— Хорошо, дядя Реклознатец, попаду я к волькам. Да к ним ли надо? Может, в самой Арголиде такое место есть, коли знак и у них в ходу? А? — засомневался Мирко.
— Нет, Мирко Вилкович, — отвечал колдун. — Не в одном знаке дело. Ты Рииту где встретил? А где Арголида? Вольки меж тем в этих краях жили. Арголидец любой в твою богиню плюнул бы давно, если не разбил, как тот колдун. Вольки — самый старый народ, что память о прошлом сохранил. Только они и могут знать, кто она, как зовут. Смекаешь, в чем суть? Как зовут — вот что тебе надобно. Рекло тебе нужно, или имя, что ближе к нему. Я, сколь могу, тоже узнавать буду. Только мне здесь это нелегко сделать будет.
— Ну а как не ведают вольки ни имени, ни богини той?
— Тогда остается тебе то самое место искать, если оно живо еще.
— А если нет? А если уж сотни лет с тех пор прошло? — не унимался Мирко.
— Вот что, — остановил его старик. — Ты, я смотрю, от речей моих мало в толк берешь. Сейчас что на дворе?
Мирко взглянул в окошко. Там, в черном уже небе, в разрыв облаков глядела звезда Конский Глаз. Звездный конь, вороной брат белого коня, влекущего колесницу Солнца, вышел на берег звездной реки.
— Ночь, — отвечал Мирко. — Гляди-ка, тучи разгоняет, звезды… Звезды, дядя Реклознатец?
— Посмотри-ка в бусину. Может опять тебе доля выпадет — увидишь там небо чистым.
Мирко поспешил достать бусину. Сначала, как и прежде, в ней клубился голубой туман, а потом внизу открылась чернота. И в блеске звезд Мирко предстала величественная картина. Море бушевало. Те водяные холмы, что ровными грядами шли на скалы в первый раз, ныне выросли как горы. Неистовый ветер срывал с их гребней пенные гривы, искрившиеся в свете луны. Старый замок гордо возвышался над скалой. Он казался серебряным — гладкий, не истершийся с годами камень отражал лунный свет, и замок светился. Все вокруг было погружено во тьму — берег, лес, темная полоса прибоя, и лишь замок, взметнувший ввысь свои башни, точно светоч, парил над темным миром, указуя путь тем, кто заблудился в этой ночи. Знали бы они, что в этом светоче их никто не ждет… Замок опять говорил с Тем, Что Под Скалой, но на сей раз звуки были тревожны и грозны, словно та песня, что сыграл на серебряных гуслях Реклознатец. Но теперь Мирко занимали звезды.
— Ну как, — сквозь шум до него донесся голос колдуна, — узнаешь светила?
— Узнаю, — радостно сообщил Мирко. — Они те же, что и здесь! Только стоят немного иначе…
— А ну, говори, как стоят! — докричался до мякши Реклознатец. — А лучше запомни хорошенько, а после начертишь.
Мирко сообщил ему, как мог, размещение звезд, а потом синий туман опять спустился и закрыл вид.
Реклознатец склонился над средних размеров ларем, почти доверху засыпанным чистым речным песком.
— Это я в ларь песок запер, чтобы кот не напроказил, — пояснил колдун.
Острой палочкой, предусмотрительно смочив верхний слой, чтобы рисунок был четче, старик изобразил там звездное небо бусины. Мирко, сколько запомнил, столько и исправил и добавил к чертежу колдуна.
— Молодец, памятлив, — сухо похвалил тот. — А теперь погоди, мне подумать надо. — Глаза его опять заблестели, но теперь это был другой, глубокий и ровный, свет, подобный блеску далекой звезды. Реклознатец шептал что-то, прикладывал ко лбу ладонь, проводил на песке всякие линии… Наконец он выпрямился и отложил палочку.
— На закате это, — изрек он. — Так далече, что когда у нас солнце уже в зените стоит, там оно только поднялось. Это если по зареву-месяцу судить, — добавил он.
— Значит, все это и сейчас есть? — еще не верил чуду Мирко.
— Значит, есть, — ободрил его колдун. Знал бы мякша, что рисунок звезд зримо сменяется через тысячи лет, и он мог вполне разойтись с покинутым замком на тысячу-другую годков. Для звезд и богов это немного, а человеку хватило бы с лихвой. Колдун знал об этом, но не стал растравлять Мирко душу.
— А высота у светил там та же, что и здесь, — заметил колдун. — Это тебе тоже примета. Коли на корабле туда поплывешь — всяко может случиться, — то корабельщики в том люди сведущие, не ошибутся.
— Да, а дальше как? — спохватился Мирко. — Ну, найду я ту крепость, и что?
— Сам говоришь: под скалой в пучине есть нечто, с чем боги говорят. И говорят через музыку гусельную. Научишься своими гуслями владеть — говорить сам станешь, и с замком, и с пучиной. Это море — самое древнее, оно все помнит, все скажет. Только на помощь не сильно надейся, — напомнил колдун. — Прежде всего сам должен дорогу найти. И тем тебе тяжелее будет, что знаешь ты: есть обратный путь.
— Спасибо тебе, дядя Реклознатец, — поднялся Мирко с лавки и поклонился старику. — Более ни о чем тебя спросить не могу — на все ты ответил, во всем меня надоумил. Скажи теперь: чем я отплатить тебе могу? Что мне Кулан наказал, ты знаешь. Это мне по силам. А ты что скажешь? Не могу я без благодарности от тебя уйти.
Старик задумался.
