– Зря букет выбросила, – говорит он, легко переходя на «ты», – он очень тебе шёл. К тому же цветы твои любимые.
– Откуда ты знаешь? – фыркаю я, тоже отбрасывая «вы» – мы ведь решили быть семьёй.
– Я многое о тебе знаю, – он наклоняется к уху и обдаёт меня горячим дыханием, – даже какого цвета твои любимые трусики.
Заливаюсь краской, выскальзываю из его объятий, смотрю зло и соплю.
– Не злись, ПоДарёнок, – ласково говорит он, – хотя злость тебе очень идёт. Просто собирать информацию об интересующем объекте – моя работа.
– Я – интересующий объект? – вскидываю голову и бросаю на него, хочется надеяться, грозный взгляд.
А у Кирилла в глазах пляшут бесенята. Сейчас я могу рассмотреть цвет его глаз – серо-синий, как у грозового неба, и ресницы – пушистые, длинные, на зависть любой девчонке. При свете солнца мужчина кажется ещё более нереальным. Ночь способна воплощать фантазии. А день… День – высвечивает реальность: тёмные волосы с золотистым отливом, смуглая кожа, прямой нос, чётко очерченные губы, твёрдая линия подбородка. Ни одного изъяна – не в лице, не в фигуре. И это будоражащая аура спокойного хищника. Так, наверное, выглядели боги, когда принимали человеческое обличье.
Впрочем, напрасно я решаю, что хищник спокоен: мгновение – и я оказываюсь в его объятиях. Вскидываю руку в попытке оттолкнуть, но он тут же перехватывает моё запястье, сжимая его аккуратно, но так, что становится понятным, кто здесь главный. И проводит языком по нежной коже, от чего в низ живота бьёт горячая волна. Я выгибаюсь в его руках, как травинка на ветру. И замечаю, как опасно загораются его глаза – в них пламя и голод. Это гипнотизирует, завораживает.
Он наклоняется к уху и обжигает кожу шёпотом:
– О нет, ты не объект, – теперь поцелуи уже без счёта, горячей дорожкой от уха к ключице, – ты наваждение. Одержимость. Соблазн. Ты сводишь с ума.
Голос низкий, хриплый, бархатный. Отзывается внутри меня сладостными вибрациями.
И в тот миг, хватаясь за его плечи и судорожно хватая воздух, потому что он вдруг весь выгорел, я почти верю, что научусь любить этого невозможного мужчину…
Глава 4(1)
Под утро я всё-таки отключаюсь.
И просыпаюсь от возни у двери. Несколько минут испуганно оглядываюсь, не в силах сообразить, где я нахожусь. Потом понимаю, пугаюсь ещё больше, тяну на себя одеяло. Хотя уснула вчера полностью одетой, даже туфли не сняла.
Дверь, в конце концов, открывается, и на пороге появляется вчерашний рыбоморд. Лыбится довольно. Проходит в комнату, ставит на стол поднос, где я замечаю овсянку, гренки и сок.
Рыба ухмыляется:
– Босс добрый сегодня. Глянулась ты ему. Сказал вот кормить. Не любит голодных и несчастных трахать.
Хлопаю глазами:
– Он же собирался меня трахать, – грубое слово мне самой режет слух, но я всё же произношу его: не любовью же Вазир со мной заниматься будет?! – когда моего мужа найдёт?
Рыба гыкает:
– Да это как настроение у него… может, и сегодня. Говорю же, глянулась ты ему. Любит он таких – беленьких, тоненьких, – а у самого глаза сально блестят, и слюна едва не капает. Меня передёргивает. Невольно вспоминаю, как смотрит на меня Кирилл – с восторгом, страстью, нежностью. Так же и касается.
Рыба моё передёргивание по-своему понимает:
– Да ты не ссы, девка. Босс, пока сам не попробует, другим не даёт.
Утешил!
– И жри, силы понадобятся.
Киваю:
– Хорошо, поем. И, – скромно опускаю глаза, – ты не мог бы выйти. Мне надо всякие женские дела сделать.
Он соглашается:
– Пожрёшь – стучи. Мы с парнями – сразу за дверью.
Он уходит, а я хватаюсь за голову: перспективы у меня такие, что в пору в петлю лезть. Если этот Вазир… поимеет меня – как я потом буду Кириллу в глаза смотреть? Как мне потом с этим жить?
Ну где же, где же мои спасители?
Дверь в стене, как я и предполагала, ведёт в ванну. Здесь только мыло и полотенце, нет даже зубной щётки. А сама ванна – глухой коробок: ни окна, ни какого-то отверстия.
Уныло полощу рот водой (почистить зубы хочется просто смертельно), и плетусь в комнату. Хожу босиком, потому что на моих «шпильках» бегать туда-сюда тяжеловато.
Сажусь есть, но не чувствую вкуса пищи. Ем только потому, что Рыба прав – силы мне могут понадобиться. Для побега!
Я уже понимаю, что сидеть и ждать, когда меня спасут, – нет возможности. Видимо, Кирилл всё-таки отказался от меня. Или… решил проучить таким образом… И мне, как не печально это признавать, придётся действовать самой.
Ну а если всё-таки ищут – в отце-то я уверена - значит, будет что-то вроде «подкопа на встречу». Папа рассказывал о таком. Я сбегу, и тогда он меня быстрее увидит.
Быстро перекусив, стучу в дверь, чтобы отдать посуду.
Рыба тут же материализуется на пороге, забирает поднос, фыркает:
– Что так мало поела?
– Спасибо, я не голодна.
