Никонов был невысок, но, как и Степан, коренаст и жилист и вполне подошёл мне для лёгонькой инсценировки. Подталкивая ефрейтора стволом автомата, Степан уверенно шагнул во двор, я шёл последним, но, ступив на широкую дорожку, ведущую к дому, ни сказать, ни сделать ничего не успел.
Полицаев было двое – один маленький вертлявый и неопрятный с мосинским карабином и здоровый, почти под два метра, кряжистый, как дуб, достаточно пожилой мужик с двустволкой. Увидев Степана и нашего пленного, мелкий направился в нашу сторону, но успел сделать к нам только два шага. Кряжистый развернулся вполоборота, сделал лёгонький шажок – и хряк. Приклад двустволки впечатался в затылок мелкого. И всё это молча и небрежно, но судя по тому, как мелкий рухнул на землю, править его не надо.
– Ну и на хрена ты его убил? – вырвалось у меня. – Мне он живой был нужен.
И тут выдал Степан:
– Шатун, ты-то как в полицаи попал?
Кряжистый тут же пробасил:
– Меня кто спрашивал? – И, кивнув на труп, добавил: – Вон свояк приехал и грит: «Ты с коммуняками якшался, теперь отрабатывай, а то сдам коменданту». Вы-то ушли, не попрощались. А нам куда деваться?
Не дав ни слова сказать Степану, я тут же загрузил этого Шатуна:
– Шатун, надо сходить, остальных полицаев повязать, но повязать, а не угробить – это всегда успеется. Поможешь?
Со своим всяко проще, чем нам со Стёпкой местных жителей из домов выковыривать. Почему-то этот Шатун мне сразу понравился: плавными движениями, решимостью, с какой он мелкого полицая пришиб, отсутствием лишних эмоций и… наверное, соображалкой. Он ведь только мельком увидел Степана в немецкой форме и тут же понял, что власть меняется.
– Не, с тобой нельзя. Немцев ранетых никого нету. Насторожатся. Со Степаном пойду. – Шатун ничуть не удивился предложению, но тут же добавил: – Токо потом я с вами пойду. И жёнку с дочей возьму.
М-мать. Ещё две бабы. Но головой согласно кивнул. Деваться просто некуда. Женщин всё равно забирать с собой нужно. Это никто из местных не знает, как будут зверствовать эсэсовцы, а я… В общем, понятно. Слишком много всякого разного знаю. Знал бы я, как заблуждался в отношении жены и дочки Шатуна, только ради них в эту деревню прибежал бы.
Пока я раздавал целеуказания пленным, а хозяйки собирали поесть на всех, Степан с Шатуном пошли глушить полицаев. С собой они никого не взяли, но Шатуну помощники не нужны. Судя по реакции Степана, хозяин двора был моему другу хорошо известен, а по мне так даже лучше.
Вася Никонов с женой Шатуна Алевтиной Алексеевной и её дочкой Настей быстро нашёл общий язык и, забрав одного из пленных пограничников, принялся паковать все, что необходимо было забрать из дома. Я в это время «строил» пленных. Состав советских бойцов был разнообразный. Трое пехотинцев, два артиллериста и ещё трое пограничников. Один из пограничников был ранен в плечо и, видимо, недавно сильно избит – лежал чуть в сторонке под присмотром совсем молоденького парнишки.
«Построить» бывших пленных оказалось весьма непростой задачей. Сначала они попробовали разбежаться и, прихватив топоры, уже направились на выход со двора. Верховодил у них высокий жилистый мужик с побитым оспой лицом, которого я с ходу окрестил Рябым.
– Куда это вы собрались? – остановил я троицу пехотинцев и потянувшихся за ними артиллеристов, встав на их пути и наставив на них ствол автомата.
– А те чо за дело? Ты кто такой? – тут же окрысился на меня Рябой.
– Я тот, кто тебя из плена освободил. И я вас пока никуда не отпускал. Доступно изложил? Отойти к дровам, сесть, представиться, – жестко сказал я, недвусмысленно поведя стволом автомата. Такое надо сразу пресекать. Бойцы встали, как будто налетели на стену.
– И что? Стрелять будешь? – нейтрально поинтересовался Рябой. Двое его приятелей как бы невзначай подались в стороны, крепко сжимая колуны.
– А ты не сомневайся. Вы мне бегающие по деревне нафиг не упёрлись. Заметят вас егеря – все здесь ляжем. У них рация в секрете. Через час сюда рота немцев прибудет. Вы по плену уже соскучились? Так это вас могут в плен обратно взять, а нам со Степаном такое не светит – мы в их форме и с их оружием. Нас сразу пристрелят – правило войны такое. Не слыхал? Так что мне проще вас здесь одной очередью положить – может, немцы и не вскинутся. Автомат-то немецкий, – объяснил я свою позицию. И тут же добавил: – Перебьём полицаев. Выбьем секрет. Я вас отпущу. Слово даю. Вы мне с собой не нужны. С нами пойдут только добровольцы, а вас уже через несколько часов как щенков затравят да перебьют.
Скрывать ничего смысла не имело, но и насильно тащить всю эту ораву – тоже. Проще заинтересовать.
– С чего это? – вроде спокойно спросил Рябой.
За всем этим разговором мы не спеша дошли до набросанных чурбаков, где все пятеро и расположились. Близко пленных я к себе не подпускал, чтобы не давать им повода повести себя неправильно.
