Я посмотрел на бледного Ленчика и аж разжалобился, у него лоб вспотел, и толстые пальцы нервно подрагивали, пока он набирал своих пацанов, чтоб весь город шерстили в поисках товара.
— Во общем кирдык тебе и мне. Маркелов выставит счет с процентами. Я даже если хату продам и тачку, и, б***ь, маму с папой, и жену с котом, я и четверти суммы не наскребу.
Мне было нечего ему ответить. Мой косяк. Я уехал с поста и не дождался сменщика.
— Как с этим Маркеловым можно поговорить?
— Ты в своем уме? Жить совсем надоело?
— Ну он и так, и так меня прикопает, не? Так что мне терять? Пойду расскажу ему, какой я кретин, и пусть решает, что со мной делать.
— Понятия у тебя лоховские, Гром. Откуда ты их выдрал? Кого волнует твоя явка с повинной? Бабло — вот что всех волнует. А не ты со своими признаниями.
— У тебя есть другие предложения?
Ленчик плеснул водки в чашки и себе, и мне, но я отодвинул.
— Не пью. В завязке.
Брови вздернул и осушил залпом мою, потом свою.
— Ну подыхать на трезвую голову, наверное, интересней. А я б щас ужрался, и пусть убивают полудохлого.
Я оперся на руку, глядя на бывшего Генкиного однокурсника.
— Но ведь кто-то технику увел. И этот кто-то не мог раствориться, там электроники на фуру. Куда-то он ее поставил. Надо конкретно прошерстить всех. Город у нас небольшой, может, и повезет.
Ленчик посмотрел на меня и схватил сотовый. Генку набирает. Пусть ищут, рано или поздно найдут, куда эта фура денется? Странный акт воровства у такого видного человека как Маркелов. Леня вернулся и поджал губы, а потом выдал.
— От Маркелова звонили, пронюхал уже. Счет выставил в два раза больше и на счетчик нас поставил. Сказал, вздернет каждого работника моей фирмы и их семьи.
Я резко поднялся.
— Не вздернет. Куда ехать, скажи? Я сам с ним поговорю.
Леня нервно заржал.
— Ты дебил? Ну скажу, ну поедешь и сдохнешь там.
— А как он бабло свое вернет, если сдохну? И язык свой попридержи. Понимаю, что нервный ты, но и я не тибетский монах — зубы повыбиваю. Когда Маркелов катком раскатает, опознать не смогут.
Я рассмеялся, а он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью. Я его понимал. Прав он, конечно.
— Где живет этот боженька местного разлива?
— Тебя не пустят.
— Ну это посмотрим.
— Отбитый ты, Гром. Не зря тебя с органов поперли. Ты псих.
К Маркелову меня не пускали долго и упорно. Пересчитывая мне ребра и сворачивая челюсть из стороны в сторону, пока тот, видать, не заметил, или не донес кто-то, что я пришел. Меня тут же отряхнули как грязную тряпку, вытрясли с меня пыль, да так, что искры с глаз посыпались, ну и я в ответ немного в них свою пыль повбивал. Вшестером потащили в хоромы царские.
Со стороны не особняк, а дворец купеческий. Создалось впечатление, что сейчас на колени поставят и в ножки кланяться заставят. Маркелов развалился в кожаном вычурном красном кресле. Со стороны казалось, что он с ним буквально слился, такой же дутый и в складках. Вживую я его никогда не видел, но с последнего раза, как на фотках просматривал, кажется, он еще веса набрал. Эдакая туша с длинными вьющимися волосами, жирными губами над короткой бородкой. Руки в перстнях на брюхе сцепил и на меня смотрит узкими глазками. Рукой махнул как на мух назойливых, и его бульдоги меня отпустили. Он на них исподлобья зыркнул, потом на меня. Да, я их тоже помял. Мне адреналин скинуть надо было.
— Олежек значит?
Кивнул, чуть поклонившись.
— Не паясничай. Клоуны у меня долго не живут. Я веселье не люблю. Ты мне лучше расскажи, как ты, Олежек, будешь мне долг возвращать.
— Натурой, — ухмыльнулся, и тут же улыбка пропала. Тот не улыбался.
— Я ж могу и буквально принять твое предложение. Рожа у тебя смазливая. А зад смазать можно.
Кулаки теперь уже сцепил я.
— Ты выдохни. Олежек. Ко мне даже шаг сделать не успеешь.
— Мне сказали, ты справедливый, Рустам. Сказали, все по-честному разруливаешь. Тогда зачем людей казнишь невиновных? Мой косяк это. Я не утерпел. Виноват. Влюбился. К женщине своей спешил. Мне сорок, Рустам. И я впервые, как пацан. Знаю, что тебе это на хрен не интересно, но так вышло. Взять с меня нечего. Могу только отрабатывать бесплатно. Талантов, кроме кулаков и опыта ментовского, не имею. Пацанов невиновных и семьи их не трогай.
Маркелов долго смотрел мне в глаза, а потом расхохотался.
— Я тебе похож на благотворительный фонд? Ты запомни, Олежа. Тут тебе не ментура твоя лоховская, тут по-крупному все. И чтоб деньги быстрее нашлись или товар, я вам немного лишних органов отрежу.
Внезапно у него зазвонил сотовый, он на дисплей глянул и даже как-то отпрянул назад. Потом все же ответил. На меня взгляд бросил и махнул на дверь. Показывая выйти.
Едва я вышел за порог гостиной, меня тут же два амбала под руки приняли.
— Нос не сломал тебе? Тцццц. Болит, да? Лед приложи.
— Уууууурою, — зарычал бульдог и клацнул зубами.
— Ты сильно челюстью не щелкай, а то клыки сломаешь пластиковые. Ты уже как-то доклацался, я смотрю.
— Толь, я его щас закатаю в асфальт, — рыкнул амбал, а другой заржал.
— Рустам сам закатает. Так что в очередь. А он борзый, придурок этот.
Они о чем-то говорят, а у меня лицо Зоряны перед глазами вдруг возникло. И заныло все внутри, так увидеть ее захотелось. Сказать, что не секс между нами, не похоть. Больше. Сказать, что хочу по утрам с ней просыпаться. Плевать на папу ее. Если любит, мы и сами проживем. Предложить мало что могу, только душу дырявое и сердце латанное, если возьмет, то хорошо нам с ней будет. Не хочу больше искать ее и ждать. Рядом хочу. Чтоб руку протянул и взял. Чтоб точно знать — моя девочка. Вспомнил, как глаза ее от ужаса округлились, когда поняла, что у меня неприятности. Бросилась ко мне, за руки хватает, спрашивает, чем помочь может. Такая красивая в этот момент, разрумяненная после оргазма, глаза все еще дымкой подернуты, а я ее к себе за затылок и жадно губы накрыл, пару глотков ее голоса, она что-то шепчет, и я этот шепот сцеловываю мелкими поцелуями.
— Домой езжай. Я наберу, как разберусь со всем этим.
— Я ждать буду. Набери, прошу тебя.
— Я же обещал. Честное мусорское.
— Какой же ты… — в глаза смотрит, а у самой блеск странный появился грусти вселенской, он меня тогда еще с первой секунды с ума свел.
— Какой?
— Любимый.
И все. И защемило внутри так, словно кожу всю до костей ободрали. А ведь никто любимым раньше не называл. Понял, что не отпущу никуда больше, и по хер на отца ее. Вот здесь все закончу и хватит. Со мной будет.
Дверь открылась, и меня втолкнули обратно в гостиную. Маркелов перебрался за маленький стол, сервированный фруктами и бутылью красного вина. Бокалы поблескивают от бликов огромной золоченной люстры.
— Садись за стол, дорогой. Перекусим немного. Винца домашнего выпьем.
Вспомнились детские сказки, когда злодеи, прежде чем сожрать доброго молодца, обязательно пытались его накормить. Сравнение улыбнуло, и я сел в кресло напротив Маркелова.
— Я тут узнал, что ты женат и дети есть… а мне говорил, что влюбился. Нехорошо врать, Олежка. Не люблю лжецов.
Я взял из его рук бокал с вином и спросил:
— А наличие жены и детей мешает влюбиться?
Что-то помрачнело в его лице. Он свой бокал обратно на стол поставил.
— Я вдовец, и у меня нет детей. Десять лет назад мою жену расстреляли в упор в этом доме. Она была беременная. Твои тупые коллеги никого не нашли. А я не имел еще столько власти, чтобы найти этого урода самому. Так вот, я считаю, что любить можно только одну женщину, дорогой. Кто любит больше — это моральная проституция. Сердце не шлюха, чтоб перед каждым свое естество открывать.
Хорошо сказал царек. Так хорошо, что я его зауважал.
— Верно говоришь, Рустам. Ты свою женщину встретил рано… и я сочувствую, что ты ее потерял. А мы не Боги, мы люди. Мы склонны ошибаться… Я долго делал счастливой нелюбимую женщину. Она ушла от меня к другому, и я встретил свою. Так бывает. Жизнь, она штука непредсказуемая.
— Хм. Согласен.
Отпил вино и откинулся в кресле.
— Златова давно знаешь?
Вопрос ошарашил лишь на мгновение, потом тут же заставил кулаком по поручню кресла ударить. Вот они и перемены в настроении Маркелова.
— Со школы.
— Мент и… как сейчас говорят, преступный элемент. Прям как в книжках.
— Да. Как в книжках… Это он звонил, да?
— Он. Хороший друг у тебя, Олег. На таких молиться надо. Нашел мою электронику. Не знаю, кого он там на уши поставил, но товар мне вернули.
Я выдохнул и расхохотался. Охренеть. Деня, твою ж мать. Ты неисправим.
Теперь зазвонил уже мой сотовый. И я точно знал, кто звонит.
— Эй, Громов, я конечно понимаю, что хоромы у Маркелова царские, но и у меня не хуже. Мы тебя с женой на ужин ждем. И хватит прыгать по охранным агентствам. Ты у меня теперь работаешь, и хватит. Выходи. Я задолбался ждать внизу. Я за поворотом в такси сижу. А то этот толстяк пронюхает и к себе затащит, а я жирное не ем. Давай, выходи.
— Скажи ему, что он говнюк, и я все слышал.
Денис скептически поднял бровь, когда посмотрел на мою разукрашенную рожу.
— Ну ты прям красава, Олег. Теперь можно и по девочкам.
— Да иди ты. Кажется, мне пару ребер… оххх.
— Харэ стонать, как баба. Подтянись и воротник поправь. Моя жена для нас лазанью приготовила и устриц. Она у меня великолепная хозяйка, когда не на гастролях.
— Не, ну это подстава, День. Реальная подстава. Я такой весь потрепанный, помятый, в униформе охранника, и тут ты с женой знакомить.
— Ну так, слышь, надо ж как-то уравновесить мою лысую башку и твою смазливую рожу. Теперь она на тебя так пялиться не будет. Я ведь ревнивый, как черт. Я б ее от всех спрятал и смотреть на нее запретил.
Я вспомнил как Зоряна сегодня извивалась в моих руках… и представил, что кто-то мог бы ее вот такую видеть, и в венах закипела кровь, забурлила ядовито.