковая ручка противно скрипит по белой бумаге. В кабинете, где меня допрашивают, мы вдвоем.
— Да, — произношу устало, прикрыв глаза. Руки немного онемели, с меня никто и не думал снять наручники. Кручу головой, устремляю на мужчину недовольный взгляд. Каждый день одно и тоже, не понимаю, зачем они со мной возятся. Вину признаю. Им же легче, не будет очередного «глухаря». Преступник с места убийства не скрылся, добровольно сдался.
Если меня спросят, что было после того, как в спальню Орловых вбежала экономка и я ей приказал звонить в полицию и скорую, не помню. Все происходило, как в тумане. Главное для меня то, что Жасмин увезли в больницу. Надеюсь с ней и нашим ребенком все хорошо, все остальное чепуха.
— То есть вы по-прежнему утверждаете, что целенаправленно убили гражданина Орлова?
— Да.
— Не в целях обороны?
— Не в целях. — Я смотрю в глаза следователя, он вздыхает, откладывает ручку в сторону.
— У меня сын твоего возраста, ты понимаешь, что будет с твоими родителями? — резко меняет тон и обращение. — Гражданка Мальцева ничего не видела, она не сможет сказать, специально ты убил или в целях обороны. Суд смягчит приговор, если ты скажешь, что действовал в целях защиты. Это мой бесплатный совет.
Родители? Грустно усмехаюсь. Я знаю своего отца, он сейчас рвет и мечет. И вряд ли ищет хорошего адвоката, потому что в его глазах я стал преступником тогда, когда он узнал о нашей связи с Жасмин.
— Сколько мне светит по статье умышленного убийства?
— От восьми лет. Но можно все свести с пяти годам. Зависит от прокурора и судьи.
— Я не думал его убивать. Я просто защищал свою женщину. Он ее избивал. — Я судорожно вздыхаю, переживая все по новой. Если повернуть время вспять, я Орлова бы вновь убил. Никто не имеет право поднимать руку на женщин. Никто.
— Между вами завязалась драка?
— Сначала я хотел с ним поговорить.
— У вас с его женой были отношения?
Вопрос риторический, и так понятно, что я не к Орлову пришел. Молчу, рассматриваю стеллаж за спиной следователя. Чувствую устремленный на меня внимательный взгляд.
— Врачи разрешили завтра у Орловой взять показания.
— Как она? — против воли в голосе слышится беспокойство и тревога.
— Пока не родила, — странно шутит полицейский, что-то записывая на листочке.
Сжимаю зубы. Ответ меня совсем не устраивает, но понимаю, что с ребенком все в порядке. Неизвестность — самая ужасная на свете штука. Мучаешься мыслями и догадками изо дня в день, представляешь ужас, потом отгоняешь от себя кошмар и воображаешь хэппи-энд.
— Подведем итоги сегодняшней беседы. — Будничным тоном следователь зачитывает мои показания, ни разу не подняв на меня глаза. — Все правильно?
— Да, — согласно киваю головой, ничего менять не буду. Мужчина вздыхает, разворачивает лист, кладет ручку.
— Признаете себя виновным в особо тяжком преступлении?
— Да.
— Слушай, Гусейнов... — Следователь устало протирает глаза, сжимает переносицу, произносит: — Ты понимаешь, что тебе светит минимум восемь-десять лет? Если прокурор постарается, влепят и двенадцать. Тогда ты еще долго не увидишь свою любовницу и своего ребенка.
Задерживаю дыхание, опускаю глаза на потертый от времени стол. Понимаю. Все прекрасно понимаю и осознаю, что малыш, который сейчас под сердцем у Жасмин, не скоро увидит своего отца. И захочет ли увидеть — большой вопрос. Если бы я не приехал, не убил Орлова, сейчас бы не было никакого ребенка. И, возможно, вместо Максима хоронили Жасмин. Я защищал любимую женщину, своего нерожденного малыша. Я не мог поступить по-другому. Я сделал все, что в моих силах.
— Где надо расписаться? — беру ручку, смотрю на исписанный мелким почерком лист бумаги.