– Немцы, что сидят на опушке, – это солдаты из специальной егерской роты, которая ловит по округе таких, как вы и мы. Чёрт их знает, с чего они вцепились в этот район, но мы уже три дня на них натыкаемся – по лесам пройти не можем. Потому-то в посёлок и пришли. – Я кивнул в сторону ушедшего напарника. – Степан здесь бывал. Вот мы и решили уйти на лодке, раз леса перекрыты. А тут вы. И полицаи, и опять егеря. Вот и думай, далеко ты уйдёшь после того, как мы полицаев удавим и секрет егерей перебьём. Мы на лодки и через озеро к фронту, а тебя отловят и со всем прилежанием поспрашивают. А как немцы с финнами спрашивают, ты лучше меня знаешь. Оно тебе надо? Закончим здесь, я дам вам оружие, и валите на все четыре стороны. Хотя сторона здесь одна – озеро. Так егерям сложнее всего будет нас искать.
Я притормозил с повествованием. Пусть подумают слегонца.
– Что, так прям и оружие дашь? – не угомонился Рябой.
Я как можно безразличней пожал плечами.
– Мне его что, солить? Винтовки заберёшь. Жалко, что ли? Только оно вам как рыбе зонтик. Всё равно через пару дней погибнете. Больше однозначно не пробегаете даже при сильном везении.
Пехотинцы с артиллеристами насторожились, и один из артиллеристов спросил:
– Почему?
Ну нет, ребята, халявы не будет. Не на завалинке.
– С чего да почему, то да это? Вы, бойцы, ничего не попутали? Вам в одну сторону, мне – в другую. Вы все мне как корове пятая нога. Мне живые полицаи нужны. А вы… – Я намеренно притормозил, оглядывая пятёрку, и, остановив свой взгляд на задавшем вопрос бойце, продолжил: – …не бойцы, а мне не помощники. Так, дерьмо на двух палочках. Освободили вас, вы тут же по кустам, а здесь не Белоруссия. Ты, я гляжу, с Украины? Ты таких лесов никогда не видел. Здесь болота сплошные, да чаща непроходимая, да медведи с волками. Далеко уйдёшь? Без помощи местных? Нет. Значит, надеешься пересидеть в таком посёлке, а это не Украина с Белоруссией и даже не Псков со Смоленском. Тебя уже через пару недель полицаям или финнам выдадут. Тут людей по пальцам одной руки пересчитать можно. Кто-нибудь да доложит, что чужие появились, и всё – обратно плен и лагерь, а у финнов на завалинке пузо не погреешь. Ждёт тебя работа на лесозаготовках по четырнадцать часов в день, баланда из гнилой брюквы и колючая проволока. И жить тебе так до поздней осени, а потом – в яму, потому что вы все в летнем обмундировании, а одевать вас никто не будет, проще новых пленных пригнать или местных наловить.
Теперь задумались все, даже Рябой, но он, наморщив лоб, задал тот самый вопрос, ради которого я всю эту байду разводил:
– Ты сказал, тебе полицаи были нужны. Зачем?
Я помолчал, словно собираясь с мыслями, говорить или нет, а потом нехотя выдавил:
– Ох, Рябой! – Я первый раз его так назвал, но видно, что попал в точку. Рябой сморщился, как будто кислого хватанул, но промолчал. – Голову ты совсем включать не хочешь. Озеро огромное, лодки большие, грузить в лодки придётся до черта и больше. Продукты, оружие, боеприпасы, одёжку какую-никакую. Грести ты будешь? Любой из вас на вёслах уже через полчаса сдохнет. Но, допустим, повезёт вам. Доберётесь вы до того берега. И что? Заляжете на песочек и загорать приметесь? Дороги-то вы не знаете. Останется только егерей дождаться, которые по этим лесам ходят всяко лучше вас всех, вместе взятых. А у меня и полицаи в качестве тягловой рабочей силы. Они местные, и на вёслах всё лучше любого из вас, и еда с их подворьев, и Шатун с семьёй в качестве проводников. Так у кого шансов выжить больше?
В это время подошёл Вася Никонов, и я сразу загрузил его:
– Ефрейтор Никонов! Возьмите артиллеристов и идите задами за политруком. Привезёте его сюда на телеге. Красноармеец Уздов пусть полицаев пока посторожит. Винтовку ему одну оставь. И чтобы тихо мне. Ни звука. Ни выстрела. Ни шума какого. Всё должно быть как всегда. Всё понятно?
– Так точно, товарищ сержант! – Даже вытянулся Вася. Подобрались и артиллеристы – поняли, со мной не похалявишь.
– А вы, трое, пока посидите, подумайте. И приведите себя в порядок. Противно на вас смотреть… бойцы Красной армии, – сказал я презрительно, как выплюнул. И, больше ни слова не говоря, отошёл к крыльцу дома и сел на скамеечку у стены дома.
Рябой, потоптавшись, направился с дружками к бочке с дождевой водой, где они принялись мыться. Выглядели бойцы действительно не очень. Видно, в плену были уже не первый день.
Минут через пятнадцать послышался мягкий стук копыт, скрип несмазанного колеса, а затем ворота распахнулись, и во двор выехала телега с сидящим в ней политруком.
«Вот долбодон комсомольский! Хоть бы прилёг», – мелькнуло у нас с Сашкой в нашей общей голове.
Под уздцы коня вел рядовой Уздов, рядом понуро шагали сапёры и рядовой Оленчевич, а вот ефрейтора Никонова не было. Я сразу смекнул – началось. Увидев меня, политрук аж вскинулся.
– Ты! Малахов! Это что такое? Форму немецкую нацепил! Предатель! Да я тебя… – И политрук принялся поднимать винтовку.
Ну да. Ну да. Щаз. Я неспешно поднялся со скамейки и направился к телеге. Не доходя до телеги четырёх шагов, я встал по стойке смирно и доложился: