– Разве я… только что… это не сказал?
Схватив одной рукой меня за плечи, другую он сунул под юбку и пару раз чувствительно ущипнул за только что воспевавшуюся им часть тела.
В этот момент в комнату за корзинкой с рукоделием вошла Дженни и потрясенно уставилась на нас.
– Что это ты тут делаешь, братец Джейми? – спросила она, вздернув одну бровь.
– Занимаюсь любовью с женой, – задыхаясь от смеха и движения, пробормотал он.
– Отыщи-ка для этого место получше, – посоветовала она, подняв и вторую бровь. – Тут того и гляди посадишь занозу в зад.
В Лаллиброхе жили спокойно и в то же время работяще. Поднимались засветло и сразу же приступали к делам. От восхода до заката хозяйство работало как часы, но после захода солнца завод у этих часов заканчивался, зубцы и шестеренки по очереди останавливались, выпадали из единого механизма и катились в темноте к трапезе и постели, чтобы утром, как по волшебству, вновь оказаться на своих местах.
Каждый человек, мужчина, женщина или ребенок, делали все, чтобы дела шли своим чередом, и я не представляла себе, как они обходились без хозяина столько лет. Сразу же задействовали не одного Джейми, но и меня. Я наконец осознала весь пыл, с которым шотландцы осуждали бездельников и лентяев; до этого – хотя, наверное, следует сказать «после этого» – все это я воспринимала лишь как причуду. Безделье считалось не столько показателем нравственного падения, но и нарушением естественного хода вещей.
Разумеется, случались и другие мгновения. Скоротечные часы, когда все вокруг замирало, а жизнь, казалось, попадала в промежуток между тьмой и светом, окружавшими ее одновременно.
Вечером то ли второго, то ли третьего дня после приезда в имение я радовалась именно таким минутам. Сидя на изгороди за домом, я любовалась пожелтелыми полями, деревьями, росшими вдали лощины, которые на фоне светло-серого, словно жемчуг, неба казались почти черными. Казалось, что все вокруг – и близкие, и дальние предметы – находятся на одном расстоянии: длинные тени от них постепенно исчезли в полумраке.
В холодном воздухе ощущалось дыхание зимы, я было решила, что пора вернуться в дом, но не хотела покидать мирную красоту вокруг. Пока Джейми не накинул на меня свой тяжелый плащ, я его не замечала. Только когда моих плеч коснулась теплая и толстая шерстяная ткань, я поняла, как же вокруг морозно.
Джейми обнял меня поверх плаща, и я, чуть дрожа, прижалась к нему спиной.
– Мне даже из окна было заметно, как ты трясешься, – сказал он, взяв мои ладони в свои. – Если не будешь беречься, простынешь.
– А ты?
Я повернулась и посмотрела на него. Несмотря на наступавший холод, похоже, в одной рубахе и в килте ему было вполне неплохо, лишь слегка покрасневший нос говорил о том, что на дворе не май месяц.
– Ну, я привык. У шотландцев не такая жидкая кровь, как у вас, южан с синими носами.
Он приподнял мой подбородок и поцеловал в нос. Я взяла его за уши, но он избрал другую мишень, чуть ниже.
Через довольно продолжительное время температура наших тел сравнялась, и он меня отпустил. В моих ушах шумела горячая кровь, я откинулась назад, балансируя на перекладине изгороди. В затылок задувал ветер, и волосы сдуло на лицо. Джейми взял прядь моих волос и пропускал меж пальцев, так что через них проглядывали лучи заходящего солнца.
– Когда солнце светит на тебя, как сейчас, вокруг твоей головы будто возникает ореол, – тихо сказал он. – Ангел, увенчанный золотом.
Я дотронулась до его щеки, на которой отливала янтарем отросшая борода. – Почему ты не сказал мне раньше?
Он сразу понял, о чем я. Улыбнулся, подняв одну бровь; половину его лица освещало солнце, а другая оставалась в тени.
– Я ведь знал, что ты не хочешь за меня выходить. Я вовсе не собирался заставлять тебя и тем более выставлять себя дураком, сообщая тебе об этом в то время, – ясно же было, что ты станешь спать со мной только по обету, данному против воли.
Он вновь улыбнулся – в темноте блеснули белые зубы – и быстро проговорил, не дав мне возразить:
– По крайней мере, в первый раз. У меня тоже имеется гордость, женщина.
Я потянулась к нему и притянула к себе близко-близко, закутав полами плаща. Он сильно меня обнял.
– О любовь моя, – прошептал он. – Любовь моя! Как я тебя желаю.
– Но ведь это не одно и то же, – заметила я. – Я имею в виду любить и желать.
Джейми хрипловато рассмеялся.
– Ужасно близко, англичаночка, по крайней мере для меня.
Я чувствовала его твердую и упорную силу. Внезапно он сделал шаг назад и, протянув руки, снял меня с изгороди.
– Куда мы идем? – спросила я.
Мы двигались не к дому, а к строениям под вязами.
– Поищем сеновал.
Глава 28. Поцелуи и подштанники
Со временем я заняла собственное место в неумолчном механизме жизни имения. Дженни уже было не под силу устраивать далекие походы к домам арендаторов, и я вызвалась посещать их самостоятельно; время от времени меня сопровождал молодой конюх, иногда моими спутниками становились Джейми или Айен. Я приносила пищу и медикаменты, как могла врачевала страждущих и давала полезные советы профилактического или гигиенического толка, воспринимавшиеся с различной степенью благодарности.
В усадьбе я или занималась домашним хозяйством, или работала в саду, разбитом за домом, – в общем, пыталась по мере возможностей быть полезной. Помимо небольшого красивого цветника, там имелись грядки с лекарственными травами и посадки репы, капусты и тыквы.
Джейми, казалось, был везде: наверстывая упущенное, в кабинете вел счетные книги, вместе с арендаторами работал в поле, вместе с Айеном – на конюшне. Мне представлялось, что им двигали не только чувство долга и интерес к делам имения: через некоторое время мы собирались уехать, и Джейми желал устроить хозяйство так, чтобы все шло своим чередом вплоть до его, точнее нашего, возвращения.
Я знала, что нам придется уехать, однако в мирном Лаллиброхе, среди мирных людей, в дружеском окружении Дженни, Айена и маленького Джейми мне было так хорошо, как будто я наконец-то оказалась дома.
Как-то раз, поднявшись из-за стола после завтрака, Джейми сообщил, что собирается к дальнему краю долины поглядеть на лошадь, которую продает Мартин Мак. Дженни, нахмурив брови, обернулась к нему от буфета.
– Джейми, ты думаешь, это достаточно безопасно? Около месяца тому назад по всей округе шатались патрули англичан.
Пожав плечами, он взял со спинки стула свой камзол.
– Я буду осмотрителен.
– Слушай, Джейми, – спросил Айен, зашедший в комнату с охапкой поленьев для камина. – Не мог бы нынче заглянуть на мельницу? Вчера там был Джок, сказал, что-то случилось с колесом. Я посмотрел: но нам с Джоком не справиться, по-моему, в колесо попала какая-то дрянь, причем под водой.
Айен пристукнул себя по деревянной ноге и улыбнулся мне.
– Хожу-то я, слава богу, неплохо, в седле держусь, но плавать – никак. Барахтаюсь и кручусь на месте, как таз.
Джейми вновь положил камзол на стул и усмехнулся шутке.
– Было бы о чем печалиться, Айен, зато тебе не нужно будет проводить утро в холодной воде. Хорошо, я схожу.
Он повернулся ко мне.
– Не хочешь со мной прогуляться, англичаночка? Славное утро, ты можешь захватить с собой свою маленькую корзиночку. – Он насмешливо посмотрел на огромную ивовую корзину, в которую я собирала травы и плоды. – Пойду переоденусь, скоро вернусь.
И он взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Мы с Айеном переглянулись. Если шурин Джейми и грустил, что ему стали недоступны подобные прыжки и многие другие радости движения, то он этого не выказывал и лишь любовался проворством Джейми.
– Как хорошо, что он вернулся, – проговорил Айен.
– Как бы мне хотелось, чтобы мы остались, – внезапно сказала я.
В добрых карих глазах промелькнуло беспокойство.
– Но вы же не сразу уедете?
– Нет, не сразу. Но хорошо бы отправиться до первого снега.
Джейми принял решение, что мы должны нанести визит в Бьюли, основную резиденцию клана Фрэзеров. Возможно, сможет оказать какую-то помощь его дед лорд Ловат, а если нет, то он сумеет переправить нас во Францию.
Айен согласно кивнул.
– Да. Однако у вас есть еще несколько недель.
Стоял прекрасный солнечный осенний день; воздух опьянял, а небо было таким синим, что в нем хотелось утонуть. Мы очень медленно шли, разговаривая о том о сем, поэтому я замечала и запоздалые розы на кустах, и головки венериной купели.
– На следующей неделе – квартальный день[10], – заметил Джейми. – Поспеет ли к нему твое новое платье?
– Думаю, да. Но неужто этот день особенный?
Я выдергивала из земли стебель пижмы, и Джейми на время взял в руки мою корзину.
– В общем, да. Не настолько, насколько такие дни бывают у Колума, однако к нам все-таки придут все наши арендаторы, чтобы внести арендную плату и с почтением приветствовать новую леди Лаллиброх.
– Наверное, они сочтут странным, что ты женился на англичанке.
– Полагаю, парочка отцов испытает разочарование от этой вести. Пока меня не схватили и не увезли в Форт-Уильям, я приударял за несколькими соседскими барышнями.
– Жалеешь, что не женился на местной?
– Если ты думаешь, что я отвечу «да», когда у тебя в руке нож, то твое мнение о моих умственных способностях куда ниже, чем я полагал.
Я бросила нож, которым окапывала корень, и бросилась к Джейми, раскинув руки. Едва он меня отпустил, я подняла уроненный нож и принялась за старое:
– Даже удивительно, что ты так долго был девственником. Или же все девицы в Лаллиброхе некрасивы.
– Нет, – ответил он и прищурился, глядя на солнце. – Это заслуга моего отца. По вечерам мы с ним часто гуляли по полям и разговаривали о всяких предметах. Как-то раз, я тогда был уже довольно большим, отец сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое семя, что посеет, потому что его долг – заботиться о женщине и ее защищать. А если я к этому еще не готов, то и не должен обременять женщину последствиями своих поступков.