– Босс её накормит, – доносится из коридора, а за тем следует дружный гогот.
Даже знать не хочу, о чём они. Но в приоткрытую дверь рассматриваю коридор – длинный, узкий и полный бандитов. Когда дверь закрывается – возвращаюсь на кровать. Тут я чувствую себя в относительной безопасности.
И с печалью вычёркиваю очевидный путь побега – через дверь не выйдет.
Остаётся окно. Задираю голову – узкое отверстие под потолком едва пропускает свет. Даже если я встану на стул, даже на каблуках – всё равно не достану. Вернее, даже если поставлю стул на кровать, а потом заберусь на стул на каблуках – не доберусь. Я – не сотрудник спецслужб, как некоторые. У меня нет нужных навыков. Да и вылезать из окон в узкой юбке и на «шпильке» не очень-то удобно.
Чёртов Кирилл с его запретами и загонами!
Это началось ещё на Сейшелах, после нашей сногсшибательной первой ночи.
Когда мы утром вышли на террасу нашего бунгало, Кирилл замотал меня в покрывало едва ли не с головой и, проведя носом по щеке, хрипло прошептал:
– Не смей загорать. Млею от белизны твоей кожи.
Когда мы вернулись из свадебного путешествия – и вовсе распоясался. Вытащил как-то из шкафа все мои вещи, включая бельё, собрал их большую сумку, оставив только пару платьев, и понёс выкидывать.
Я бежала за ним с криком:
– Зачем ты это делаешь?! – и пыталась отобрать сумку.
Но воевать с Кириллом – всё равно, что с асфальтоукладчиком. Он мягко отстранил меня и сказал:
– Мы купим тебе всё новое, а из этого ты выросла.
– Что значит «выросла»? – возмущалась я, вспоминая, что некоторые вполне миленькие вещи я купила всего месяц назад.
– А то, Дарушка, – спокойно возразил этот деспот, – что теперь ты – моя жена. И должна выглядеть, как желанная женщина, а не как подросток-неформал, – он подошёл к мусорному контейнеру, что стоит на заднем дворе нашего с ним дома, и бесцеремонно зашвырнул туда сумку с моими вещами. Потом – притянул меня к себе, приподнял лицо за подбородок, поцеловал в заплаканные глаза и проговорил: – Любимая, трусики с медвежатами – конечно, верх милоты и даже немного меня заводят. Но, поверь, кружевное бельё и чулки заводят меня куда больше. – И, обжигая горячим дыханием шею: – Даже, когда я тебя просто представляю в таком виде.
В тот же день мы поехали по магазинам, и Кирилл мне накупил нарядов, которые больше подошли бы моей маме – это она любит элегантные платья, строгие костюмы, юбки и блузы. Я всегда предпочитала более свободную, молодежную одежду. Растянутый свитер и старенькие джинсы были моей любимой одеждой. Как и туфли на толстой высокой платформе. От них, как и от нескольких пар кроссовок, мой депотичный муж тоже избавился.
Я не могла ничего поделать – Киру даже скандал закатить невозможно. Он всегда умеет погасить любую мою вспышку – нежно, ненавязчиво, задобрив красивым подарком или просто зацеловав. А я, как мама, не умею долго дуться.
С обувью и вовсе удалось быстро убедить.
Как-то утром, когда я ещё нежилась в постели, он подошёл к кровати, опустился на колени и поцеловал мою ступню.
Мои щёки залила краска смущения от такой необычной ласки.
Кирилл улыбнулся и поставил на покрывало коробку.
Я заглянула в неё и увидела очень хорошенькие туфельки – светло-серые, нейтральные и очень стильные.
Кирилл нежно погладил мою ступню – она помещалась в его ладонь – и проговорил, наполнив голос обволакивающим бархатом:
– Такую изящную ножку нужно подчёркивать столь же изящной обувью.
Вот и пришлось мне осваивать туфли на каблуках.
Тоже было и с волосами.
Как-то я посетовала, что они у меня слишком длинные – тогда ниспадали уже почти до пояса – и что не мешало бы их подстричь.
Мне показалось тогда, что на лицо Кирилла набежала грозовая туча – мы как раз завтракали, и он сжал вилку так, что та согнулась.
– Ты не будешь стричь волосы, – произнёс он таким пугающим ледяным тоном, что у меня мурашки побежали по позвоночнику. Всё-таки Кирилл умеет быть по-настоящему жутким.
И скорее из врождённого духа противоречия, чем действительно желая с ним спорить, когда он в таком состоянии, я возмутилась:
– Это почему ещё?
– Потому что, – безапелляционно заявил он, – когда ты сладостно выгибаешься подо мною, твои волосы так красиво рассыпаются по подушке.
Весомый аргумент, нечего сказать!
Теперь, по его вине, у меня коса до бёдер. А это та ещё морока!
В общем – теперь я бледная, длинноволосая и в неудобной одежде! Зато Кирилл млеет, или сгорает от ревности, когда на меня таращатся другие мужики.
Ревнивый фетишист! Вы слышали о таком? А я с ним живу уже два года.
Почему я соглашаюсь со всеми его запретами? Почему не иду поперёк? Это бесполезно. Пустая трата сил и нервов. Он разбивает меня в пух и прах и в словесном поединке и в противостоянии характеров. Вернее, мне просто никто не позволяет противостоять – меня берут на руки и несут в постель. А если я возмущаюсь – затыкают рот поцелуем. Целуется Кирилл отпадно, и секс у нас всегда крышесносный, но сил на войну после него не остаётся.