— Я бы посоветовал тебе еще раз подумать, прежде чем ломать свою жизнь. Ты ведь не убийца, тебе просто не повезло.
— Я так понимаю, вот здесь? — Нахожу свободное место на листе и расписываюсь. Рядом недовольно вздыхают.
— Петров, уводи. — Следователь складывает подписанные бумаги в папочку. — Если передумаешь, скажи.
В кабинет заходит этот самый Петров, берет меня под локоть. Я не задерживаюсь взглядом ни на чем, опускаю голову и покорно иду в камеру, где мне предстоит пробыть до суда. СИЗО не то место, где хотелось бы побывать в жизни. Здесь свои порядки, законы, режимы. Своя иерархия среди заключенных. Здесь свой мир, который подготавливает тебя к тому, что будет за колючей проволокой, когда вместо имени у тебя будет только статья и номер дела.
Тяжелая металлическая дверь, возле нее с меня снимают наручники и под пристальными взглядами охраны СИЗО, заводят в камеру. На мгновение замираю, не отводя глаз в сторону, если кто на меня смотрит в упор. Мне, можно сказать, повезло попасть в камеру, где были свободные лежачие места. Успел уже услышать, какие бывают тут условия, когда СИЗО переполнен.
Уверенно направляюсь к своей койке возле окна. Там дует, но, если с головой накрыться шерстяным одеялом, не так холодно.,но Но накрываться нельзя. Мало ли.
— Что тебе сказал Новиков? — ко мне подсаживается Жека. Мужчина под пятьдесят, мотающий не первый срок. За какие преступления — мне неинтересно, но и игнорировать его вопросы — себе дороже. Знаю, что до того, как появлюсь на зоне, обо мне там уже будут знать.
— Посоветовал чистосердечно признаться.
— Что была самооборона?
— Да.
— Жалеет тебя, дурака молодого. — Жека ухмыляется, смотрит на мои пальцы, сложенные в замок. — Послушай его совета. Срок меньше будешь мотать. Если прокурор не будет сукой, вообще минимум дадут. Подумай.
— Хорошо.
— Надеюсь, что та, ради кого ты замарал свои руки, будет тебя ждать. А иначе нехер было эту сучку спасать. — Он сплевывает на пол, поднимается и уходит.
Я не стремлюсь с ним спорить и доказывать что-то. Даже если не будет ждать, она не заслуживала того, что ей обещал Орлов.
Что будет со мной? Я обязательно пройду свое испытание, выйду на свободу и начну жизнь с нуля. Не знаю как, не знаю кем, не знаю с кем. Но у меня будет новая жизнь. Как сейчас у Жасмин.
***
— Гусейнов, на выход!
В дверях меня ждут трое конвоиров. Жека вопросительно смотрит в мою сторону, пожимаю плечами. Без понятия, чего от меня сейчас хотят. Для показаний еще не время.
В коридоре, став к стене лицом, завожу руки за спину, чувствую, как на запястьях щелкают холодные металлические кольца. Берут под локоть, куда-то ведут. В глубине души теплится маленькая надежда, что, может быть, ко мне пришла Жасмин или мама. На приход отца или Беллы не рассчитываю.
Подходим к темной двери, с меня снимают наручники. Потираю запястья, меня заводят в комнату, где стоит стол и два стула, на одном уже сидят, второй предназначен мне. Прежде чем сесть, окидываю помещение ищущим взглядом, но никого больше не нахожу. Разочарованно вздохнув, сажусь, положив руки, сцепленные в замок, на стол. Не сразу устремляю тяжелый взгляд на посетителя. Сначала рассматриваю затертую поверхность казенной мебели, взгляд смещается на руки напротив, тоже сцепленные в замок. Я сижу в темной толстовке, мужчина в накрахмаленной рубашке и сером пиджаке.
Оба храним молчание, пристально разглядывая друг друга, словно видимся после долгой разлуки. Взгляд напротив сердит, мечет молнии и темен, как самый темный час перед рассветом. Губы сжаты в тонкую недовольную линию.