— Деняяяя. Златооов, — проорал и чуть присел от того, что сердце запрыгало, как чокнутое, где-то в горле.
— Гром. Громищееее.
Я кинулся к другу и схватил в охапку, приподнимая и сдавливая ребра. Ко мне тут же бросились шкафы, но Деня рявкнул.
— Вон пошли. Это же друг мой. Олег Громов. Засраааааанееец. Откуда ты взялся?
Теребит меня за плечи, как и я его. От смеха скулы сводит, и даже слезы на глазах выступили.
— Так это ты моего племяша погладил?
Киваю, а он смеется, заливается. И смех, как в молодости, заразительный, громкий, дурной. Конь. Черт бы его побрал, как я рад его видеть.
— Значит, достал говнюк, да? Ты просто так гладить не будешь, ты у нас вроде как уравновешенный.
Мы оба знали, что это сарказм и неуравновешенным из нас был именно я.
— Был. Был, Деня. Теперь чуть что — за пушку хватаюсь или промеж глаз.
— Хорошо, что раньше без пушки. Охренеееть. Как и не было двадцати лет, Гром. Такой же придурок.
Теперь смеюсь уже я. Детство девятым валом захлестнуло. Как будто мне не под сороковник, и я только школу окончил. Распирает всего, трясет. Денис снова стиснул меня так, что из глаз искры посыпались.
— Эй, нам накрой пожрать в вип, коньяк самый дорогой неси, и чтоб не мешал никто. Парней распусти. Разборки отменяются.
— Денис Витальевич, у вас встреча, — забормотал "комод" и нервно забегал вокруг нас.
— Отмени. Все отмени. Какие к черту встречи? Братуха мой здесь. Ты знаешь кто это, Леха? Знаешь кто? — потрепал меня по волосам. — Это друг мой с первого класса еще. С одного двора. С одной, мать ее, песочницы. Я его не видел долбаные двадцать лет, — обернулся ко мне, и глаза от радости сверкают, и я сам… аж трясет всего от эмоций. Да, мой братуха. Дружба у нас была какой вовек не сыщешь. Сдохнуть могли друг за дуга. Пока он не уехал с родителями в столицу.
— Я ж искал тебя, Громище. Ты съехал оттуда и как в воду канул. Громовых блин… как собак, сам знаешь. Думал, уехал ты север покорять, как мечтал. Давай, присядем. Черт, рад я тебе, Гром. Рад, п***ц как.
Через час сбивчивых рассказов и воспоминаний с сумасшедшими воплями и гоготом мы уже знали почти все друг о друге. Деня подливал мне коньяка, и мы выкурили все его сигареты, и ему тут же принесли еще одну пачку. Изменился он, конечно. Из пацана своего в доску в потрепанных штанах и вечно грязной футболке превратился в человека с глянцевого журнала. Я себя рядом с ним ощущал рванью подзаборной. Без зависти или сожалений. Мне это было незнакомо. Просто констатация факта. Если б не дружба наша, такие, как Златов, в сторону таких, как я, даже не смотрят. На нем лоск невидимый. Налет денежный. Такие вещи видно невооруженным глазом. И дело не только в дорогих шмотках.
— И кто ты теперь, Деня? Олигарх?
— Типа того. Дело свое открыл за границей, подфартило мне — я там бизнес продал и начал здесь недвижимость покупать. Потом нефтью занялся и автозаправки открыл. "ЗлатоНефть" слыхал?
Не просто слыхал — это он прибедняется. "ЗлатоНефть" — самая крутая у нас сеть по всем городам. Только не думал я, что название от фамилии его происходит.
— Твои, значит?
— Мои, — кивнул без лишнего пафоса, но с гордостью и снова коньяка себе налил, — детище мое. Нюансов много, конечно, но вот так и живу. Приехал в дыру нашу культуру города развивать. Театр оперы и балета новый строить на центральной улице задумал по европейскому образцу. В депутаты баллотируюсь в следующем году. А ты, Гром?
— А я? — усмехнулся и залпом осушил бокал. — А я мент, Деня. Бывший, правда, но, сука, никак привыкнуть не могу к этому. По утрам на работу подрываюсь.
— Че бывший? — съел лимон и внимательно на меня посмотрел. Взгляд цепкий, колючий — Хочешь, восстановлю?
— Аааа… на хер. — Я махнул рукой и уже сам себе налил, но Деня накрыл мой бокал ладонью.
— Рассказывай. Что стряслось? За что уволили?
И я рассказал. Наверное, впервые за все это время я кому-то смог рассказать. О рогах неприятно чужим людям расписывать, чувствуешь себя идиотом последним, лохом, которого сделали. А сейчас понесло меня. Говорю. А самого опять трясти начинает и хочется удушить и ее, и козла того. Деня меня не перебивал, и я просто сидел и выговаривался, глядя в одну точку и выкуривая сигарету за сигаретой. А он слушал и так же курил вместе со мной.
— Убил бы ее, суку, и его тоже.
— Я хотел. Деня. Я хотел, мать его. Но дети… и сесть из-за падали?
— Тоже верно. Мудак. Кто его отец говоришь? Может, скинуть его с пьедестала, а? Ты скажи.
Я внимательно на друга посмотрел, и где-то в затылке кольнуло неприятно. Значит, не впервой ему, раз предлагает. Не так-то ты прост, как хочешь казаться, Деня.
— Не надо. Оставь. Она с ним живет и дети тоже. Пусть живут. Проехали. Переживу.
— Ага, блядь, я вижу, как ты пережил. Без работы, бухаешь, потерянный какой-то, убитый.