— Не знаю, что и сказать тебе, Мирко. Вот что сделаем. Ты сейчас почивать отправляйся, тебе в дорогу, а час уж поздний. О конях не волнуйся, они здесь таких сил набрались, что на всю зиму хватит. А я тем временем — спится-то мне неважно под старость — тебе поручение и придумаю. А теперь спать ступай, — наказал старик.
— Коли усну, — отвечал Мирко. Легкая звенящая радость переполняла его, и дорога впереди казалась ровной, краткой и светлой. — А попятного пути нет у меня, — молвил он, уже выходя в сени.
— Добро, коли так, — напутствовал его колдун. — Ступай, отдыхай до света.
Мирко вышел.
— Добро, коли так, — обратился колдун к коту. — Только я-то ведь знаю: теплый дом родной, да стол сытный, да поцелуй женский из любого далека назад вернут. И сколько раз он еще себя проклянет, что первого моего совета не послушал! Скатертью ему дорога!
Кот выслушал хозяина, лениво зевнул и улегся близ печки, подтверждая, казалось, тем слова о теплом родном доме и сытном столе.
А Мирко, прихватив накидку, опять ушел на сеновал. Кони, довольные, пофыркивали рядом, как некогда — казалось, уже так давно — в ночном в Мякищах. Пахло росной травой, небом и немного песьей шерстью: Пори опять устроился под боком у хозяина. Присмиревший ветер уже не сбивал облака в плотное серое покрывало, а напротив, заботливо и рачительно разгребал их по сторонам небосвода, точно пыль сдувал. В чистых окнах звезды зажигали свои приветные огни и звали к себе. Уж из их-то высокой горницы точно был виден далекий закатный берег, ждавший его. Мякша пытался поразмышлять о случайной доле и нерушимой судьбе, о которых толковал ему колдун, но мысли разлетались, как облака, и он стал просто смотреть в небо.
Где-то там высокой дугой отражался его пройденный и предстоящий еще земной путь, но увидеть это смогут только потомки. С этими мыслями Мирко и уснул.
Утро выдалось тихое, ясное. Мирко поднялся еще до рассвета. От вчерашней пасмурности и следа не осталось. Он вспомнил, что так и не успел за полтора дня обойти островок. Теперь он решил исправить это упущение, к тому же ему хотелось пройти хоть раз подземным ходом. Мирко направился на скалистый восточный берег. Под сенью деревьев было еще темно и сыро. Узенькая тропка вилась и уходила на пригорок. Ничего волшебного и необычного не было вокруг, но Мирко чувствовал, что идет по какому-то заповедному лесу, помнящему и знающему больше, чем все люди на земле. Кто знает, может, не все пожгли и порубили северные черные воины в незапамятное время? Может, этот моховой ковер вел свою родословную прямо от тех, самых первых на земле мхов? Неисчислимые века вставали вокруг мякши в этот предрассветный час и смотрели на него с надеждой своими огромными, бездонными вездесущими глазами. Их взгляд и встречал, и провожал каждый его шаг внимательно и грустно. Эти века ничем не могли помочь ему, но в них, прошлых и недвижных, был растворен он, нынешний и движущийся, и с его движением смотрели в темное грядущее они. Этим утром в первый раз осознал Мирко смысл их союза, и с тех пор бездонная и холодная вечность нашла приют в его сердце, согретая его теплом.
Он вышел к обрыву. Пар поднимался над черной бегучей водой реки. Слева крутым откосом поднимался северный берег, весь седой от туманной росы. Заросли уходили прямо в лиловое небо, сливаясь с ним. Южный берег затих в ожидании зари. Смутно белели стройные стволы берез, уходящие за поворот реки. Дальше все скрывалось в густом молочном тумане. Там лежала новая дорога, предстоящая Мирко. Он посмотрел поверх леса, на восток. Стайка легких облачных куделей, где-то далеко плывших над лесным простором, едва заметно подсветилась снизу золотисто-розовым сиянием. Это были предвестники солнечной колесницы, первая улыбка нового дня. И Мирко улыбнулся в ответ. Сколь бы ни любил он Рииту, как бы ни влекло к себе ее живое тело, как бы ни были близки ему людские радости и горести, в душе его всегда оставался этот свет холодной красоты — любовь к небу и звездам, камням и облакам. Туда уходил он от всех, там оставался властителем мира грез, там находил сладкий покой. Эта любовь была самой дорогой его любовью.
Мирко повернул направо, опять углубившись в лес. Мох здесь был толст и мягок и в то же время упруг. Ноги тонули в нем, но не проваливались, как в снегу или в болоте. Пройдя немного, он вышел к огромному — в полтора человеческих роста — валуну, похожему на вросшего по плечи в землю великана. Выглянув из-за его окаменевшего плеча, Мирко увидел ту самую заводь, где причалил позавчера лодку. За каменной грядой неслась Смолинка, а в затоне только мелкие редкие волны тревожили водную гладь. Мякша спрыгнул с невысокого обрыва в рыхлый чистый песок. Прямо за его спиной — и как он вчера этого не приметил! — в красной скале чернел прямоугольный проем. Каменная балка, поддерживающая свод, точно притолока, была покрыта незнакомыми буквами, и в то же время знакомыми Мирко: именно они были вышиты на повязке дяди Неупокоя, золотом по синеве. Знаки на камне отличались по форме: те были мягкие, округлые, небесные, эти — твердые, рубленые, земные. Не всякий, даже увидев их рядом, нашел бы сходство. Но для Мирко надпись на повязке у дяди была столь знакомой, что никаких сомнений не оставалось: буквы — те же. Мирко вспомнил рассказ де