ть и все-таки смотрят? Зачем у всех и каждого цветы?
Открываются двери, и почему-то никто в них не идет. Аня смотрит в черный квадрат входа. Галка берет ее под руку и ведет первой в эти двери. В гробу кто-то чужой в Сашином новом костюме. Аня смотрит на него напряженно-вопросительно. Башмаки новые, ни разу еще Сашей не надетые, а шнурки завязаны так, как Саша никогда не завязывал. Ане хочется перевязать шнурки. И она даже наклоняется к гробу. Но оттуда пахнет холодом. Галя берет ее под локоть и отступает с ней чуть в сторону.
В разгар поминок Галя увела ее из-за стола. Уложила в маленькой комнате, плотно закрыла дверь. Но и через дверь слышались голоса. Чей-то совсем ясно:
– Наверняка и раньше сердце прихватывало, да он молчал, чтоб жену не волновать и всё такое.
– Уработался, – ответил кто-то пожилой.
Аня лежала на спине с широко открытыми глазами. Галя включила настольную лампу и погасила верхний свет.
– Усни, – сказала, – отпусти себя, о ребенке подумай.
И Аня заплакала наконец.
Саша пришел в себя в маленькой, вроде чулана, комнате. Через крохотное окошко виднелись заиндевелые ветки. Оконце закрывалось неплотно, и оттуда тянуло морозцем, но дощатая стена за спиной отдавала тепло. Угол темного потолка был заткан серой паутиной. С витого шнура свисала лампочка. Саша приподнялся, но голова закружилась, и он опустил ее на подушку.
На столике под оконцем стоял пузырек с каким-то лекарством. Саша чувствовал его горький запах. За стеной кто-то прошел, закашлялся. Из досок сбитая дверь отворилась, и появился человек из «жигуленка», Саше – незнакомый.
Незнакомец вытащил из-под стола табурет. Сел у Сашиного изголовья, подвернул обтрепанные рукава свитера, от которого пахло печкой. Щетина серебрилась на обветренном лице.
– Где я? – и себе едва слышно произнес Саша.
– Сейчас я вас бульоном напою, – сказал незнакомец, – как раз сварился. Чтобы у вас силы были для разговоров. – И кашлянул в кулак.
– Мне домой надо позвонить.
– Конечно.
После бульона Саша уснул. Проснулся ночью. За оконцем холодный ветер трепал деревце. Фонарный свет пробивался, налипший на стекло снег казался черным. Тени метались по стене. Саша не сразу догадался, что тени от веток. Он сполз пониже под теплое одеяло и вновь уснул.
Наутро незнакомец накормил его манной младенческой кашей и дал выпить чаю.
– Вы помните, что с вами произошло? – спросил он.
– Мне стало плохо в машине.
– Вы один ехали?
– Да.
– Вы уверены?
– Со мной были пассажиры, но они уже вышли.
– Ваши знакомые?
– Нет. В том-то и дело, что нет.
И Саша рассказал незнакомцу о своей ошибке, о хорошем человеке Борисе Самуиловиче, сказал, что, если бы его спутали с таким человеком, он бы гордился, а не обижался.
– А этот обиделся?
– Сначала я думал, что обиделся. Но он мне не поверил, кажется. Как будто на самом деле я знал именно его, но не признался и прикрылся Борисом Самуиловичем. Он так на меня смотрел, как будто хотел вспомнить. Это я только сейчас понял.
– А Борис Самуилович действительно существует?
– Десять лет назад существовал, – обиделся Саша.
– Это замечательно, – сказал незнакомец и встал.
Он вышел, и Саше стало досадно, что он ему даже не представился, а Саша не догадался спросить. И главное, не успел спросить про Аню. И почему он здесь, в этом чулане, а не в больнице или дома?
Дверь вновь отворилась. Вошла пожилая женщина в платочке. Она приблизилась к Саше, потрогала его лоб мягкой рукой и сказала, что нагрела воды и сейчас Сашу помоет.
– Как вас зовут? – спросил Саша.
– Тетя Паша.
– Что со мной было?
– Отравился.
– Чем? Почему я здесь, а не в больнице?
– Ты у Василь Андреича спроси.
– Где он?
– В город уехал.
– В какой?
Тетя Паша откинула одеяло. Саша даже не застеснялся, наверно, потому, что глаза у нее были как у старой, всего хлебнувшей дворняги и проблеска женского интереса в них не было.
– Худющий ты. Как скелет.
Она помогла ему встать и повела в темную ванную, где никакой воды из крана не лилось, а поливала тетя Паша из ковшика. Она мылила его жесткой мочалкой и напевала. Тягучая мелодия казалась знакомой, но откуда – Саша не мог припомнить.
После мытья тетя Паша надела на него всё чужое, ношеное, но чистое.
Она кормила его картошкой и поила чаем со смородиновым вареньем. Они сидели в большой светлой комнате, печка топилась, одним боком грелся от нее и чуланчик.
– Ну вот, – сказала тетя Паша, дуя на чай в синем блюдце. Она глядела в окно, и Саша туда же посмотрел.
По дорожке к дому шел бодро Сашин незнакомец Василь Андреич. Тетя Паша оставила чай и бросилась к дверям. В буфете звякнуло.
Василь Андреичу тетя Паша разогрела ту же картошку, и он ел со сковородки, подбирал картошины прямо пальцами, сопел от удовольствия, отогревался. Он сказал, что на воле хоть и не мороз, но очень холодно, ветер слезу вышибает. Он был гладко выбрит, и одно это изменило его лицо, в щетине оно казалось простоватым, невыразительным, а без нее – умным и значительным; нельзя было уже не обратить внимания.
Саша ни о чем не спрашивал. Наблюдал, как Василь Андреич насыщается, вытирает руки бумажной салфеткой, скатывает ее в комок. Как промасленный этот комок лежит в опустелой сковородке, а тетя Паша наливает тем временем Василь Андреичу чай. У Саши сил не было спрашивать, требовать, или он расхотел получить ответы на свои вопросы. С одной стороны, ему уютно было в комнате с белой печкой за спиной и не хотелось, физически не хотелось нарушать установившееся равновесие и уюта этого лишаться. С другой стороны, уют казался западней, липкой смолой, в которой он застрял, застыл на веки вечные.
Василь Андреич, отпив чаю, добавил в него еще сахару. И, помешивая ложечкой, стал говорить будничным тоном.
– Вы жену Бориса Самуиловича знали?
– Видел. Один раз. Случайно встретил их обоих, на Арбате.
– Она тоже математик.
– Я не знал.
– У них трое детей. Старший мальчик увлекается компьютерами. Дом у них в Бостоне, не в самом Бостоне, в пригороде. Лягушки кричат по ночам.
– Откуда вы знаете? Уж не туда ли ездили часом?
– Почти.
– Быстро вы обернулись.
– Тот человек, с которым вы спутали Бориса Самуиловича, и в самом деле походит на него молодого.
– А кто он?
– Он – человек, который скрывает свое прошлое. Думаю, он поверил, что вы его спутали с кем-то, что вы не из его прошлого. Но на всякий случай все-таки вас убрал.
– Что значит убрал?
– Убил. Уже три месяца, как вас похоронили. Памятник поставили.
Саша не поверил или сделал вид, что не поверил, и рассмеялся. Посмотрел на тетю Пашу. Она щипчиками накрошила сахар в розетку с вареньем. Взяла ложкой пропитанный вареньем сахарный осколок и допила с ним свой чай.
– Вы хотите сказать, что сейчас я нахожусь на том свете? В чистилище, судя по всему. Неплохо здесь, тепло и кормят.
Тетя Паша собрала грязную посуду и ушла из комнаты. Василь Андреич посмотрел на Сашу внимательно и отстраненно. И рассказал историю как будто из голливудского боевика, но каким-то образом героем этой истории был Саша.
– Вы вели машину. Человек рядом с вами задавал вопросы, выяснял, что вам известно о прошлом того, кто на заднем сиденье. Он практически поверил, что неизвестно ничего. Тем не менее на всякий случай решил от вас избавиться. Точнее, даже не он решил, не им это было предопределено, вы сами запустили механизм, как только взглянули на того человека в зеркале и поздоровались.
– Но я не знал…
– Вас укололи смоченной особым раствором иголкой.
– Они всегда с собой смоченные особым раствором иголки носят?
– Думаю, это выглядит как простая шариковая ручка. Только вместо чернильной пасты в ней особый раствор. И ручка не пишет, а укалывает. Через полчаса примерно вы должны были умереть. От остановки сердца, как сказали бы врачи. Я забрался в вашу машину через два-дцать минут после укола. И успел ввести противоядие.
– Вы тоже держите при себе особые ручки?
– Вам повезло, я следил за ними. Вдруг вы вошли в их орбиту. Ваша роль была мне непонятна, и я воскресил вас, чтобы всё прояснить.
– Значит, я точно не на том свете?
– Нет, поскольку я не небесный житель.
– Если я не умер, то кого положили в землю?
– Нашли в морге подходящий труп.
– Но зачем?
– Чтобы ваши убийцы ничего не заподозрили. Если только они подумают, что вы живы, то найдут и убьют вас уже самым верным способом, голову, скажем, отрежут.
– Да почему?!
– Мало ли. Вдруг вы все-таки что-то знаете.
– Что?!
– Неясно. Это-то и пугает – неизвестность, неопределенность. Ваше воскресение уверит их в значительности, вернее, в значимости вашей фигуры. Как ни была бы она на самом деле эфемерна.
Потрясенный Саша молчал.
Тетя Паша появилась за окном. Деревянной лопатой начала счищать снег с дорожки.
– А как там Аня?
– Родила сына.
– Уже?
– Несколько преждевременно. От потрясения, надо полагать.
– Как его назвали?
– В вашу честь.
– Как она себя чувствует?
– Всё в порядке.
– А ребенок?
– Всё в порядке.
– Что мне теперь делать?
– Начинать новую жизнь. С новым именем и с новым лицом. С новым прошлым.
– Откуда мне взять новое лицо?
– Сделаем пластическую операцию. И документы новые выправим. И биографию придумаем.
За окном тетя Паша остановилась передохнуть. Воткнула лопату в сугроб. Перевязала потуже платок на голове.
– Вам это зачем? Делать мне новое лицо и биографию. Столько хлопот, затрат. Гораздо было бы проще, как вы выражаетесь, избавиться от меня. Все детали вы узнали, больше я вам не нужен.
– Спать я стал плохо последнее время. Боюсь помереть во сне. Грехов много. Может, за вашу жизнь мне чего простится.
– Мы далеко от Москвы?