– Видишь ступеньки, сассенах? Сможешь одолеть подъем?
Там и в самом деле виднелись какие-то уступы, цепочкой тянущиеся по скале под углом. Некоторые из них выглядели как настоящие ступени, зато другие годились только для того, чтобы приютить случайный лишайник. Я не могла определить природу этой лестницы – была она здесь с начала времен или к ней приложил руку человек; однако я подумала, что взобраться по ней удастся даже в длинном платье и тесном корсаже.
И я покорила вершину – несколько раз оступившись, порой вскрикивая от страха и не без помощи Джейми, который подталкивал меня сзади. Наверху я огляделась по сторонам. Вид был ошеломляющий. На востоке вырастала темная громада горы, а далеко внизу, на юге, у подножия холмов раскинулись безбрежные вересковые пустоши. Вершина нашей скалы имела форму блюдца. В его середине виднелся черный круг с остатками обгорелых сучьев. Значит, мы здесь не первые.
– Ты раньше бывал здесь?
Джейми стоял чуть поодаль; его явно обрадовало мое восхищение. Он небрежно пожал плечами.
– Ай. Я знаю эту часть Шотландии как свои пять пальцев. Иди сюда, чтобы увидеть дорогу, которая проходит за холмом.
Отсюда было видно и гостиницу, на таком расстоянии она казалась кубиком в детском конструкторе. Несколько лошадей было привязано у дороги под деревьями, они превратились в крохотные черные и коричневые пятнышки.
На вершине не росло деревьев, и солнце здорово припекало спину. Мы уселись рядышком, свесив ноги с обрыва, и разделили бутылку эля, одну из трех, предусмотрительно захваченных Джейми из колодца у гостиницы, где они хранились.
Деревья на скале не росли, но растения помельче, те, что сумели отвоевать себе местечко в узких расселинах и пустить корни в скудной почве, виднелись повсюду, они обратили головки цветов навстречу горячему весеннему солнцу. Совсем рядом со мной, под защитой каменного выступа, устроилась семья маргариток, и я протянула было руку сорвать одну.
Послышалось слабое жужжание, и маргаритка, сорвавшись со стебелька, упала мне на колени. Я уставилась на нее, не в состоянии объяснить произошедшее. Джейми, который реагировал на все куда быстрее меня, плашмя упал на землю.
– Ложись! – велел он мне.
Большая рука ухватила меня за локоть и дернула вниз. Повалившись на влажный мох, я вдруг увидела древко стрелы, угодившей в трещину; оно еще трепетало.
Я замерла, не смея даже голову повернуть от страха, и попыталась теснее вжаться в землю. Джейми лежал возле меня неподвижно, словно он окаменел. Казалось, даже птицы и насекомые замолчали и сам воздух застыл в ожидании. И вдруг Джейми начал смеяться.
Он сел и, ухватив стрелу за древко, осторожно извлек ее из расселины. Я увидела, что она украшена перьями дятла, обвязанными голубой ниткой.
Отложив стрелу в сторону, Джейми сложил ладони рупором и издал крик, потрясающе похожий на крик дятла, потом опустил руки и подождал. Очень скоро из леска внизу донесся ответный крик. Джейми широко улыбнулся.
– Твой друг? – предположила я.
Джейми кивнул, пристально глядя на узкую дорожку, по которой мы пришли.
– Да, это Хью Мунро, если только кто-нибудь не надумал делать стрелы, как у него.
Он подождал еще, но никто не появился.
– А! – негромко спохватился Джейми и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть лицо, возникшее над краем скалы позади нас.
Лицо расплылось в улыбке, похожей на те, какие прорезают на тыкве в хеллоуин; в ней не хватало зубов, а обладатель ее явно радовался тому, что смог удивить нас. Голова и сама по себе напоминала тыкву, сходство усиливалось оранжево-коричневым оттенком загорелой кожи, туго обтянувшей и лицо, и круглую лысую голову. Но вряд ли какая-нибудь тыква могла бы похвастаться такой густой бородой и парой ярко-голубых глаз. Рядом с бородой появились две короткие руки с грязными ногтями, и вскоре на скале появился обладатель тыквенной улыбки целиком.
Тело оказалось голове под стать и напоминало изображения гоблинов, какие делают в канун Дня Всех Святых. Плечи широкие, но сгорбленные и кривые, одно торчало выше другого. Одна нога, казалось, тоже была короче другой, и мужчина заметно прихрамывал.
Мунро, если это и в самом деле был он, оказался облачен в странные многослойные лохмотья: сквозь дыры бесформенного плаща, которое, возможно, когда-то было женским халатом, проглядывала другая, сильно полинявшая ткань цвета раздавленных ягод.
Он не носил на поясе спорран, а сам пояс выглядел как обрывок веревки, с которого свисали две кроличьи тушки. Вместо споррана у него на груди помещался кожаный кошель, на удивление добротный по сравнению с прочими вещами. На ремне кошеля болталась целая коллекция странных металлических предметов: металлические иконки, пришитые старые пуговицы от военной формы, потертые монеты с проделанными в них дырками и несколько прямоугольных кусочков металла серого цвета, с вырезанными на них загадочными символами.
Пока это странное создание шустро карабкалось по камням на площадку, Джейми поднялся ему навстречу, и мужчины обнялись, крепко похлопав друг друга по спине, как иногда делают мужчины.
– Ну, как дела в клане Мунро? – спросил Джейми, чуть отступив и разглядывая своего старого приятеля.
Мунро пригнул голову и издал какой-то странный курлыкающий звук. Затем, приподняв брови, он кивнул в мою сторону и с удивительной грацией вопросительно махнул коротенькой рукой в мою сторону.
– Моя жена, – покраснев, представил меня Джейми, и в его словах гордость смешалась со стыдливостью. – Женился два дня назад.
Мунро встретил новость еще более широкой улыбкой и отвесил удивительно изысканный поклон, коснувшись сначала головы, потом сердца и губ и в заключение почти упав к моим ногам. Проделав этот сложный маневр, он вскочил на ноги с ловкостью акробата и снова хлопнул Джейми по спине – на сей раз в качестве поздравления.
После этого Мунро принялся изображать руками необыкновенный балет, указывая то на себя, то на лес, то на меня, снова на себя, используя при этом такое количество жестов, что я едва поспевала за его летающими руками. Мне приходилось и раньше видеть язык жестов, но никогда такого стремительного и грациозного его исполнения.
– Вот оно что! – воскликнул Джейми.
Как видно, настал его черед поздравить приятеля дружественным ударом. Неслучайно мужчины так легко переносят поверхностные травмы, подумалось мне. Их закаляют вот такие дружеские привычки.
– Он тоже женился, – объяснил мне Джейми. – Шесть месяцев назад, на некоей вдове… причем на толстой вдове, – дополнил он, переводя выразительный жест Мунро. – У нее шестеро детей, живет в деревне Дублайрн.
– Как славно, – вежливо отозвалась я. – Кажется, им не приходится голодать. – Я показала на кроликов, свисавших с пояса у Мунро.
Тот в мгновение ока отвязал одну из тушек и вручил ее мне с таким сияющим видом, что не принять подарок я не могла и улыбнулась в ответ, про себя надеясь, что на кролике нет блох.
– Свадебный подарок, – объяснил Джейми. – И преотличный. Ты должен позволить нам ответить любезностью на любезность.
С этими словами он извлек бутылку эля из углубления во мху и вручил ее Мунро.
Обмен любезностями кульминировал в совместном распитии трети бутылки. Джейми и Мунро делились друг с другом новостями и сплетнями, и разговор не казался ограниченным оттого, что вслух говорил лишь один из собеседников.
Я почти не принимала участия в разговоре, потому что не знала языка жестов, хотя Джейми и пытался вовлекать меня, кое-что переводя и поясняя.
Джейми ткнул пальцем в прямоугольные кусочки металла на ремне кошеля.
– Получил официальное разрешение? – спросил он. – Или это на случай, если не удастся поохотиться как следует?
Мунро наклонил голову и закивал, словно чертик из табакерки.
– Что это? – поинтересовалась я.
– Это габерланзии.
– Ах вот оно что! – сказала я. – Ну теперь все ясно.
– Габерланзии – это разрешения побираться, сассенах, – объяснил Джейми. – Они действуют только в границах прихода и дают один день в неделю, когда можно попрошайничать. Каждый приход имеет свою собственную форму габерланзии, так что нищие одного прихода не имеют права попрошайничать в других и рассчитывать там на милостыню.
– Система, допускающая гибкость, судя по всему, – заметила я, приглядываясь к четырем разным плашкам Мунро.
– А, ну Мунро – случай особый. Он был взят турками в плен на море. Много лет был гребцом на галере, а потом попал в рабство в Алжире. Там он и потерял язык.
– Они… его отрезали? – Мне чуть не сделалось дурно.
Джейми, казалось, не смутил мой вопрос, видимо, он знал Мунро не один год.
– Да. И к тому же сломали ногу. И спину, верно, Мунро?.. Нет, – сказал он после бурной жестикуляции Мунро. – Со спиной был несчастный случай, это случилось, когда он спрыгнул со стены в Александрии. А вот ступни – дело рук турок.
Я больше ни о чем не хотела знать, но и Мунро и Джейми не терпелось рассказать все до конца.
– Ладно, – сдалась я. – Что же случилось со стопами?
С нескрываемой гордостью Мунро сбросил сношенные деревянные башмаки, потом снял чулки и показал широкие, деформированные ступни с огрубевшей кожей, на которой ярко-белые рубцы чередовались с темно-красными участками.
– Кипящее масло, – сказал Джейми. – Таким способом они принуждают христиан перейти в мусульманскую веру.
– Весьма действенно, – сказала я. – И поэтому несколько приходов разрешают ему просить милостыню? Потому что он принял пытки во имя христианской веры?
– Совершенно верно.
Джейми был явно доволен тем, что я быстро уяснила суть. Мунро также выразил свое восхищение глубоким восточным приветствием-поклоном, за которым последовала серия выразительных и несколько неприличных жестов, призванных отдать должное достоинствам моей фигуры.
– Спасибо, дружище. Я тоже считаю, что ею можно гордиться, – сказал Джейми, заметив мое недовольство, и развернул Мунро спиной ко мне так, что я больше не видела его жестикуляции. – Ну а теперь расскажи мне, что происходит в деревнях.