– Когда мы только встретились, я вправила ему вывихнутое плечо. (Да, я многое могу, и я добра. Я стану заботиться о нем.)
– Я слышала, что вы вступили в брак довольно быстро? (Вы вышли за моего брата из-за его земли и имущества?)
– Да, это действительно случилось очень быстро. До венчания мне даже не была известна фамилия Джейми. (Я понятия не имела, что он здешний лэрд. Я вышла за него ради него самого.)
Все утро, и во время позднего завтрака, и после полудня мы так говорили, шутили, обменивались колкостями и подначками, словно примериваясь друг к другу. Понять, что на уме у женщины, которая с десяти лет была вынуждена тащить на себе крупное домашнее хозяйство, а после смерти отца и пропажи брата управлять имением, было довольно трудно. Меня занимало, как она воспринимает меня, однако она, подобно брату, хорошо умела при желании скрывать свои подлинные мысли.
Когда каминные часы стали отбивать пять, Дженни потянулась и зевнула; с ее большого живота на пол упало платье, которое она зашивала.
Она попыталась, не видя, его нашарить подле себя, но я успела встать рядом на колени.
– Не стоит, я подниму.
– Спасибо… Клэр.
Она впервые назвала меня по имени, смущенно улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ.
Не успели мы вновь заговорить, как в дверь сунула свой длинный нос домоправительница миссис Крук и обеспокоенно спросила, не видели ли мы маленького Джейми.
Вздохнув, Дженни отложила шитье.
– Снова убежал? Не беспокойся, Лиззи. Возможно, увязался за отцом или дядькой. Мы отправимся его искать, не против, Клэр? Мне хорошо бы прогуляться перед обедом.
Она с трудом встала, охнула, схватившись за поясницу, а затем улыбнулась.
– Осталось недели три. Жду не дождусь.
Мы не торопясь ходили по двору; Дженни показала мне пивоварню и часовню, поведала историю имения, когда и что было построено.
Зайдя за голубятню, мы услышали разговор под деревом.
– Ах вот он где, маленький негодник! – воскликнула Дженни. – Ну ладно, вот окажешься ты в моих руках!
– Подождите немного.
Я придержала ее за плечо, услышав одновременно с детским голоском так хорошо известный мне взрослый.
– Да ты не бойся, парень, – сказал Джейми. – Научишься. Не так-то легко справиться, если твой петушок не видит дальше застежки.
Вытянув шею, я обнаружила, что Джейми сидит на чурбане для рубки дров и увлеченно беседует с тезкой, который ведет неравную битву со складками своего платья.
– Что это ты делаешь с ребенком? – поинтересовалась я.
– Учу юного Джеймса трудному мастерству писать так, чтобы не попасть себе на ноги, – объяснил он. – По крайней мере это дядя способен дать племяннику.
Я вздернула бровь.
– Говорить всякий может. Дядя мог бы на примере показать племяннику, как это делается.
– Ну, у нас уже было несколько практических занятий, но в последний раз вышла небольшая неприятность. – Они с племянником обменялись обвиняющими взглядами. – И не надо на меня так глядеть, ты сам виноват. Я же говорил, что надо стоять спокойно.
– Хм, – сухо сказала Дженни и окинула суровым взглядом сына, а затем точно так же посмотрела на брата.
В ответ Джейми-младший задрал подол себе на голову, а старший, ничуть не смутившись, весело улыбнулся, встал и стряхнул с себя мусор. Положил руку на голову племянника, спрятанную в подоле, и повернул мальчика к дому.
– «Всему приходит свой черед, – продекламировал он, – и всякой вещи свое место под солнцем». Сперва работа, маленький Джеймс, затем мытье, а потом – слава богу! – обед.
Управившись с самыми срочными делами, на следующий день Джейми вздумал показать мне дом. Дом, возведенный в 1702 году, был оснащен новейшими достижениями своего времени: изразцовыми печами в комнатах и большой плитой с духовой печью, выстроенной из кирпича, так что не нужно было печь хлеб прямо в золе. Нижний коридор, лестница и гостиная были украшены картинами, среди которых имелось несколько пасторальных пейзажей и изображений животных, однако в основном это были портреты.
Я задержалась возле юношеского портрета Дженни. Она сидела на каменной садовой изгороди, за ее спиной вилась виноградная лоза с красными листьями. Перед моделью на той же изгороди рядком уселись птицы: воробьи, дрозд, жаворонок, даже фазан, они теснили друг друга, пытаясь оказаться рядом со своей смеющейся хозяйкой. Картина была совсем не похожа на другие строгие портреты предков, пучивших на зрителей глаза так, словно им мешали вздохнуть тугие воротнички.
– Это работа моей матери, – заметил Джейми, увидевший, что я заинтересовалась. – На лестнице есть еще пара картин ее кисти, а тут лишь две. Этот портрет она любила больше остальных.
Он бережно дотронулся пальцем до холста и провел загрубевшей подушечкой по красным листьям.
– На изгороди – ручные птицы Дженни. Люди иногда находили птиц – то с перебитым крылом, то со сломанной ногой – и обязательно несли Дженни, а та их своими руками выхаживала и кормила. Вот этот похож на Айена.
И от показал пальцем на фазана, расправившего для равновесия крылья, который черными глазками-бусинами восторженно глядел на хозяйку.
– Джейми, бесстыжие твои глаза! – рассмеялась я. – А твой портрет есть?
– О да.
Он подвел меня к противоположной стене и показал на картину, висевшую у окна.
С холста важно и серьезно смотрели два маленьких рыжих мальчика в тартанах. Возле них сидела огромная охотничья собака – верно, Найрн, дед Брана. Это были Джейми и его старший брат Уилли, скончавшийся в одиннадцать лет от оспы. Джейми на портрете было около двух лет; он стоял у ног брата, положив на голову собаке руку.
О Уилли я узнала от Джейми по пути из Леоха. Как-то раз мы сидели у ночного костра в уединенной лощине. Я заговорила об игрушечной змейке, вырезанной из вишневой ветки; Джейми вынул ее из споррана и показал мне.
– Когда мне минуло пять, мне ее на день рождения подарил Уилли, – объяснил он, ласково проведя пальцем по деревянным изгибам.
Змейка была маленькая и забавная, с красиво изогнутым туловищем и так повернутой маленькой головой, что казалось, будто она смотрит через плечо (конечно, воображаемое, поскольку все знают, что у змей не бывает плеч). Джейми позволил мне подержать игрушку, и я ее перевернула.
– А что это тут написано? «С-о-н-и»… Сони?
– Это я, – почему-то застеснялся Джейми и понурился. – Уменьшительная форма от моего второго имени Александр. Меня так звал Уилли.
Дети на портрете были весьма похожи; все Фрэзеры отличались прямым взглядом, заставляющим считать их обладателей теми, кем они называют себя сами. У изображенного Джейми были еще пухлые щеки и детский короткий нос, а в облике брата уже проглядывали черты мужчины, которым не суждено было полностью развиться.
– Ты сильно его любил? – тихо спросила я.
Джейми кивнул, задумчиво глядя на огонь в камине.
– Да, – чуть улыбнувшись, ответил он. – Уилли был на пять лет старше, и я глядел на него как на Бога, ну, в крайнем случае на Христа. Ходил за ним хвостиком везде, то есть везде, куда он меня брал.
И отошел к книжным полкам. Я осталась у окна, чтобы позволить Джейми побыть одному.
С этой стороны дома из окна сквозь дождь виднелись лишь туманные очертания дальнего скалистого холма, покрытого на вершине травой. Этот холм была похож на другой холм, волшебный, где я прошла через камень и вылезла из кроличьей норы. Полгода назад, всего-навсего, а такое впечатление, что невероятно давно.
Ко мне подошел Джейми и застыл у окна рядом. Посмотрел куда-то вдаль на дождь и неожиданно сказал:
– Но все-таки имелся еще один повод. Самый главный.
– Повод? – глупо повторила я.
– По которому я на тебе женился.
– И что же это за повод?
Я понятия не имела, что он скажет. Возможно, я услышу очередную семейную тайну. Но слова Джейми меня поразили наповал.
Он повернулся лицом ко мне и тихо сказал:
– Я хотел тебя больше, чем что бы то ни было в жизни, – добавил он.
Я, оторопев, на него уставилась. Такого я совершенно не ожидала. Джейми негромко проговорил:
– Когда я спросил отца, как я узнаю ту самую женщину, он отвечал, что когда настанет час, я не буду в этом сомневаться. Я и не сомневался. Когда ночью по пути в Леох я очнулся под деревом, когда ты сидела у меня на груди и бранила меня за то, что я истекаю кровью, я сказал себе: «Джейми Фрэзер, тебе еще неведом облик этой женщины, хотя и знаешь, что весит она не меньше коня, но она и есть та самая».
Я подалась к нему, но он сделал от меня шаг назад и зачастил:
– Я сказал себе: «Два раза в течение нескольких часов она тебя исцелила, а жизнь среди Маккензи такова, что жениться на женщине, умеющей остановить кровь из раны и вправить сломанные кости, очень неплохо». А еще я сказал себе: «Эй, парень, если тебе так нравится, как она касается твоей ключицы, представь себе, как тебе понравится, если она коснется кое-чего пониже».
Он увернулся от меня и спрятался за кресло.
– Ясное дело, я предположил, что это может быть следствием четырех месяцев, проведенных в монастыре без вдохновляющего общества дам, но дальнейшая совместная ночная поездка… – Он драматически вздохнул и легко вытащил свой рукав из моих пальцев. – И этот великолепный зад, сжатый моими бедрами… – Он увернулся от удара по левому уху и выставил перед собой как щит низкий столик. – И тяжелая, словно камень, голова на моей груди… – В его голову полетело небольшое серебряное украшение и звякнуло об пол. – Я сказал себе…
Он так веселился, что речь его время от времени останавливали приступы хохота, от которых прерывалось дыхание.
– Джейми… сказал я себе… это же англичанка… язык у нее острый как у змеи… зад неплох… а вдруг у нее вместо лица овечья морда?
Я с ужасным шумом сумела свалить его на пол и встала коленями ему на живот.
– То есть желаешь сказать, что женился на мне по любви?
С трудом дыша, он поднял брови.