– Ну что, каково оно? – спросил он, отнюдь не имея в виду искусство владения малым оружием.
– Неплохо, – осторожно ответила я, точно так же не имея в виду обращение с кинжалом.
Взгляд Дугала обратился на Джейми, все еще занятого чем-то у телег.
– Брак, мне кажется, пошел парню на пользу, – заметил он.
– Полезно для здоровья – при данных обстоятельствах, – холодно согласилась я.
Дугал усмехнулся – он заметил мой тон.
– И для вас, барышня, это недурно. Одним словом, доброе соглашение для всех, так мне кажется.
– Особенно для вас и для вашего брата. Кстати, о нем: что, по-вашему, скажет Колум, когда узнает об этом?
Улыбка сделалась шире.
– Колум? Я склонен думать, что он будет рад приветствовать такую племянницу в лоне семьи.
Чучело было готово, и я вернулась на тренировку. Чучело представляло собой большой мешок, набитый шерстью, примерно в форме человеческого туловища. Мешок был обвязан куском дубленой воловьей кожи, закрепленной веревками. На нем я должна была упражняться в нанесении ударов; вначале его привязали к дереву на высоте человеческого роста, потом бросали или накатывали на меня.
Джейми не сообщил мне лишь об одном: что они засунули между мешком и кожей несколько кусков дерева – для того, чтобы они выполняли роль костей, как он пояснил мне позже.
Первые несколько ударов оказались безрезультатными, хоть я и пыталась проткнуть воловью кожу. Но она была куда толще, чем мне представлялось. Мне сообщили, что у человека на животе примерно такая кожа. В следующий раз я попробовала нанести прямой удар сверху и угодила в одну из деревяшек.
В первое мгновение я подумала, что рука моя отвалилась. Сила удара отдала мне в плечо, и кинжал вывалился из онемевших пальцев. Окоченела и вся рука ниже локтя, но неприятное покалывание подсказало мне, что это ненадолго.
– Иисус твою Рузвельт Христос! – произнесла я, ухватив себя за локоть и внимая всеобщему веселью.
Джейми взял меня за плечо и помассировал руку, вернув ей чувствительность: он надавливал при этом на сухожилие с тыльной стороны локтя, а большим пальцем – ямку у основания запястья.
– Все в порядке, – выговорила я сквозь зубы, потихоньку растирая правую руку, по которой еще бегали мурашки. – Что же остается делать, если ты наткнулся на кость и уронил нож? Имеется ли подходящее указание на этот счет?
– Имеется, – ответил, ухмыляясь, Руперт. – Выхвати пистолет левой рукой и пристрели ублюдка.
Его слова вызвали новый приступ громового хохота, который я проигнорировала.
– Отлично, – сказала я более или менее спокойно. – В таком случае ты покажешь мне, как заряжать эту штуковину и стрелять из нее?
Я показала на пистолет с изогнутой, словно коготь, рукояткой, который висел у Джейми на левом бедре.
– Нет, не покажу, – очень твердо ответил он.
– Почему нет? – ощетинилась я.
– Потому что ты женщина, англичаночка.
Я почувствовала, как лицо мое заливает краска.
– Вот как? – выговорила я саркастически. – Ты полагаешь, что женщины недостаточно умны, чтобы понять, как обращаться с огнестрельным оружием?
Он спокойно посмотрел на меня; губы у него слегка двигались, пока он обдумывал ответ.
– Могу дать попробовать, – сказал он наконец. – Сработает как надо.
Руперт сердито прищелкнул языком, глядя на нас.
– Джейми, не будь безрассудным, – сказал он. – А вы, барышня, поймите, дело не в том, что женщины глупые, хотя некоторым из них и в самом деле не хватает ума. Дело в том, что они маленькие.
– Да? – Я уставилась на него с глупым видом.
Джейми фыркнул и снял с пояса пистолет. При ближайшем рассмотрении он оказался очень большим: полных восемнадцать дюймов серебристого металла от рукоятки до дула.
– Посмотри, – сказал он, держа пистолет передо мной. – Ты его берешь, пристраиваешь на предплечье и прицеливаешься, потом спускаешь курок, и пистолет лягает тебя, словно мул копытом. Я почти на целый фут выше тебя, на четыре стоуна тяжелее, и я знаю, что делаю. Когда я стреляю из него, он набивает мне здоровый синяк. Тебя он может швырнуть плашмя на спину, если не разворотит все лицо.
Он повернул пистолет и сунул его обратно в петлю на поясе.
– Я бы дал тебе самой попробовать, – продолжал Джейми, – но я предпочитаю, чтобы у тебя все зубы остались целы. У тебя приятная улыбка, англичаночка, хоть ты иногда и кусаешься.
Получив такой урок, я без возражений приняла суждение мужчин насчет того, что даже самая маленькая сабля была бы для меня тяжела и я бы с ней не управилась. Наиболее подходящим признали маленький шотландский кинжал и снабдили меня им – зловещим на вид, острейшим куском черного металла длиной в три дюйма, с короткой рукояткой. Я попрактиковалась некоторое время под критическими взглядами мужчин выхватывать его из тайного укрытия: надо было одним ловким движением достать нож из складок платья, принять соответствующую позу, держа нож лезвием вверх, и быть готовой перерезать глотку врагу.
В конце концов я выдержала испытание как новичок кинжального боя, и мне позволили усесться за обед, во время которого меня поздравили все, за исключением Мурты. Он только головой покачал и заметил:
– Я бы сказал, что самое хорошее оружие для женщины – это яд.
– Возможно, – ответил ему Дугал, – но оно имеет свои недостатки, если вступаешь в схватку лицом к лицу.
Глава 19. Водяной конь
Следующим вечером мы расположились на берегу озера Лох-Несс. Странное чувство овладело мной, когда я вновь увидела это место: оно почти не изменилось. То есть я хочу сказать, что таким оно оставалось и двести лет спустя. Лиственницы и ольховник казались сейчас зеленее, но ведь стояла середина лета, а не ранняя весна. Бледно-розовые и белые краски майских первоцветов сменила золотистая желтизна утесника и ракитника. Небо над нами было более голубым, но поверхность озера оставалась все та же – ровная темно-синяя вода, отражающая берега и прячущая отражения словно бы под дымчатым стеклом.
Даже рыбацкие лодки, как и тогда, виднелись вдали на воде. Только когда одна из них подплыла ближе, я увидела, что это не обычная и привычная для меня деревянная лодка, а суденышко с каркасом из ивовых прутьев, обтянутым выдубленной кожей.
Воздух был напоен тем же резким запахом, какой обычно стоит над водой: острая смесь запахов свежей зелени и гниющих листьев, чистой воды, мертвой рыбы и нагретого ила. И над всем главенствовало все то же ощущение скрытой необычности этого места. Наши мужчины, как, впрочем, и наши лошади, казалось, чувствовали это, и атмосфера в лагере была какая-то стесненная.
Отыскав местечко поудобнее для нашей с Джейми постели, я спустилась к самой воде, чтобы умыться перед ужином.
Берег круто спускался вниз, к беспорядочному нагромождению каменных плит, образующих нечто похожее на пристань. Так тихо было здесь у берега, вдали от лагеря с его шумом, что я уселась под деревом, чтобы порадоваться хотя бы недолгому уединению. Со дня моего скоропалительного замужества за мной перестали следить ежеминутно, однако сейчас покой был полным.
Я лениво обрывала кисточки крылатых семян с нависшей надо мною ветки и бросала их в воду, но вдруг заметила, что еле заметная рябь на воде сделалась крупнее, словно бы налетел внезапный порыв ветра.
Большая плоская голова появилась над поверхностью воды не далее чем в десяти футах. Я увидела, как вода сбегает с чешуи, покрывающей изогнутую шею. Вода волновалась и бурлила на довольно значительной площади, и под рябью озера я заметила движение темного массивного тела, хотя голова почти не шевелилась.
Я тоже не шевелилась. Как ни странно, мне не было страшно. Я чувствовала некую родственную связь с этим созданием, которое удалилось от своего времени на еще большее расстояние, нежели я от своего. Плоские глаза, старые, как древние моря эоцена, глаза, помутневшие в мрачных глубинах последнего прибежища. Блестящая кожа была ровной, темно-голубой, с живыми отблесками зеленого цвета и сверкающими радужными переливами на шее под нижней челюстью. Цвет странных, лишенных зрачков глаз напоминал темный янтарь.
Какая разница между этим существом и сравнительно маленьким, цвета ила, муляжом, который, помнится, я видела в большой диораме Британского музея. Но форма тела была, безусловно, та же. Краски живых созданий меркнут с последним дыханием, мягкая, упругая кожа и гибкие мышцы разлагаются в течение каких-нибудь недель. Но кости порой сохраняются как достоверная основа формы и доносят до нас свидетельства былого великолепия.
Закрытые клапанами ноздри внезапно раскрылись, послышалось ошеломительное свистящее дыхание. Мгновенное движение – и существо нырнуло, оставив после себя только взбудораженную, вспененную поверхность воды.
При его появлении я встала на ноги. И должно быть, бессознательно подошла к кромке воды, чтобы получше разглядеть это диво, потому что я обнаружила себя стоящей на каменной плите, одним концом погруженной в воду; я стояла и смотрела, как постепенно опадающие волны сливаются с гладью озера.
Я простояла так недолго, глядя на бескрайние воды. Потом сказала: «Прощай!», обратившись к пустынной глади. Стряхнула с себя чары и вернулась на берег.
Над самым спуском стоял мужчина. Вначале я испугалась, но тотчас узнала в нем одного из наших погонщиков. Вспомнила, что зовут его Питером; ведро, которое он держал в руке, объясняло его присутствие. Я хотела спросить его, видел ли он чудовище, но выражение его лица было более чем утвердительным ответом. Весь белый, чуть ли не белее маргариток, что росли у него под ногами, капли пота стекают одна за другой и прячутся в бороде, выкаченные глаза белые, как у испуганной лошади, руки так дрожат, что ведро бьет его по ноге.
– Все в порядке, – сказала я, подходя к нему, – оно ушло.
Вместо того чтобы его успокоить, эти слова вызвали еще большую тревогу. Он выронил ведро, упал передо мной на колени и перекрестился.