Сафонова высказала наконец, что было на сердце. Дотерла полы в лифте и оставила кабину. Алексей вошел в лифт. Прежде чем двери закрылись, успел спросить и получить ответ.
Алексей. А как вы сына своего зовете?
Сафонова. Ванечка.
– Следующая сцена, – сказал Виктор. И замолчал. Задумался над листком.
– Устали? – обеспокоилась Анна Игнатьевна.
– Да нет. Нормально.
– Я вижу, что устали. Давайте прервемся.
– Нет-нет, ни в коем случае! Я вас прошу, я только что интонацию нащупал.
Я раздраженно вмешался:
– Какая интонация? Вы же комментарии читаете. От автора.
– Думаете, у автора нет интонации? – обиделся Виктор.
– Для меня все эти комментарии – только инструкция. Пойди налево, затем прямо. То же, что инструкция для сборки дивана. Возьмите гвоздь номер восемь, молоток номер шесть, бейте ровно.
– Вы говорите полную чушь, – холодно заметила Анна Игнатьевна, – и прекрасно это понимаете, просто хотите разозлить.
– Какая разница, с каким настроением вы будете гвозди заколачивать? – нервно вступил Виктор. – А в сцене настроение – важнейший фактор. Комментарий подсказывает не только направление движения, но и состояние. Смысл сцены раскрывает!
– Гвозди лучше с хорошим настроением заколачивать, чтоб не перекосило, – улыбнулся я.
– Чтоб не перекосило, надо опыт иметь! И только! – волновался Виктор.
– Разумеется, гвозди лучше с хорошим настроением заколачивать, – миролюбиво согласилась со мной Анна Игнатьевна.
– Особенно в гроб! – крикнул Виктор.
– Во что угодно, – мягко сказала ему Анна Игнатьевна. И обратилась ко мне. – Но в сцене иногда необходимо, чтобы гвоздь пошел криво, чтобы человек расплакался, может быть.
– Конечно, – согласился я. – И тогда будет написано: «Пошел налево с плохим настроением. Споткнулся по дороге и расплакался». Это важно и нужно, я согласен. Но почему эту рекомендацию насчет настроения нужно читать с какой-то особенной интонацией? Можете объяснить?
– Чтобы до тебя дошло лучше, – глухо сказал Виктор.
– Успокойтесь, – попросила его Анна Игнатьевна. – Вы ему ничего не докажете. Он вас провоцирует. Выпейте еще таблетку и продолжайте чтение.
Виктор молчал. Смотрел остановившимся взглядом в листочек. Взял бутылку, отхлебнул воды. Таблетку пить не стал. Анна Игнатьевна ждала терпеливо. Он поставил локти на стол, взялся ладонями за виски, точно отгородился от нас ладонями, и начал чтение глухим, невыразительным голосом:
Алексей входит в подъезд, отряхивается от снега. Направляется к лифту и приостанавливается. Возле лифта появился домик. Почти как настоящий. С большим стеклянными окошком, за которым уютно горит свет. Фанерные стены покрашены снаружи, и окраска имитирует кирпичную кладку. Так что домик в первую секунду кажется совершенно настоящим, основательным.
Алексей заглядывает в окошко. Кресло. Тумбочка с телевизором. Роза в глиняном горшке. Половичок на полу. Но людей в домике нет, хотя горит свет, и чайник электрический закипает.
Сафонова(за спиной Алексея). Здравствуйте, Николай.
Алексей от неожиданности вздрагивает и отшатывается от окошка.
Сафонова. Любуетесь? Я и сама любуюсь. То внутри посижу, то наружу выйду поглядеть. Так мне нравится, прямо так бы и жила здесь.
Алексей. Так это для вас домик соорудили? Значит, вы теперь у нас консьержка? С повышением. А полы теперь кто моет?
Сафонова. Полы мою по-прежнему. Деньги нельзя терять в моем положении.
Алексей. Рад за вас.
Алексей направляется к лифту, но Сафонова его останавливает.
Сафонова. У меня разговор к вам, Николай.
Алексей нажимает кнопку вызова лифта.
Алексей. Я спешу, извините.
Сафонова. Я вас надолго не задержу.
Она стоит и смотрит на Алексея. Меж тем лифт подходит и открывает двери.
Сафонова. Про жизнь и смерть разговор.
Алексей. В абстрактном смысле или в конкретном?
Лифт закрывает двери, но Алексей вновь нажимает на кнопку, и двери разъезжаются.
Сафонова. В очень конкретном смысле.
Алексей смотрит на нее вопросительно.
Сафонова. Секретный разговор.
Лифт закрывает двери.
Виктор отнял ладони от висков, перевернул прочитанный листок. Отпил воды из бутылки.
– Всё нормально? – спросила Анна Игнатьевна.
Он на ее вопрос не отвечал. Смотрел упорно в следующий листок. Очевидно, читал про себя, нащупывал интонацию. И голос у него изменился, когда он начал. Стал приглушенным.
Входя в домик, Алексей едва не смахивает чайник, но успевает подхватить, удержать.
Сафонова. Осторожно, горячий.
Видно, что Сафонова очень обеспокоена сохранностью своего хрупкого мирка.
Сафонова. В кресло садитесь, Николай.
Алексей. Не развалится оно подо мной?
Сафонова. Крепкое кресло, почти новое. Даша отдала из пятьдесят четвертой. Наши дети в одном классе учились, только ее дочка сейчас в Англии процветает, а мой совсем пропал. Ваши давно вам звонили?
Алексей. Мы светские разговоры будем вести? Вы же про жизнь и смерть хотели?
Сафонова. Я про них и говорю: про жизнь и смерть.
Алексей смотрит на Сафонову с тревогой. Слышно, как открывается дверь подъезда, кто-то входит. Сафонова задергивает занавеску на окне и включает телевизор. Чтоб посторонние уши слышали телевизор, а не разговор.
Сафонова. Когда они вам звонили?
Алексей. В обед. Всё в порядке. Сказали, что всё отлично. С какой-то очень высокой горы катались.
Сафонова. Ну слава богу! Рада за них, пусть здоровья набираются, пока мы тут с вами дела решаем.
Алексей. Вы простите, конечно, но какие у нас с вами дела могут быть?
Сафонова. Вы правы, вы правы, где вы и где я, думаете, я не понимаю? Места не знаю своего? Это всё Ванечка, он всё путает, ни сна, ни покоя от него, но не могу я в беде бросить кровиночку свою, поймите и вы, Николай.
Алексей молчит, смотрит на Сафонову настороженно. Телевизор бубнит.
Сафонова. Ванечка просил передать, что всё будет хорошо с вашими, можете не волноваться.
Алексей(волнуясь). Я и не волнуюсь.
Сафонова. Всего-то десять тысяч, они у вас есть, и не сказать, что последние.
Алексей удивленно приподнимает брови.
Сафонова. Не выдержал Ванечка, опять играть начал, это как наркотик, он говорит, избавиться невозможно, хотя знал, что нельзя выиграть, не дадут, знал, но не удержался, теперь должен десять тысяч евро, не отдаст – руки отрубят по локоть, сроку дали один день. Выручайте, Николай. До полуночи Ванечка ответ ждать будет.
В стекло с той стороны стучат, сдержанно, но требовательно. Сафонова успокоительно кивает Алексею, подходит к окошку, отгибает угол занавески, приподнимает раму со стеклом.
Вальяжный голос. Голубушка, Алевтина здесь живет?
Сафонова. Как фамилия?
Вальяжный голос. Фамилия мне неизвестна. К этому подъезду вчера подвозил.
Сафонова. Алевтины не знаю.
Вальяжный голос. Думаешь, обманула старика?
Сафонова. Не знаю.
Вальяжный голос. Сказала, что здесь живет, а сама, может, в Бибирево.
Сафонова. Не знаю.
Вальяжный голос. Или, может, ее Ксюшей зовут? Живет у вас Ксюша?
Сафонова. Не знаю.
Вальяжный голос. Что ж ты, голубушка, сидишь и ничего не знаешь?
Сафонова. Не знаю.
Сафонова опускает раму и расправляет занавеску. Делает телевизор громче. Поворачивается к Алексею.
Сафонова. Он сказал, что если до полуночи вы согласия не дадите, он ваших живыми не отпустит.
Алексей. Я с ними в обед разговаривал. Они с горы катались.
Сафонова молчит.
Алексей. Где ваш Ванечка находится?
Сафонова. Не знаю, милый.
Алексей. Он по телефону с вами разговаривал?
Сафонова. Нет, мой хороший, письмо он мне прислал, утром нашла в почтовом ящике.
Алексей. Покажите.
Сафонова. Не могу. Сожгла. Как велено было.
Алексей. На бумаге письмо было?
Сафонова. А на чем же?
Алексей достает мобильник и набирает номер. Номер не отвечает. Алексей отключает телефон. Смотрит внимательно на Сафонову. Включает телефон.
Алексей(набирая номер). Звоню в милицию.
Сафонова. Тогда вы их не увидите. Ванечка просил передать, что ни живыми не увидите, ни мертвыми. Ему терять нечего, так он просил передать.
Алексей отключает телефон и смотрит устало на Сафонову.
Алексей. Больше ничего он не просил передать?
Сафонова. Больше ничего.
Алексей. А как он узнает, согласился я или нет?
Сафонова. Если я до полуночи на подоконник герань поставлю, значит, вы согласны.
Алексей. На подоконник?
Сафонова. В кухне.
Алексей. А если я не соглашусь?
Сафонова. Значит, я герань не поставлю.
Алексей. С чего Ванечка ваш решил, что у меня есть такие деньги в наличии?
Сафонова. Моя вина, Николай. Не казните, я ему проговорилась, что у вас лежат десять тысяч теще на операцию, так как в любой момент понадобиться могут.
Алексей. Откуда бы вам знать такие подробности? Я, кажется, с вами не делился.
Сафонова. Со мной не делились, с кем-нибудь другим делились. Я, Николай, много чего про людей знаю. Хотя это и лишнее, спокойнее не знать.
Раздается стук в стекло, настойчивый, но сдержанный. Сафонова оказывается у окна, отгибает угол занавески, приподнимает раму.