Я слышала. Одна из самых зловонных и мрачных тюрем этой эпохи, известная своей грязью, насилием, болезнями и мрачной темнотой. Большое количество заключенных умерло там до того, как предстать перед судом. Я с трудом сделала глоток, отправив обратно в желудок поднявшуюся оттуда горькую желчь, которая смешалась со сладким чаем.
А Рэндолл пил чай маленькими глоточками, вполне довольный собой.
– Вам там будет очень уютно. Мне кажется, вы предпочитаете окружать себя откровенным убожеством. И любите сырость.
Он многозначительно поглядел на мокрый подол моей нижней юбки, висящий из-под платья.
– После замка Леох вы там будете как дома.
Я сомневалась, что стряпня в Толбуте может сравниться с обедами у Колума. И вообще я не могла – никак не могла – позволить ему отправить меня в Эдинбург. Замурованная в Толбуте, я уже никогда не попаду в каменный круг.
Пришло время разыграть мою карту. Сейчас или никогда.
Я подняла свою чашку.
– Как вам угодно, – холодно произнесла я. – А как вы считаете, что сказал бы по этому поводу герцог Сандрингем?
Он опрокинул горячий чай на обтянутое замшей колено и разразился ругательствами, которые доставили мне большое удовольствие.
– Ай-ай-ай, – сочувственно протянула я.
Он замолчал, весь вспыхнув. Чашка лежала на полу, коричневая жидкость впитывалось в бледно-зеленый ковер, но Рэндолл не позвал ординарца. Сбоку на шее у него задергалась маленькая мышца.
Я уже нашла стопку накрахмаленных носовых платков в левом верхнем ящике письменного стола, рядом с украшенной эмалью табакеркой. Достала один и протянула ему.
– Надеюсь, пятна не останется, – выговорила я сладко.
– Нет, – сказал он, не обращая внимания на платок. – Нет, это невозможно.
– Почему же? – спросила я, изображая полное безразличие и в то же время размышляя, что именно невозможно.
– Мне бы сообщили. Кроме того, если вы работаете на Сандрингема, то какого дьявола вы вели себя так нелепо?
– Возможно, герцог проверяет вашу лояльность, – ляпнула я наобум, приготовившись в случае чего вскочить на ноги.
Он прижал к бокам стиснутые кулаки, брошенная на письменный стол плеть лежала в опасной близости.
– Это вы испытываете мою доверчивость. Или мою способность сдерживать гнев. То и другое невелико, уверяю вас, мадам!
Глаза его сузились, оценивая ситуацию, и я стремительно отреагировала. Он бросился на меня, но я отскочила в сторону, схватила чайник и запустила в него. Он уклонился, и чайник с грохотом ударился в дверь. Ординарец, дежуривший снаружи, просунул в дверь голову. Тяжело дыша, капитан нетерпеливым жестом поманил его в комнату.
– Хватай ее! – грубо приказал он и метнулся к столу.
Я начала глубоко дышать – чтобы успокоиться и заодно запастись воздухом на тот случай, если через мгновение дышать уже не получится.
Но вместо того чтобы ударить меня, он выдвинул правый нижний ящик стола, который я не успела обследовать, и вынул оттуда длинную тонкую веревку.
– Что же это за джентльмены, которые держат веревки в ящиках письменного стола? – с презрением спросила я.
– Предусмотрительные, мадам, – пробормотал он, связывая мне руки за спиной. – Идите, – скомандовал он ординарцу, указывая головой на дверь. – И не суйтесь сюда, что бы ни услышали.
Это прозвучало достаточно зловеще, и мое подозрение оправдалось, когда он еще раз полез в ящик стола.
В ножах есть что-то, лишающее вас присутствия духа. Мужчины, совершенно бесстрашные в рукопашной борьбе, отступают при виде обнаженного лезвия. Отступала и я, пока мои связанные руки не уперлись в стену. Сверкающее острие опустилось на ткань платья на груди.
– А теперь, – весело заговорил он, – вы расскажете мне все, что знаете о герцоге Сандрингеме.
Острие надавило сильнее, и на ткани появилось углубление.
– Рассказывайте подробно, моя дорогая. У меня времени много.
Послышалось негромкий треск – ткань прорвалась. Я почувствовала холодный, как смерть, укол прямо напротив сердца. Рэндолл медленно нарисовал ножом полукруг над моей грудью. Домотканая материя разошлась вместе с белой тканью сорочки, и грудь оказалась на виду. У Рэндолла явно перехватило дыхание; он медленно выпустил воздух и поглядел мне прямо в глаза.
Я скользнула вбок, но места для маневра было, мягко говоря, маловато. Я остановилась спиной к письменному столу, ухватившись связанными руками за его край. Если он подойдет достаточно близко, я смогу опереться на руки и лягнуть его так, чтобы выбить нож из руки. Я не думала, что он намерен меня убивать; конечно же нет, по крайней мере до тех пор, пока точно не узнает, что мне известно о его связях с Сандрингемом. И это соображение было для меня в какой-то мере утешительным.
Он улыбнулся все той же улыбкой, разительно напоминающей мне о Фрэнке: обаятельная улыбка, которая на моих глазах очаровывала студентов и смягчала каменную суровость ректора. Возможно, при других обстоятельствах я сочла бы этого человека харизматичным, но теперь… о нет!
Он бросился ко мне, втолкнул колено между моих бедер и сильно надавил на плечи обеими руками. Не в силах удержать равновесие, я тяжело повалилась на спину и закричала от боли в связанных руках, на которые налегла всем весом. Он встал у меня между ног, одной рукой задирая юбки, а другой схватив за обнаженную грудь. Он крутил и щипал ее, я неистово лягалась, но юбки мешали. Ухватив мою стопу, он пробежал второй рукой всю длину моей ноги, собирая влажные края юбок и подол сорочки, и закинул их куда-то на талию, а потом опустил руку к своим бриджам.
«Призрак дезертира Гарри», – пронеслось у меня в голове. Куда, во имя Господа, катится британская армия? Славные традиции, как говаривала моя тетушка Фанни.
Звать на помощь в самом сердце английского гарнизона было, по-видимому, бессмысленно, но я набрала воздуха в легкие и сделала попытку – просто из чувства протеста. Я ожидала в ответ пощечины или удара, чтобы заставить меня замолчать. Но ему это неожиданно пришлось по вкусу.
– Продолжайте кричать, радость моя, – пробормотал он, занятый своей ширинкой. – Мне будет даже приятнее.
Глядя ему прямо в глаза, я выпалила четко и бессмысленно:
– Прочь, ничтожество!
Прядь темных волос разметалась у него по лбу. Он так был похож на своего правнука в шестом колене, что я вдруг испытала чудовищный импульс раздвинуть ноги и покориться ему. Он снова грубо стиснул мне грудь – и импульс мгновенно исчез.
Я была зверски зла, оскорблена, унижена, возмущена, но, как ни странно, не испытывала страха. Я почувствовала странное шлепающее движение возле своей ноги и вдруг поняла, в чем дело. Он не мог, пока я не стану кричать – а возможно, и после этого.
– Ах, так вот оно что! – выкрикнула я и немедленно получила пощечину.
Я крепко стиснула губы и отвернулась, чтобы удержаться от других резких замечаний. Изнасилует он меня или нет, в любом случае я могу стать жертвой его необузданного нрава. Отвернувшись от Рэндолла, я уловила какое-то движение у окна.
– Я буду вам признателен, – произнес холодный, ровный голос, – если вы уберете руки от моей жены.
Рэндолл замер на месте, все еще держа мою грудь. Джейми стоял, пригнувшись, в оконном проеме; на левое предплечье опирался большой пистолет с медной рукояткой.
Рэндолл оставался неподвижным примерно секунду, словно не верил своим ушам. Он медленно повернул голову к окну, и его правая рука, скрытая от глаз Джейми, отпустила мою грудь и потянулась к ножу, который валялся на столе рядом со мной.
– Что вы сказали? – недоверчиво спросил он.
Едва нож оказался у него в руке, он повернул голову, чтобы посмотреть, кто говорит. Замер снова на мгновение, уставившись на Джейми, потом начал смеяться.
– Боже всемогущий, да ведь это молодой шотландский дикий кот! Я считал, что разделался с вами раз и навсегда! Значит, спина зажила? И это, значит, ваша жена? Весьма аппетитная маленькая плутовка, похожа на вашу сестру.
Рука Рэндолла с ножом, все еще скрытая от Джейми, изогнулась, и оружие оказалось у моего горла. Я видела Джейми через плечо Рэндолла: он весь напрягся в оконном проеме, словно кот, готовый к прыжку. Дуло пистолета не двигалось, лицо не изменило выражения. Какие эмоции он испытывает, можно было понять лишь по тому, насколько потемнел рубец у него на горле: воротник рубашки был расстегнут, и маленький шрам буквально горел.
Рэндолл небрежно повернулся так, чтобы нож, приставленный к горлу, стал виден Джейми, к которому Рэндолл стоял теперь вполоборота.
– Может, вы сделаете одолжение и бросите ваш пистолет вот сюда – если вам еще не надоела женатая жизнь. Конечно, если вы предпочитаете остаться вдовцом…
Они впились глазами друг в друга, и долгую минуту оба оставались неподвижными. Наконец Джейми стряхнул с себя оцепенение. Он глубоко вздохнул, как бы смиряясь с неизбежностью, и бросил пистолет на пол. Он со звоном упал и остановился почти у ног Рэндолла.
Рэндолл нагнулся и молниеносным движением схватил пистолет. Как только он отвел нож от моего горла, я попыталась сесть, но он толкнул меня в грудь, заставив снова лечь. Он удерживал меня одной рукой, а другой держал Джейми на мушке. Отброшенный нож, видимо, лежал на полу у моих ног. Если бы у меня были цепкие пальцы ног… Кинжал у меня в кармане так же недоступен, как если бы он находился на Марсе.
Улыбка не покидала лица Рэндолла с момента появления Джейми. Теперь она стала шире, обнажив острые, как у собаки, зубы.
– Так-то лучше.
Рука, давившая мне на грудь, опустилась к топорщащейся ширинке.
– Я был занят, когда вы появились, мой друг. Вы извините меня, если я продолжу дело, от которого отвлекся ради вас.
Лицо Джейми побагровело, но он стоял неподвижно под дулом пистолета. Едва Рэндолл кончил свои приготовления, как Джейми бросился прямо на дуло. Я попыталась крикнуть, остановить его, но горло пересохло от ужаса.
Костяшки Рэндолла побелели, когда он нажал на курок.