На это я смолчал, потому что прав он. Потерянный я. Сам не знаю, где и зачем живу. Всего пару дней назад как дышать начал, когда девчонку эту встретил. В зеркало на себя посмотрел хотя бы, и губы до сих пор зудят после поцелуев наших бешеных. Ничего, завтра пробью по своим еще раз и найду. Должен найти. Вспомнил про ее туфли в машине, и адреналин в висках запульсировал.
— Ты сам-то женат? — спросил у Дениса, откидываясь на спинку дивана и чувствуя, как алкоголь затуманил мозги и расслабил окончательно.
— Женат, — кивнул Денис.
— На ком? Кто-то из наших? Не Морозова случайно?
Мы расхохотались, и он наставил на меня указательный палец, кашляя и вытирая лицо салфетками.
— Не… ну, ты даешь. Запомнил, что я по ней сдыхал. Не Морозова, конечно. Она тварь упрямая оказалась, несговорчивая. Не нравился я ей. Правда, приехал через пару годков и таки трахнул ее сучку. Она уже замужем была за лошарой каким-то безденежным и двое по лавкам. Предлагал ей со мной в столицу, она отказалась, — он развел руками. — Сказала, любит Ваню своего. Любит, б***ь. Так любит, что пару дней с работы ко мне в гостиницу бегала и сосала так самозабвенно и смачно, что губы потрескались. Любит она. Короче, ну ее шалаву. Я забыл о ней давно. Самое интересное — с Ваней своим все равно развелась. Только кому она теперь на хер нужна дура сороколетняя с обвисшими сиськами и задом?
— Ну годы никого еще не украсили, и к женщинам они более беспощадны, — не понравилось, как он о Наташке. Мы оба в нее тогда влюблены были, и я уступил, потому что он первым мне об этом сказал. Табу у нас было — баб не делить. Их до хрена, а друг один навечно. Но Наташка никого из нас не выбрала и Деню отшила после выпускного. А он теперь о ней, как о швали. — Так на ком тогда?
— Девочка совсем. Увидел в театре и все, и п****ц, Гром. Крышу снесло.
— С каких пор ты по театрам?
— Так я спонсор. Будущий депутат добро творить должен аки ангел. Отстраивал театр в Мухосранске одном и увидел там. И все.
— Ну поздравляю.
— Не с чем особо. Кукла она. Красивая, умная, шикарная кукла. Люблю ее и понимаю, что манекен рядом. Не надо ей ничего. На своем чем-то повернутая. В себе вся. Бабы обычно поболтать любят. А она молчит всегда. Не просит, не требует. Как не от мира сего. Понимаешь? Живет вот как есть, и все. Но я без нее не могу.
Я усмехнулся, увлеченно как рассказывает и притом с горечью. Будто и не о жене говорит. Видно, что без ума от нее и в то же время… а мне какое дело? Чужая семья. Сегодня так говорит, завтра скажет по-другому. Я сам свою то любил, то терпеть не мог, то осточертела, то соскучился. Хуже, когда пусто внутри и ни черта нет там.
У Дениса, не переставая, трезвонил сотовый, и он наконец-то ответил. Тут же стал намного серьезнее, бокал отставил в сторону. Потом на меня посмотрел.
— Я в Европу еду на несколько дней, вернусь — поговорим о работе твоей. Мне в охрану свой человек нужен. А насчет племяша моего забудь. Не племянник он мне. Я его раз в жизни видел. Сын мужа моей сестры двоюродной от первого брака. Седьмая вода на киселе. Но я с папашей его дела некоторые верчу. Я б ради него хрен сюда приехал, да дела у меня с начальством твоим имеются и с хозяином гадюшника этого. Прикупить его хочу, а он заартачился, а тут повод такой подвернулся. А вообще, не будь это ты, вынесли б тебя отсюда вперед ногами.
— Даже так?
— Ну, а ты, что, думал, племяша Олигарха можно безнаказанно бить? За такое минимум без зубов остался бы.
— Это шкафы твои, что ли, стоматологи?
— Они, конечно. У меня команда ух. Рембо все, как на подбор.
— Ну да. С ними дядька Мухомор.
— Что?
— Ничего. Я б твой отряд уложил в шеренгу на полу, и вряд ли ты сразу опознал бы кто из них кто.
Деня вздернул бровь.
— А это серьезное заявление, Гром. Леха — профессионал, он меня уже десять лет стережет.
— Вот именно — стережет. Надо защищать от любой угрозы, а не стеречь. Шкафы твои только на вид грозные. А так — идиоты на самом деле.
Он встал из-за стола, и я за ним.
— И как бы ты это сделал? Как ушел бы отсюда?
— Ну я бы уложил вначале Мухомора твоего с бородкой, так как он ближе всего ко мне стоял, у него ствол из-за пояса забрал бы, тебя за горло и вот этого и этого в голову сразу со ствола Лехи-профессионала. А ты б меня к машине вывел, я б потом тебе мозги вышиб и на твоей тачке уехал. Ну это так навскидку и по-быстрому, импровизируя. Но если б пришел тебя убить, действовал бы обдуманно и еще в самом начале на улице всех твоих "поснимал".
— Крутой, че, — ударил меня в плечо и расхохотался, и я вместе с ним. — На меня работать будешь. Это даже не обсуждается.
Я слегка пошатнулся и схватился за его плечо.
— Надрались мы с тобой, Олежа. Домой тебя отвезет мой человек. Ну… давай. А, нет, подожди. Друзья…
— Навек. Пока не сдохнем.
— Кто предаст…
— Тому ножом в глаз.
— Ты смотри, помнит. Он помнит. Ууууу, Громище, как же я рад видеть тебя.
Мы рассмеялись и снова обнялись.