— Устала, — повторила я и встала из-за рояля. Перехватила мимолетный взгляд Олега и почувствовала, как онемели ноги, и я не могу и шаг сделать за стол.
— Вы меня простите… у вас все равно мужские разговоры. Я пойду прилягу. Плохо себя чувствую.
Конечно, мне это не сойдет с рук, и Денис устроит мне скандал после ухода Олега, но и разыгрывать сейчас любезную хозяйку я тоже не могла. И именно в этот момент я поняла, что дальше так продолжаться не может. Я должна что-то сделать со своей жизнью, и я больше не могу оставаться рядом с Денисом.
Едва оказалась у себя в комнате, сползла по стене и разрыдалась, закрывая рот руками, так, чтоб даже самой не слышать свой собственный вой. Я не могла держать себя в руках, меня трясло и лихорадило. Я металась по спальне, вдираясь в волосы холодными пальцами и борясь с адским желанием выскочить туда и все сказать при Денисе… а потом становилось страшно, что он навредит моей семье, если придет в ярость, и тогда я понимала, что я в жутком цейтноте и выхода из него нет совершенно. Скорее, почувствовала, чем услышала, как Олег уехал домой, затаившись, с ужасом ждала, когда Денис поднимется ко мне.
И когда раздался сильный стук в дверь, несколько раз вздрогнула.
— Мне плохо. Я не могу встать с постели.
— А я хочу тебя трахать.
Зажмурилась.
— У меня болит живот, и у меня месячные.
— У тебя есть три дырки, Зоря, три, мать твою. И я хочу одну из них. Я оплатил каждую из них. Слышишь? Они у тебя, бля, золотые.
Он икнул, и я поняла, что Денис пьяный вдрызг. Открывать ему в таком состоянии точно нельзя — покалечит.
— Трахнешь завтра, я обещаю. Мне правда плохо, любимый.
— А мне по хер. Открывай. Я трахаться хочу.
И начал бить в дверь ногами. Я зажала уши ладонями, вздрагивая от каждого удара.
— Завтра, милый. Завтра.
— Открываай, сука. Вынесу дверь.
Не вынесет. Сам поставил в каждой комнате дубовые с крепкими замками. Он еще несколько минут тарабанил. А потом, грязно матерясь, поплелся в кабинет, а я бросилась к сотовому, спрятанному под днищем сумочки, включила и быстро набрала Олега. Он мне не ответил.
Рыдая навзрыд, я набирала его снова и снова не переставая. Пока он не выключил телефон и тогда я, растянувшись на полу, заскулила, как раненое животное, кусая костяшки пальцев. Хоть бы слово дал сказать. Оправдаться. Одно маленькое слово. Как же я ненавидела себя за то, что от мыслей о нем все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую. Он ведь не поймет и не простит меня никогда.
Сама не знаю зачем сестре позвонила, она не сразу ответила. А когда все же проворчала мне "алло", я попросила сфотографировать мне Чертенка и прислать.
— Совсем ополоумела. Видела, который час? Ты что, пьяная?
— Нет… я трезвая. Пришли мне фото сына. Пожалуйста. Моего сына.
— Он не твой сын, а мой. Когда ты от него отказалась, чтоб за папика-миллионера выйти, ты мне всю жизнь испоганила, а теперь он твой? Ты его не растила, только в гости приходила да денег слала. Этого недостаточно, чтоб сыном его называть. И не заливай, что родители заставили, я б никогда не отказалась.
— Сфотографируй, Лераааааа, я увидеть его хочу. Прошу тебя.
— Чокнутая ты. Всегда чокнутой была. Отстань. Я сплю.
И выключилась, а я снова взвыла, пряча лицо в ладонях. Да, не мой он сын. Мы с матерью его сестре отдали… она вырастила мое сердечко. Ее он мамой называет, а меня… меня тетей. И каждый раз это как нож в горло. Как кислотой по венам да так, чтоб внутри кроме выжженной обугленной плоти, ничего не осталось. Сотовый пиликнул, и я открыла сообщение с фотографией — мой малыш спал на животе, обнимая медведя, и маленькая ножка высунулась из-под одеяла. И в эту секунду я возненавидела себя еще сильнее. За то, что отдала, за то, что смогла отказаться. А ведь можно было…
Нельзя. Ублюдок бы отца засадил. Я сама во всем виновата. Я свой выбор сделала… а родители, которые должны были заступиться, которые должны были уберечь от ошибок, выбрали себя, а не меня. Потребовали этих страшных решений от меня.
Наверное, я никогда не смогу им этого простить. Вот этого принесения дочери в жертву ради обеспеченной жизни и возможности ездить на курорты и по санаториям за деньги моего мужа и пластику маме, и новую машину папе, и Лере стоматолог-косметолог. А на мне синяки светофором разноцветным переливаются несколько раз в году.
"Терпи, дочка. Мужики — они народ такой, ударит, да пожалеет. Какой развод? Ты о чем? А жить мы все на что будем? Ты, если о себе не думаешь, о нас подумай. Эгоистка. Я тебя в муках рожала и ночей не спала. А ты неблагодарная. Плохо ей живется в роскоши. Ну поколотил. Заслужила, видать. Просто так колотить не станет".
Заслужила… тем, что о себе никогда не думала. И так тошно стало, что захотелось сдохнуть. Так с сотовым в руках и уснула на полу. А утром… утром, оказывается, Денис опять куда-то уехал. Мне, как всегда, не сказал куда. Но я в комнате его в шкафах посмотрела, взял ли с собой вещи и сколько. Судя по всему, дня на два уехал. Едва подумала об этом, смска пришла:
"Прости. Выпил вчера лишнего. Мне по делам дня на два. Сам не думал, что утром сорвусь. Карточку на комоде оставил — покупай все, что хочешь".
Усмехнулась и швырнула сотовый на стол. Муж всегда так делал — откупался, если бил или скандал закатывал. А я… я снимала деньги и складывала на другой счет. После встрясок Денис никогда не спрашивал, на что потратила.
Глава 13. Олег
Мне хотелось ужраться. Вусмерть. Так, чтоб самому себя в зеркале не узнавать, а потом не просыхать месяцами. Уйти в запой и на хрен сдохнуть, не трезвея ни на секунду. Мимолетное желание слабовольного идиота. И я даже заставил стол бутылками с дешевым пойлом. Сидел на полу в своем любимом углу, курил и смотрел, как этикетки с акцизной поблескивают в тусклом свете грязной люстры. Манят. Зовут обещанием эфемерного рая. А мне вот вся эта хрень ее напоминает… так же рай обещала. Смотрела глазами своими и обещала, мать ее, нечто внеземное и космическое, а на самом деле, как паленое и гадкое пойло, оставила после себя осадок и муть в голове, в сердце и в душе. Мне еще никогда в жизни не было настолько хреново, настолько безвыходно паршиво.
Я ж ее на пьедестал поставил и молился как богине. Сам себе завидовал, пальцам своим, губам, что касались ее. Словно мне снизошло нечто особенное, чистое и светло-невесомое. Счастье. Мне, недостойному алкашу с ветвистыми рогами от жены, волчьим билетом по жизни и гнилыми скелетами из прошлого в шкафу. Я за ними каждую ночь гонялся и каждый раз просыпался под скрежет разрывающегося взрывом железа. Нет, не всегда. Последние недели мне снилась она… всюду она. Двадцать четыре часа в сутки она и двадцать пятым мысли о ней.
И истерический смех — шлюха. Гребаная, проклятая шлюха. Вот что я получил. Обыкновенную шалаву. Хуже бляди любой, потому что они за бабки, за блага какие-то… а эта. Просто слабая на передок дрянь. Увидела, захотела, ноги раздвинула. Банально, пошло и с душком. Как в жизни и бывает. Нет никакой сказки, Громов, и не было никогда. Принцесса оказалась обыкновенной гулящей девкой.
Я лицо руками ледяными тер и вспоминал все с самой первой секунды знакомства и до вот этой встречи у Дениса дома. А ведь все ясно было, и это я, болван, правды перед носом не видел. Не зря ж говорят, влюбленные идиотами становятся, и я стал. Беспросветным дураком. И лохом. Одного только не пойму: зачем? Какого хрена ей дома не хватало? Денис… бляяядь, как только думал о том, чья она жена, тянуло выблевать кишки на пол. Скручивало пополам с болезненной одышкой, и рот слюной наполнялся. Сукааааа, она из меня не только лоха сделала, но и тварь последнюю, подлюку, которая друга вот так… мать вашу, что ж так хреново, что ж так разрывает изнутри?
Денис любит ее. Такой же повернутый на сучке этой идиот. Я вспомнил, как он о ней рассказывал. Как глаза его вспыхивали, блестели лихорадкой, как мои собственные, и мне одновременно выть хотелось, и в тот же момент бить ему лицо в кровавое месиво, потому что он ее трахал… ее… мою богиню. И права на нее все имел, в отличие от меня. Моментами я хохотал, как одержимый, так, значит, рога ставят не только нищим ментам, но и олигархам. Я все в себе проблемы искал, думал, мало дал Ире, мало любил, мало баловал и денег давал, а оказывается, "много" не бывает. Нет никаких законов, никаких правил. Вы можете быть самым верным и любящим, но это не дает никакой гарантии, никакой уверенности, что вас не предадут, не втопчут в грязь вашу любовь и долбаную никому не нужную верность.
И я теперь точно знал, как люди сходят с ума. Нееет, они не кричат, не рвут на себе волосы, они смотрят в одну точку и понимают, что способны кого-то убить. Просто так. Без какой-либо причины. Выйти на улицу и начать убивать.
Я так и видел себя с пистолетом, отстреливающего прохожих с лицами Дениса и Зоряны. Когда в дверь позвонили, я даже не пошевелился, чтобы открыть. По хрен. Пусть катятся туда, откуда пришли. Я никого не жду. И меня никто не ждет. Закончились ожидания. А вообще можно подумать, меня когда-либо кто-то ждал. На хер я никому не сдался. И это не жалость к себе, а констатация факта.
Звонок не затыкался, пел и пел раздражающей протяжной трелью. Я встал с пола… странно, ни грамма спиртного во рту, а чувствую себя совершенно разбитым, словно выглушил пару бутылок паленой водки один. Подошел к двери, резко распахнул и тут же замер. Наверное, если бы на меня сейчас обрушили ведро ледяной воды, я бы не дернулся так сильно, как когда увидел ее. Я даже застонал вслух от мгновенной и неожиданной боли. Потому что, мать ее, не собирался видеть тварь эту. Не сейчас, не сегодня, не тогда, когда я весь как огромный кровоподтек, который тронуть больно.
Смотрел на нее, мокрую от дождя насквозь с прилипшими к лицу волосами, и видел этот дождь у нее в глазах. Он дрожал в ее зрачках и каплями на длинных ресницах. Но мне уже было насрать и на ее дрожь, и на ее лживый, ядовитый дождь. Я смотрел на нее и видел под ним. Вот так наяву видел, как она стонет взахлеб, а Деня ее еб*т на дикой скорости, как суку последнюю, и я за лицо ее схватил и назад толкнул на лестничную площадку. Процедил сквозь зубы: